Страница 21 из 100
Ее полностью игнорировали, и это было, наверное, самое страшное. Беспомощная. Никчемная. И его взгляд, ощущаемый как ожог на обнаженной коже, казалось, говорил: «Ты сама во всем виновата!»
Что-то дрогнуло в глубине сознания. Что-то разбилось, что-то исчезло навсегда. И виной этому были не хирургические инструменты, а его бесцеремонное вмешательство.
Бесконечные минуты, а быть может часы. Наконец, когда девушке стало казаться, что она сейчас потеряет сознание от ужаса, ее голову освободили, а телу позволили занять более удобную позицию.
– Как вы себя чувствуете, юная дама? Хотите косячок?
Вика хотела умереть. О чем и сказала.
– Ага! – ответил псих во врачебном халате. Кажется, он решил, что каким-то вывернутым образом это означает улучшение. – Приготовьте наркотическую пробу!
Она думала, что уже слишком измучена, чтобы бояться. Она была не права. Тон, которым это было сказано, – торжественный, зловещий, многозначительный – открыл ей новые глубины потаенного ужаса.
– Готовьте шприц с адреналином, сестра. На всякий случай. Принесите электрошок – было бы глупо потерять ее только потому, что придется, как в прошлый раз, выискивать эту штуку по всему отделению. И прибор искусственного дыхания!
Господи, спаси меня, дуру грешную! Господи, защити! Я в тебя не верила и сейчас не верю, но помоги! Никогда больше, Господи! Клянусь! На этот раз действительно никогда!
Пожалуйста!
Она снова заплакала.
Сестра стояла рядом, держа грандиозных размеров шприц; у изголовья загрохотало какое-то оборудование. Один из амбалов осторожно принес маленький пакетик. Белый порошок – что это такое, Вика поняла мгновенно. Но впервые за много лет не испытала ни малейшего желания приобщиться к нирване. Это должно было бы удивить, но сил на удивление не осталось.
– Гадость, – брезгливо бросил доктор, вскрывая пакетик и что-то там делая с порошком на подносе. Минуту спустя появился с миниатюрным одноразовым шприцем, в котором болталась мутная белая жидкость. Вика протестующе вскрикнула и попыталась забиться в дальний угол своего стола – насколько позволяли оковы. Но холодные, облаченные в резину пальцы больно сдавили руку, нащупывая вены. Девушку переполняло отчаяние: после всех этих мук снова оказаться на игле! И зачем? Чтобы удовлетворить любопытство какого-то ур-рода от науки!
«Ур-род от науки» наклонился к ней, впившись в лицо своими водянистыми серыми глазами.
– А теперь слушай меня внимательно, девочка. Сейчас я вколю тебе... ну, кое-что из тех гадостей, которые, как мы знаем, ты использовала. Доза очень маленькая, но вполне достаточная для «улета». Однако ты не должна ничего почувствовать. Твой организм эту гадость больше чувствовать не умеет, понятно? Потому что, если он сможет ее ощутить, ты умрешь.
Игла впилась в руку – больно, холодно, обжигающе. Вика издала долгий, отчаянный крик – и откуда только силы взялись?
Движение – все отступили от стола. Глаза докторов были прикованы к показаниям и попискиваниям приборов, только он смотрел на нее все так же пристально и презрительно.
Поначалу ничего не происходило. Потом... Как будто по руке начал подниматься жидкий огонь. Грудь сдавило обручем, тело выгнулось в судороге. Она не могла дышать. Пальцы бессильно скребли по поверхности стола, голова запрокинулась, рот открывался и закрывался в попытке сделать вдох, в попытке закричать от дикого, какого-то примитивного ужаса, но даже в этом ей было отказано. Она не могла дышать!
Она не могла дышать!
Кто-то заорал приказы. Что-то холодное вонзилось в грудь, еще одно – в руку. Метались вокруг тени.
ОНА НЕ МОГЛА ДЫШАТЬ!
– ...Шок! Быстро!
Тьма.
Боль!
Ее грудь горела, плавилась, шипела ожогом. Тело выгнулось резкой, болезненной дугой, оковы до крови впились в кожу, рот жадно хватал воздух. Упала обратно на стол, больно ушибив лопатки.
Дышать! О, какая великая радость – дышать! Мы так мало думаем о воздухе... до тех пор, пока он не исчезнет! Дышать!
