Тихая гавань

– Да, – чуть слышно ответил он. – Она мнесказала.

– Зачем вы разговаривали с ней? Для чего вам понадобилосьее рисовать?!

Мэтту хотелось объяснить, до какой степени одиноко чувствуетсебя ее дочь, но у него язык не поворачивался заговорить об этом. Итут Пип оглянулась, заметила мать и бегом бросилась к ним. На бегуона с тревогой вглядывалась в лицо матери, решив, что той,возможно, плохо. Однако очень скоро по выражению лица Офелиипоняла, что если кого и надо спасать, так только Мэтта. Матьвыглядела напуганной и сердитой одновременно, и Пип почувствоваланеосознанное стремление вступиться за своего нового друга.

– Мам, это Мэтт, – церемонно представила она его,словно стараясь придать налет респектабельности нелепой сцене.

– Мэтью Боулз, – представился Мэтт, протянув рукуОфелии.

Но она сделала вид, что не замечает ее. Вместо этого онаповернулась к дочери, в ее янтарных глазах вспыхивали и гаслиогоньки. Пип прекрасно знала, что это значит. Мать редко сердиласьна нее, особенно в последнее время. Но сейчас она была просто внесебя.

– Сколько раз я просила тебя никогда не разговаривать снезнакомыми людьми! Никогда! Ты меня поняла?! – Офелия повернуласьк Мэтту. Глаза ее сверкали. – Сказать вам, как называется то,чем вы занимаетесь? – крикнула она. – Как вам не стыдно?!Она же еще ребенок! Делаете вид, что подружились с ней, а самииспользуете свои так называемые портреты, чтобы соблазнить девочку!Попробуйте только близко подойти к ней, и я немедленно позвоню вполицию. Сами увидите! – выпалила она.

Лицо Мэтта исказилось, словно от боли. Но Пип тоже разозлиласьне на шутку и ринулась в атаку:

– Он мой друг! Мы просто рисовали вместе. Он ничего плохогоне делал. Я сама приходила на пляж, чтобы повидаться с ним.

Однако Офелия знала лучше… вернее, думала, что знает. Онанисколько не сомневалась, что мужчина мог без труда заморочить Пипголову. А тогда одному Богу известно, куда бы он ее отвел! Страшнодаже подумать, что он мог с ней сделать!

– Не смей больше сюда ходить! Ты меня слышишь? Я тебезапрещаю!

В гневе язык Офелии вечно ее подводил. А ярость, с которой онанабросилась на них, сразу же выдала ее галльское происхождение. Ноза ее гневом прятался страх за дочь, и Мэтт хорошо это понимал.

– Твоя мама права, Пип. Ты не должна разговаривать снезнакомыми. – Мэтт повернулся к Офелии. – Простите. Явовсе не хотел напугать вас. Уверяю, наши разговоры с Пип былисовершенно невинными. Поверьте, я хорошо понимаю вашу тревогу. Уменя ведь тоже есть дети.

– И где же они? – подозрительно осведомилась Офелия.Она по-прежнему ему не верила.

– В Новой Зеландии, – поспешила вставить Пип, толькоусложнив ситуацию. Мэтт видел по лицу женщины, что она ему неверит.

– Не знаю, кто вы такой и почему разговаривали с моейдочерью, но, надеюсь, вы поняли, что я говорила серьезно. Если яснова увижу вас с ней, то немедленно позвоню в полицию.

– Вы выразились на редкость ясно, – буркнул он,чувствуя, что начинает терять терпение.

При других обстоятельствах он бы давно поставил эту дамочку наместо. Она бросала ему в лицо чудовищные обвинения, но Мэттпонимал, как расстроится Пип, если он наговорит грубостей еематери. Конечно, ей через многое пришлось пройти и уже поэтому оназаслуживала снисходительности. И однако, в душе Мэтта закипал гнев– никто и никогда еще не приписывал ему столь мерзкие намерения.Наверное, она здорово разозлилась, решил он.

Офелия повелительно махнула Пип рукой, и девочка, беспомощнооглянувшись на него, последовала за матерью. Слезы, которые она несумела сдержать, хлынули по щекам. Мэтту отчаянно хотелось обнятьее, но он не мог этого сделать.

– Не расстраивайся, Пип. Я все понимаю, – мягко сказалон.

– Простите… – пробормотала она, чуть не плача. Даже уМусса был смущенный вид, словно пес чувствовал себя виноватым.

