Империя Зла

Обычно мы гуляли по скверику, но сегодня из-за ежика я не могупустить случая пройти по улице. Народ валит на работу, мордысонные, угрюмые, но редкий не расплывется в улыбке, когда навстречубежит этот толстый кабан, подпрыгивает от счастья и пищит, пищит,показывает ежика, виляет обрубком хвоста.

Все мы, владельцы собак, любим их больше, чем абстрактноечеловечество, а когда Хрюка с новой игрушкой, я нарочито – послескверика, конечно, где Хрюка оставляет свою кучку, – делаюкруг по улице, где полно народу. Она подбегает ко всем, кто ейулыбнется издали, показывает ежика, попищит и бежит дальше, а сзадидетский рев: «Мама, и я хочу такую веселую собачку!»

После неудавшегося переворота на улицах народу стало втроебольше. Даже в глубинке собирались кучками, спорили до хрипоты,организовывались разные кружки, а Москва так вовсе бурлила, каккипящий котел. На Манежной площади в двойном кольце омоновцев, какмуравьи, суетились рабочие, громыхала техника. Уже поднялосьгигантское кольцо двух первых этажей мечети. Перед кордонамиомоновцев бушевал постоянный митинг.

В новостях постоянно шли репортажи с Манежной, по экранам реялистяги коммунистов, либералов, казаков, монархистов. Все плечом кплечу, все одинаково остервенелые, все защищают ту веру, о которуюсовсем недавно вытирали сапоги.

Комично, что ряды митингующих поредели, едва стало известно, чтомечеть строят самую большую и богатую в Европе. Все за счетСаудовской Аравии, Россия не затратила ни копейки. Строители, понашему совету, в нарушение здравого смысла, сразу начали украшатьпервые этажи. Там заблистало удивительно чистыми красками, такойкрасоты на Руси со времен Ярослава Мудрого уже не видели, и рядыпротестующих поредели еще больше. Я предложил Кречету пустить слухиз самых достоверных источников, что эта мечеть будет самойграндиозной не только в Европе, но и во всем мире. Митингующихстанет меньше за счет тех, кто просто хочет видеть хоть что-то вРоссии великое, как память о самой грандиозной империи всех времени народов.

На Пресненском валу магазины, похоже, переориентировались снова:там, где месяц тому еще торговали продуктами, сегодня уже срешетками, массивной сейфовой дверью. Телекамеры началиподозрительно рассматривать меня за полста шагов. Ага, сделалиоружейным. То ли подсуетились после указа крутого президента, то лиуспели даже раньше: за три дня так не переоборудуешь.

А вот тихий «Гамос» снова ожил: возле дверей образоваласьочередь, словно в советские времена. Явно резко снизили цены,привлекая покупателей. Правда, очередь еще и потому, что сейчас безтрех минут девять, а эти ребята открываются только в девять…

Когда мы проходили мимо, на нас впервые внимания не обратили. Вдвери проталкивался спортивного вида кавказец, подчеркнутокавказской внешности: черная бородка, бритая голова, прямая спинасына гор, презрительное высокомерие к этим русским свиньям. Передним неохотно расступались, он протискивался с видом полного хозяинажизни и здесь, в России, уже протянул руку к двери, и тут я увидел,как худосочный парень, что стоял в середке очереди, вдруг сунулруку за пазуху, и на свет появился пистолет.

Парень ткнул черным стволом в бок кавказца. Тот дернулся, еще непонимая, кто посмел потревожить, встретился с бешеными глазами.Парень прошипел люто прямо в смуглое нагло-красивое лицо:

– Тварь чернозадая!.. Три секунды, чтоб исчез. Иначе, видитбог, всажу всю обойму.

Среди замершего люда это прозвучало громко и страшно. Смуглоелицо сына гор вмиг приобрело синюшный цвет. Вытаращенные глазауставились на черный ствол. Парня трясло от злости, кавказецзастыл, я со своего места видел, как в его бритой головелихорадочно мечутся мысли: не может же этот русский вот так взять ивыстрелить! Самого упекут за убийство, все-таки это не самооборона,а нападение, любой суд влепит не меньше пятнадцати…

В глазах парня появилось колебание, пугливо зыркнул по сторонам.Кожа на скулах напряглась, выдавая страшное напряжение. Да,погорячился, но как отступить, когда смотрит столько народу? Это желицо потерять… даже у русского появляется лицо, если в рукепистолет с полной обоймой.

