Два берега

— Она валялась на кухне, — сказала девушкаследователю, — на ней, наверное, есть и мои отпечатки, нодолжны быть Митины. Это его зажигалка. Он даже в тот день от нееприкуривал.

У Мари тоже взяли отпечатки пальцев, а в милицейском туалетевода была только холодная, и Мари пришлось идти до дома сгрязно-серыми ладонями. Состав почему-то плохо отмывался, норовилвтереться в кожу и довольно неприятно пах.

Мари отказывалась пожить у родителей, у Кати с Лешей или уродителей Жанны. Она боялась, что Митя вернется домой и не застанетее. Она проводила у телефона дни и ночи, принимала ванну с открытойдверью, чтобы не пропустить звонок, прислушивалась к шорохам наплощадке. Мари ждала мужа. Он не мог умереть, он был такой молодой,красивый и полный жизни, поэтому он обязательно должен былвернуться. Тем более что Митя так любил свою жену — он обязан былвернуться даже через смерть.

И Мари ждала. Сначала она спала на полу, потом родители привезлией диван. Она не покупала еду, и Жанне или Кате приходилосьзаезжать и привозить что-то, чтобы Мари поела. Она ничего не читала(да и нечего было читать), никуда не выходила, только целыми днямиждала Митю и перебирала в голове светлые воспоминания их встречи,совместной жизни, свадьбы. Рамочку с подарочным тестом набеременность унесли воры. Она лежала в дальнем ящике комода,прикрытая постельным бельем, — и ее украли вместе с комодом.Мари было до слез жаль рамочки — теперь ей нечего будет вручитьмужу, когда он придет.

Образцовой матерью она не становилась. Ела, когда ее кормилкто-то из гостей, не гуляла, как положено, каждый день (кстати, воктябрьские дожди не очень-то и хотелось), не ходила к врачам, несдавала анализы, не разговаривала с животиком, даже не заглядывалав энциклопедию, чтобы узнать, как уже выглядит ее ребеночек на этомсроке. Срока Мари тоже не знала точно. Она думала, что у нее шестьнедель — если считать с той ночи, когда они с Митей решили сделатьдочку. На самом деле, конечно, могло быть и меньше.

Через неделю после ограбления позвонил Александр Сергеевич.Попросил прийти к нему, желательно не одной, а с кем-нибудь изподруг или родителей. Мари специально пошла одна, чтобы никто несмел считать ее слабачкой.

— Есть результаты? — спросила девушка с порога. —Кстати, сестра мне сказала, что уже прошло нужное время, и я могуписать заявление о пропаже мужа. Вы же понимаете, мне важнее найтимужа, чем вещи. У нас будет дочка, а он до сих пор об этом незнает. — И Мари улыбнулась, пытаясь загнать слезы внутрь.

— Вы понимаете, — начал Александр Сергеевич изамялся, — в общем, тут выяснилось, что…

— Говорите же! — почти крикнула Мари. — Нетничего хуже неизвестности! Он убит?

— Нет. В общем, я не случайно просил у вас отпечаткипальцев мужа. Нашлись интересные сведения о нем. Посмотрите нафотографии — это он?

Александр Сергеевич протянул Мари две довольно мутныефотографии, распечатанные с экрана старым принтером. Тем не менееМитино лицо Мари узнала сразу, только волосы были покороче и,кажется, возраст поменьше.

— Да, это он, Митя. Откуда у вас фотографии?

— Мария Михайловна…

— Называйте меня Мари, пожалуйста. Как все. А то я каждыйраз плохо понимаю, к кому обращаются.

— Хорошо, — согласился следователь. — Мари, явынужден сообщить вам неприятные сведения о вашем муже. Во-первых,на самом деле его зовут Игнатьев Дмитрий Сергеевич, и ему нетридцать шесть лет, а тридцать четыре года. Он родился шестогосентября тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года в городе Рязани.Прописка у него тоже рязанская, кстати. Никакой квартиры в Москве вНовогирееве у него нет.

— Но я видела его паспорт, — возразила Мари.

— Паспорт у него фальшивый. Такое с ним — не в первый раз.Паспорта он меняет как перчатки. Он трижды судим.

— За что? — спросила Мари, чувствуя, что перед глазамирасплываются темные пятна.

