Тихая гавань

Ни туман, ни промозглая сырость не раздражали Офелию. Иной разэто даже соответствовало ее настроению куда больше, чем яркоесолнце и голубое небо, о которых обычно мечтает каждый, попав наморе. Бывали дни, когда она вообще не выходила из дома. Либо часамидремала в постели, либо забивалась в утолок гостиной, делая вид,что читает, а на самом деле переносилась мысленно в другое время –в другую жизнь, где все было совсем иначе. До октября. С тех порпрошло девять месяцев, а ей казалось – целая вечность.

Офелия не торопясь проехала через ворота. Сторож, выглянув избудки, махнул ей рукой, и она приветливо кивнула в ответ. С легкимвздохом Офелия поехала дальше, осторожно перебираясь через «лежачихполицейских». По улице сновали мальчишки на велосипедах, бегалисобаки, однако прохожих встречалось на удивление мало. Сейф-Харборбыл одним из тех городков, в которых все жители знают друг друга влицо, однако предпочитают держаться особняком. Они с дочерьюпрожили здесь уже почти месяц, но так ни с кем толком и непознакомились. Впрочем, Офелия не особенно расстраивалась из-заэтого. Свернув к дому и выключив зажигание, она немного посидела,наслаждаясь тишиной, слишком усталая, чтобы пошевелиться. Ей ничегоне хотелось: ни видеть дочь, ни готовить ужин, но Офелия понимала,что ожидавших ее дел не избежать. Достаточно только подумать о них,чтобы плечи ее ссутулились от бесконечной усталости, когда все телоналивается свинцом и не хватает сил даже причесаться или снятьтрубку телефона.

Вот и сейчас на нее навалилось такое чувство, что жизнь еекончена. Офелия ощутила себя старухой, хотя на самом деле ей тольконедавно исполнилось сорок два, а с виду нельзя было дать итридцати. Длинные светлые волосы мягко вились по плечам, а такиеже, как и у дочери, глаза напоминали по цвету выдержанный коньяк.Сложением они тоже были похожи – обе изящные и миниатюрные, словнодрезденские статуэтки.

Еще в школе Офелия много занималась танцами. У совсем ещемаленькой Пип она пыталась пробудить интерес к балету, но скороубедилась, что все ее усилия тщетны. Пип ненавидела танцы,бесконечные упражнения считала нудными и утомительными, а другихдевочек, готовых часами стоять у станка, – просто дурами.Лично ее эти пируэты, вращения и прыжки не интересовали ни вмалейшей степени. В конце концов Офелия сдалась и позволила Пипзаниматься, чем ей хочется. Сначала девочка до безумия увлекласьверховой ездой и почти целый год не вылезала из конюшни. Потомзанялась лепкой. Но большую часть времени Пип предпочиталарисовать, причем всегда в одиночестве.

Казалось, Пип только рада, когда ее оставляют в покое и онаможет без помех уткнуться носом в книжку или возиться с Муссом. Вкакой-то степени она пошла в мать. Насколько Офелия помнила себя,она тоже была довольно замкнутым ребенком. Правда, иногда ейказалось, что не следует все-таки полностью предоставлять девочкусамой себе. Однако Пип, похоже, ничуть не возражала. Она всегдаумела себя занять – даже сейчас, когда мать почти не обращала нанее внимания, она никогда не скучала. Кто-то, вероятно, решил быдаже, что Пип безразлично отношение матери. Офелия же чувствоваласебя виноватой от того, что они с дочерью так отдалились друг отдруга, и часто каялась, сидя на занятиях. Но у Офелии просто неоставалось сил справиться с овладевшим ею оцепенением. Всеизменилось, уныло думала она, и ничего уже не вернешь.

Сунув ключи в сумочку, Офелия вышла из машины и захлопнула засобой дверцу, даже не позаботившись запереть ее – впрочем, особойнужды в этом не было. Войдя в дом, она обнаружила, что Эми созабоченным видом загружает тарелки в посудомоечную машину – как ивсегда, когда Офелия возвращалась домой. Обычно такое рвениеозначало, что она весь день била баклуши и только в последниеминуты кидалась к плите или к мойке, изображая активную работу похозяйству. Вообще говоря, особых дел у нее не было – дом, большой,светлый, обставленный современной мебелью, и без того сиялчистотой. Двери из легкого светлого дерева казались невесомыми, аогромные, от пола до потолка, окна открывали великолепный вид наокеан. Вдоль дома тянулась узкая веранда, уставленная плетеноймебелью. Дом оказался как раз таким, как она хотела, – мирным,красивым и к тому же не требовавшим особых забот.