Наступила та страшная звенящая тишина, когда даже воздухостановился, в нем неподвижно завис падающий листок, не колыхнется.Чувствуя, что сейчас парень либо нажмет курок, либо с позоромотступит, и то и другое страшновато последствиями, я торопливосделал шаг вперед:

– Я свидетель, я свидетель! Гулял с собакой, увидел, какэтот бритоголовый наглец набросился на молодого человека, и тотвынужден был-с, да-да, вынужден-с…

В очереди на меня уставились как на марсианина, но вдруг кто-тоиз сообразительных быстро сказал с убежденной веселостью:

– Я тоже видел!.. Кавказец напал первый!

– Ага, – выкрикнул еще голос. – Он… э-э…напал…

– Самооборона, – сказал еще кто-тоглубокомысленно. – Я свидетель, что этот бандит всех нас хотелзарезать!.. Да что ты, парень, смотришь? Стреляй! Мы всеподтвердим, что этот…

Сразу несколько голосов зашумело, в том числе и женские:

– Бандит!

– Он угрожал нам, я свидетельница!

– Давай в его рылу всю обойму!..

Кавказец исчез, только что был здесь, и тут же на его местеосталось небольшое завихрение воздуха. Его унесло с такойскоростью, что в родном тейпе заплевали бы за потерюдостоинства.

В очереди весело и раскованно смеялись. Я видел, как разгибаютсяспины, а в глазах появляется то давно забытое с принятиемхристианства чувство гордости, которое христианство назвалогордыней и сделало одним из семи самых страшных смертельныхгрехов.

Даже чересчур быстро, сказал я себе трезво. Когда это победит,когда все будут при оружии и с прямыми спинами, а писаки с носом поветру, вовсю изгалявшиеся над желанием иметь оружие, начнутвоспевать это ношение, я уйду в оппозицию. Как бы это массовоевооружение не вышло боком, гордость не превратилась в надменность,пренебрежение чужим мнением! Впрочем, это потом. Сейчас кудаважнее, чтобы оружие без помех мог покупать каждый, кто несумасшедший и не сидел в тюрьме. По крайней мере, за грабежи.

Поступил я, честно говоря, как мальчишка. В моем возрасте надожить умом, а не чувствами. Правда, люди везде ведомы чувствами.Если буду по уму, то надо на другую планету. Только что поддержалкрикунов, что требовали расправы над кавказцем… просто наднаглецом, что пытался пролезть без очереди. Таких хватает и средирусских или хохлов. Проступок незначительный, за него даже неоштрафуют. Но… народ жаждал крови.

По сути, я спас шкуру, а то и жизнь кавказцу, русского уберег оттюрьмы, жене сохранил мужа, а детям – отца. Но на душе все жегадко, ибо…

Но где же тогда власть народа, если абсолютное большинствотребует ужесточения наказания, смертной казни, а кто-то странныйвсе смягчает и смягчает? Смертную казнь собираются отменить вовсе?Ведь даже интели, которые больше всего боятся показатьсянедостаточно интеллектуально развитыми, в микрофон говорят оботмене смертной казни, а дома на кухне орут, что всех этихнаркоманов, насильников, бандитов и казнокрадов надо быстренькорасстреливать по суду шариата, а вешать прямо на Краснойплощади!

А что такое закон? Это воплощенное в обязательное для всехмнение большинства народа. Только тогда закон соблюдают, ибо за нимне только пистолет милиционера, но и поддержка населения.

Но почему же тогда такой дикий перекос? Когда в Чечне началирасстреливать по суду шариата, в России даже те, кто люто ненавиделчеченцев, перекосились от зависти: вот бы и у нас так! Почему темогут поступать по правде и совести, а мы обязаны подчинятьсякаким-то нелепым законам, перенесенным хрен знает кем и откуда?Скоре всего с Марса или еще откуда-то, где не воруют, не насилуют иуж тем более не убивают.

– Законы только тогда работают в полную силу, –пробормотал я, – если их поддерживает народ. Или хотя быпонимает.

– Что? – послышался голос рядом.

Я вздрогнул, а Володя деликатно улыбался, возникнув, какпризрак, прямо из воздуха. По ту сторону аллеи прогуливаласьпарочка, я их раньше не видел. Либо меня оберегают, либо готовятсяпристрелить.