Империя Зла

Я замолчал, глаза стали отсутствующие. Коган поторопил:

– Ну-ну? Какое это имеет отношение?

– И вот однажды этот слесарь то ли поддал по поводуполучки, то ли наконец озверел, но когда тот прошелся по поводу егообразованности… ну как слесарь отличит Канта от кантаты?.. ухватилего за ворот, шарахнул о стену, дал в морду. Хорошо дал, кровь изразбитых губ залила рубашку до штанов. Тот, понятно, в визг, вкрик! Слесаря повязали, протокол, милиция, едва не посадили,отделался пятнадцатью сутками за хулиганство, спасли отличныехарактеристики с завода. Мы тогда все сочувствовали интеллигенту,помню. Но сейчас вспоминаю другое. Слесарь расправил плечи,встретил интеля еще разок, дал ему обнюхать монтировку ипредупредил, что готов сесть лет на пять, а то и на десять, но этойштукой изуродует паскуде рожу так, что ни одна баба не посмотрит. Итот образованный красавец, помню как сейчас, присмирел. Слесарьснова стал ходить в гастроном, гулять со своим двортерьером поулице… Да, тогда мы все были на стороне интеллигента. Сейчас же,когда стал чувствительнее к разным нарушениям прав человека… инародов, все лучше понимаю слесаря. Ну не мог он соревноваться счеловеком высшего образования в знании манер или классиков! Ну немог отличить Моцарта от Бетховена! Ну не получил высшегообразования в силу каких-то причин. Может быть, из-за бедностиродителей, когда после школы приходится идти не в университет, а назавод!.. Да, соревноваться нужно на уровне культуры, аргументов… Ноесли чужая культура начинает подминать тебя, как танк, то ты вправебросить под него гранату. Да что там вправе, обязан!

Коган спросил настороженно:

– Надеюсь, вы говорите об интеллектуальной гранате? Япользуюсь вашими терминами, ведь это вы ввели в употребление слова:философские бомбы, идеологические удары…

Я отвел глаза, неловко говорить неприятные слова человекучестному и очень порядочному:

– Не только. Когда заряд интеллектуальной гранаты слаб… мывправе пользоваться гранатами попроще.

Он отшатнулся в ужасе:

– Вы это… всерьез?

– Когда-то и я плевал на слесаря, – ответил яуклончиво. – И говорил о роли культуры, путая ее собразованностью. А сейчас вижу, что на самом-то деле культуры услесаря было побольше, чем у того, с высшим. Да, слесарь защитилсебя как сумел! Он прибег к последнему аргументу, какой остается улюбого. Простите, но сейчас вся наша Россия – тот слесарь.

Когда мы входили в кабинет, на самом большом экране грохоталиамериканские танки, а наш телекомментатор, что изображает умного,вещал с подъемом, будто выкрикивал первомайские лозунги с трибуныМавзолея:

– Завершились как совместные американо-польские маневры уБреста, так и американо-прибалтийские!.. Где совсем недавно стоялисоветские войска, теперь шагают американские коммандос!Американское командование заявило, что отныне на земном шаре нетмест, недоступных для их войск быстрого реагирования! Отнынеэлитные группы коммандос могут появиться в любой точке нашейпланеты, освободить заложников, ликвидировать террористов…

Он счастливо верещал что-то еще, члены правительстварассаживались, грюкали стульями, но не могли заглушить радостныевопли респектабельного дурака. Кречет потемнел, суровые складки угуб застыли, как противотанковые рвы, а надбровные дугивыдвинулись, словно козырек над блиндажом.

– Если учесть, что американское правительство на дняхзаявило, что даже зона озера Байкал является зоной интересов США…то они действуют последовательно.

– Наступают, – отозвался Краснохарев тяжело, –наступают стремительно!.. Пока мы не собрались, пока копошимся всобственном дерьме, захватывают все, что могут. Оттесняют отовсюду,откуда удается… Для них мы теперь не СССР, а куда страшнее –Россия.