— Все три раза за кражи, статья сто пятьдесят восьмая.Квартирные кражи. В последний раз получил пять лет, подал наапелляцию, пока дело пересматривали, вышла амнистия. Он былосвобожден раньше, в июне две тысячи четвертого, отсидел только тригода. Наказание отбывал в колонии под Ярославлем.

— То есть… то есть получается… он вышел из колонии…

— Двадцать второго июня две тысячи четвертого года.

— А двадцать пятого июня сел на поезд Ярославль — Москва, имы с ним встретились?

— Да… а двадцать третьего в Ярославле была кража, в которойон подозревается. Есть версия, что кража была совершена по наводкесоседа по камере и друга Дмитрия, который живет в городе и имеетнеприязненные отношения с потерпевшими… Короче, как раз на билет доМосквы и карманные расходы вашему мужу хватило.

— Но… но… но это не может быть ошибкой?

— Что именно?

— Все эти… все эти кражи, все эти сведения?

— Нет. Простите, Мари, но отпечатки пальцев исключают такуювозможность. Я сразу после кражи сказал вашей подруге, что уверенна девяносто девять процентов — вор именно ваш муж. Все указывалона это.

— Но он… он меня так любил, он хотел дочку, я ведь…

— Мари, к сожалению, это тоже обман. Обман все. От первогодо последнего слова. Первую судимость Дмитрий получил вдевятнадцать лет. Ограбил сожительницу, от которой имелчетырехмесячного сына, она жила с ним еще со школы. Отделался двумягодами — она пыталась забрать заявление, уверяла, будто ребенокостанется без кормильца, получила на Дмитрия хорошие характеристикина работе и в домоуправлении. Вторая судимость — в двадцать четырегода (в первый раз освобожден досрочно за хорошее поведение) —по паспорту на имя Смирнова Дмитрия Ивановича женился на богатойженщине сорока двух лет и ограбил ее квартиру, а заодно квартиру еесестры. На этот раз был осужден на пять лет. Кстати, она заявлениене подавала и тоже характеризовала его отлично, и тоже пыталасьдобиться для него сокращения срока, но было заявление сестры плюсбольшой материальный ущерб. Третья судимость — в тридцать лет. Наэто раз ограбил квартиру по наводке бывшего сокамерника. Получилдовольно маленький срок — всего пять лет, потому что объявиласьженщина с ребенком, его гражданская жена, и опять получилось, чтоон кормилец. Вдобавок в СИЗО Дмитрий заразился туберкулезом итеперь считался больным. А дальше вы знаете… Потом он вышел и тутже женился на вас, опять но фальшивому паспорту.

— Но это… но ведь… что мне теперь делать? — лепеталаМари, чувствуя, что ничего не понимает, а если окончательно поймет— то сразу ляжет и умрет.

— Пишите заявление. Объявим нашего красавца в федеральныйрозыск. Найдем и будем судить. Может быть, повезет, и что-то изваших вещей он еще не продал или не потратил деньги — тогда онивернутся к вам. Потому что на возмещение ущерба в случае с Дмитриемнадеяться бесполезно. Он больной, всю жизнь безработный — не с чегогосударству будет вычитать эти деньги, только с пособия побезработице. Вычитать придется в течение тысячи лет, не меньше, яже читал, какие у вас были украдены вещи.

— Писать заявление? — Мари растерянно посмотрела настену. — Но что написать?

— Написать еще раз, как произошла кража, и написать, чтоподозреваете своего мужа. Дальше уже наша работа. Поймаемобязательно.

— А предыдущее заявление?

— Что — предыдущее?

— Можно я его посмотрю? Чтобы новое так же написать.

— Так же не обязательно.

— Все равно лучше посмотрю. А то плохо соображаю.

— Хорошо.

Александр Сергеевич достал первое заявление Мари, написанное ещев ночь ограбления. Мари взяла его, медленно перечитала и быстроразорвала пополам, потом еще пополам, а потом стала нервно рвать вмелкие клочья.

— Вы что делаете? — крикнул следователь.

Мари улыбнулась ему, как Мадонна на старой картине — ласково,спокойно и с легкой сумасшедшинкой во взгляде.

— Рву заявление. Его больше нет. Понимаете? Не было никакойкражи. Я просто сама продала и пропила все вещи и мебель изквартиры. За ложный вызов милиции готова ответить — назовите суммуштрафа или можете сразу посадить в камеру, не знаю, как положеноделать. Не было кражи. Некого ловить. Некого судить. Есть только яи моя дочка. И мой муж — ее отец, который скоро вернется домой.