Офелия схватила Пип за руку и потащила за собой по берегу. АМэтт грустно смотрел им вслед. Сердце его обливалось кровью отжалости к ребенку. Он и не знал, что успел до такой степенипривязаться к Пип. Ему вдруг захотелось хорошенько встряхнуть еемать, заставить ее очнуться. Конечно, он понимал ее страхи, но ведьей нечего бояться. Все, что нужно Пип, – это человек, скоторым можно поговорить. Девочка жаловалась, что мать уже многомесяцев подряд почти ничего не ест, но если кто из них двоих ивыглядел изголодавшимся, то только Пип.

Собрав рисунки, он сложил стул, сунул под мышку подрамник скрасками и побрел назад к своему коттеджу. Лицо у него быломрачным, плечи устало ссутулились. Через пару минут он снова вышели зашагал к заливу, где стояла его яхта. Мэтт давно уже знал, чтолучший способ прийти в себя – выйти в море. Море всегда действовалона него успокаивающе.

В то же самое время по дороге к той части пляжа, чтопринадлежала жителям поселка, Офелия устроила Пип форменныйдопрос.

– Так, значит, вот ты куда исчезала из дома? Как ты вообщес ним познакомилась?

– Просто увидела, что он рисует, – защищалась Пип. Полицу ее текли слезы. – Он хороший. Я уверена.

– Но ведь ты ничего не знаешь об этом человеке. Ты даже неможешь знать, правду ли он тебе сказал. Ты не знаешь абсолютноничего! Он когда-нибудь предлагал тебе пойти к нему? –спросила она. В глазах у Офелии мелькнул безумный страх.

– Конечно, нет! – возмутилась Пип. – Он простопоказывал мне, как рисовать Муссу задние лапы! Вот и все. А вдругой раз лодку.

Офелия думала, разумеется, вовсе не о том, что он мог ее убить.Пип была еще ребенком – ее могли похитить, изнасиловать… да все,что угодно! Пип доверяла этому человеку – стало быть, он могсделать с ней все, что хотел. При одной только мысли об этом онапохолодела от ужаса. Возражения Пип ничего не значили для Офелии.Дочери было всего одиннадцать лет – как она могла понять, насколькоопасно вступать в разговоры с человеком, о котором она ничего незнала?!

– Держись от него подальше, – строго повторилаОфелия. – И не смей уходить из дома одна – только с кем-то извзрослых. А если вздумаешь ослушаться, мы немедленно вернемся вгород.

– Как ты могла обидеть моего друга?! – разозлилась Пип.

Она потеряла почти всех, кого любила, и вот теперь еще и Мэтта.А ведь он единственный, с кем она успела подружиться за много-многомесяцев!

– Никакой он тебе не друг! Он просто чужой человек. Незабывай об этом. И прекрати спорить!

Оставшуюся часть пути они молчали. Войдя в дом, Офелия велелаПип идти к себе и набрала телефон Андреа. Все еще не в силахуспокоиться, она выложила все подруге. Андреа слушала, неперебивая. Дождавшись, когда Офелия закончила, она приняласьзадавать вопросы – теперь уже не как близкая подруга, а какадвокат.

– Собираешься позвонить в полицию?

– Не знаю. Стоит ли? Вид у него вполне приличный, но ведьэто же ничего не значит, правда? С таким же успехом он можетоказаться серийным убийцей. Или все-таки предупредить полицию…попросить, чтобы они запретили ему приближаться к Пип?

– У тебя нет для этого достаточно веских оснований; Он ведьне предлагал ей пойти куда-то вместе с ним, не так ли?

– Пип клянется, что нет. Но возможно, он просто выжидалподходящего случая.

Офелия не могла заставить себя поверить в то, что в егонамерениях не было ничего дурного. Несмотря на все уверения Пип, аможет быть, именно благодаря им она просто чувствовала исходившуюот него опасность. Да и с чего бы ему иначе водить дружбу сребенком?

– Надеюсь, что нет, – поразмыслив, проговорилаАндреа. – А с чего ты вообще, собственно, решила, что тутчто-то есть? Он что – похож на извращенца?

– Знать бы еще, как должен выглядеть извращенец! Нет, навид он вполне приличный человек. Рассказывал, что у него самогоесть дети. Но ведь мог и выдумать. – Офелия уже почти убедиласебя, что имеет дело с педофилом.

– Может, он просто общительный от природы.

– С чего бы ему вздумалось заводить дружбу с ребенком, даеще с девочкой, если на уме у него нет ничего дурного? А Пип какраз в том возрасте, который больше всего и привлекает подобныхтипов. К тому же она абсолютно невинна, а они это просто нюхомчуют.