– Привет, Эми. А где Пип? – спросила Офелия.

Глаза у нее были усталые. В произношении почти совсем незамечался французский акцент, разве что говорила она медленно ислегка нараспев. Только когда она была измотана до смерти иличем-то подавлена, случайно вырвавшееся слово или интонация выдавалиее происхождение.

– Понятия не имею, – с озадаченным видом бросиладевушка, смешавшись.

Такое повторялось почти каждый раз. Эми никогда не, знала, гдеПип. В голове Офелии вновь мелькнуло подозрение, что Эми весь деньнапролет проболтала по телефону со своим приятелем. Офелияпочувствовала, что начинает злиться. В конце концов, нельзя жеоставлять такую малышку одну, особенно когда океан в двух шагах отдома. Ее всегда терзали страхи, что с девочкой может случитьсябеда.

– Скорее всего у себя в комнате, читает. Во всяком случае,в последний раз я ее видела там, – дернув плечиком,предположила Эми.

Сказать по правде, Пип улизнула из комнаты еще утром. Офелиязаглянула туда, но комната оказалась пустой. Как раз в это времяПип сломя голову неслась к дому, а за ней огромными прыжками мчалсяМусс.

– Она что – снова бегала по берегу? – спросила Офелия,вернувшись на кухню.

Лицо у нее исказилось тревогой. Впрочем, нервы у нее вообще былина пределе еще с октября. Пожав плечами, Эми включила посудомоечнуюмашину и собралась уходить. Судя по всему, ее нисколько неволновало, где сейчас ее подопечная. Эми просто обладалабеспечностью, свойственной молодости. Но Офелия уже получилажестокий урок и хорошо усвоила, что жизнь порой бываетбеспощадна.

– Нет, не думаю. А если и так, она мне ничего несказала.

Лицо Эми оставалось безмятежно-спокойным. А вот Офелия буквальноместа себе не находила от тревоги, хотя и знала, что за высокимзабором им нечего бояться. В общем-то так оно и было, но Офелия всеравно беспокоилась, что Эми позволяет Пип без присмотра бродить гдепридется. И если девочка упадет и расшибется, если угодит подмашину, она, ее мать, даже не сразу узнает о происшествии. Она стораз просила Пип предупреждать Эми о том, что уходит, но и та идругая упорно пропускали ее слова мимо ушей.

– Так до вторника! – беззаботно бросила Эми, преждечем выпорхнуть за дверь.

Офелия, сбросив сандалии, вышла на веранду и с встревоженнымвидом принялась оглядывать берег. Картины одна другой страшнее,сменяя друг друга, вставали у нее перед глазами. Как ни странно,более простые объяснения почему-то не приходили ей в голову. Времяуже близилось к шести, и к тому же заметно похолодало. Не прошло иминуты, как она увидела дочь. Пип стремглав неслась к дому, держа вруках нечто, напоминающее белый флаг. Только поднявшись на дюну,Офелия сообразила, что у нее в руках лист бумаги. Чувствуянеимоверное облегчение, она бросилась навстречу дочери и помахалаей рукой. Запыхавшись от быстрого бега, Пип только молча улыбаласьей, а довольный Мусс кружил вокруг них, заливаясь громким лаем. Полицу матери Пип догадалась, что та вне себя от беспокойства.

– Где ты была? – нахмурившись, торопливо спросилаОфелия.

Она бы с радостью придушила Эми. Просто хоть кол на голове теши,сердито подумала она. Увы, она не знала здесь никого, кем бы можнобыло заменить Эми. А оставить Пип совсем одну она не могла.

– Ходила гулять с Муссом. Мы с ним дошли вон дотуда, –девочка указала в сторону общественного пляжа, – но обратнооказалось куда дальше, чем я думала. Мусс к тому же все времягонялся за чайками.

Немного успокоившись, Офелия улыбнулась дочери. Пип была такаямилая – сердиться на нее просто невозможно. Глядя на нее, Офелиявспоминала собственную юность в Париже. Лето она часто проводила вБретани. Климат в тех местах очень напоминал здешний. Офелии тамнравилось, именно поэтому она и привезла сюда Пип совсем маленькой– пусть она увидит все собственными глазами.