Оба посматривали на меня, как будто я был президентом всегоземного шара и тут же мог бы приструнить расшалившиеся США.Впрочем, когда народ гибнет, когда его уже не спасет ни самыймудрый правитель, ни армия, ни благодатные земли, спасти можетнаходка в философии, что принимает вид то национальной идеи, тодуховных исканий в религии, то какого-нибудь завета предков, накоторую не требуется ни денег, ни армий, а из растерянной толпыспособна сделать разъяренную армию, способную голыми руками сместихоть шахский режим в Иране, хоть любую иностранную армию, хоть вкратчайший срок явить изумленному миру совсем новую формацию…

– Мы и будем проигрывать, – сказал янастойчиво, – и будем отступать везде и всюду, пока будемиграть по навязанным ими правилам. Эти правила они создали длясебя! Когда не удалась их недавняя попытка свергнуть президента, тоне удалась только потому, что наши люди повели себя странно и дико,с точки зрения американцев! Наши танкисты пошли на смерть, нагибель… это не укладывалось в головах на той, Темной Стороне. И мыпобедили только потому, что вели себя по-варварски с точки зрениятак называемого цивилизованного мира. Хотя, вон Филин Сычевичподтвердит, в Европе подвиг наших молодых ребят был воспринят ссочувствием, восторгом и слезами. Они поняли, ведь штатовщина ещене успела втоптать в грязь присущие немцам, французам, испанцамчесть, достоинство, гордость, верность своей стране до последнеговздоха.

Сказбуш кивнул:

– По нашим данным, немцы даже песню сложили.

– Как они же сложили о «Варяге», – напомнил я. –Не знаете? Тоже мне разведка!.. Это они сочинили, а в России толькоперевели на русский. А пели по всему миру. За исключением Штатов,естественно. Тогда гордость и честь в Европе были еще в чести.Наступление американских ценностей… слово-то какое хорошееиспоганили!.. началось с крушения гитлеровской Германии, которымСША воспользовались как нельзя лучше. А заодно вытравили и всепонятия о чести, как якобы связанные с милитаризмом! Я уже говорил,говорю и буду говорить, что слабый имеет полное моральное правохвататься за любое оружие!

Кречет вздохнул:

– Древние… не то философы, не то лодыри говаривали, что длятого, чтобы убедить человека, вовсе не надо придумывать новыедоводы. Надо чаще повторять одно и то же. Страшновато начинатьновый век… новую мораль… хотя какая, к черту, новая?.. но, честноговоря, Виктор Александрович, вам даже Сказбуш начинает верить. Намочень важно чувствовать себя правыми!

Он двигался по кабинету, как гранитная глыба, брошенная измогучей баллисты. Лицо посерело еще больше, крупные оспинывыделялись резко, как следы от крохотных пуль. Глаза недоброблестели, как обломки слюды, сухие и упрятанные под мощныеоборонительные надолбы бровей.

Министры явно чувствовали себя школьниками, за спинами которыхходит нещадный учитель и стучит пальцем по наручным часам: вот-вотпрозвенит звонок, время контрольной истечет, а от этой контрольнойзависит, быть России великой страной или не быть вовсе.

Лицо Яузова побледнело, вытянулось, щеки обвисли, но глазаблестели, как у кота, спершего из кухни толстую жирную рыбу. Да иостальные двигались и говорили жарче, чем принято ожидать отправительственных чиновников. Воздух был пропитан лихорадочнымвозбуждением. Страну развернуть труднее, чем авианосец на полномходу, да еще вот так, когда то здесь рвется, то там ломается.

Яузов охрип, раздавая распоряжения по мобильному. Мы уже знали,что, когда заподозрил, что начали притормаживать… толькозаподозрил, тут же в отставку отправил два десятков генералов, ещепятеро из военного ведомства вдруг одновременно передали своироскошные дачи под ясли и детские садики, а несколько крупныхработников со звездами на погонах нашли свои кабинетыопечатанными.

– Парочку расстрелять бы, – приговаривал онмечтательно. – Эх, туго внедряется ислам! Вот бы Кречетпопетропервился, тот даже бороды стриг…

Коломиец не понял:

– А при чем тут ислам?

– А я бы их судом шариата. Военно-полевым во имя Аллаха!Утром арестовал, а вечером уже закопали бы.

Может, он и шутил, но лицо оставалось серьезным, в глазах былазлость. Похоже, для ускорения реформ в армии он положил бы подтанковые гусеницы всех несогласных с ним генералов генштаба.