В поле зрения появилось лицо: маска, водянистые глаза, выбившиеся из-под шапочки седые волосы. Две руки держали какие-то штуки, с помощью которых в фильмах оживляли мертвецов. Электрошок.
Его губы двигались, что-то произнося, и, хотя она не слышала ни звука, слова падали куда-то глубоко внутрь, отдаваясь эхом не то просьбы, не то приказа.
Тьма снова стала наступать, поглощая свет. Заливалась писком какая-то надоедливая сигнализация...
– ...Еще!
Боль! Грудь точно в огне, легкие горят, горло раздирает от судорожных вздохов. На лицо нацепили что-то... маску. Ровный звук, громкий, свистящий. Дышать тяжело, почти непередаваемо тяжело, но какое это все-таки счастье – дышать! Чуть повернула голову. От этой штуки на ее лице шла трубка, которая заканчивалась у невероятно громоздкой и неуклюжей стеклянной штуковины, внутри которой поднималась и опускалась серая гармошка. Прибор искусственного дыхания!
В голове немного прояснилось, и, осмотревшись, Вика увидела, что доктора стоят расслабленные, точно после тяжелой работы. Кто-то уже начал развязывать тесемки на своих халатах...
Толчок, мелькание стен: ее вновь положили на носилки. Потолок поехал в сторону: повезли. Когда мимо мелькнула дверь операционной, Вика наконец позволила себе опустить веки и провалиться в черное, успокаивающее безмолвие. Кажется, она будет жить.
– ...Мир потерял в вашем лице гениального актера, доктор.
– Врач должен быть немного актером, но на этот раз я превзошел самого себя. Если и это не поможет... Но она будет помнить, чем закончился для нее этот шприц. Даже когда разум забудет, тело будет помнить. И будет верить, что так закончится любой наркотик. Неспособность дышать... Это очень сильное воспоминание, молодой человек. Это взывает к самым глубоким, самым атавистическим нашим инстинктам. Возможно, этот ужас окажется сильнее тяги... На какое-то время. Я не знаю другого способа, который оказался бы более эффективным, чем смерть.
– Кстати, смерть выглядела очень настоящей.
– Для нее – может быть. Теряющему сознание от боли в груди человеку трудно отличить остановку сердца от банального обморока. Но вообще-то нашатырный спирт привел бы ее в себя быстрее, чем электрошок.
– Электрошок... это не будет опасно для сердца?
– Не в том варианте, который мы использовали. Это представление оставит на груди легкие ожоги, но скорее термические, нежели электрические. Зато шрамы послужат живым напоминанием об уроке, не позволят забыть, не позволят расслабиться. Только...
– Да, доктор?
– Вы уверены, что ее психика выдержит такой жесткий прессинг? Не будет реакции «назло уродам», попыток суицида?
– Поверьте, доктор, я знаю ее лучше, чем вы можете предположить. И не стал бы настаивать именно на таком варианте, если бы не был уверен, что она выдержит.
– Кто платит, тот и заказывает шампанское. Впрочем... вы правы, девчонка боевая.
– Не то слово.
– Вы уже решили, чем будете ее отвлекать?
– О, да.
– И что же?
– Я придумаю ей хобби.
– Хобби?
– О, да. Что-нибудь грандиозное. Что востребует все ее время, все силы и все ресурсы без остатка. Спасать мир, например...
Вику пробудил солнечный луч, коснувшийся лица. Ласковое, теплое прикосновение. Странное, непривычное пробуждение.
Ей потребовалась почти минута, чтобы понять, что же не так, чего не хватает. Не хватало боли. Той постоянно присутствующей, грызущей, убивающей, избавиться от которой она не могла даже в самом глубоком опьянении. Девушка чувствовала себя... легкой. Почти невесомой и в то же время странно защищенной.
Чувство безопасности – вот что было самым необычным. Поскольку никогда раньше ей не доводилось испытывать подобного, то и определить, что это такое, Вика не смогла.
Она лежала с закрытыми глазами, постепенно просыпались другие ощущения. Во-первых, выяснилось, что не так уж все безоблачно. Мышцы болели, особенно на спине и в районе ребер, так что при каждом вдохе чувствовала легкий дискомфорт. Одна сторона лица ощущалась странно далекой, деревянной, в районе виска что-то неприятно покалывало. И наконец, все нарастало жжение в районе груди. Похоже на ожог...