Страница 15 из 58
— Доброе утро! — поздоровалась Лина. — Ты сегодня рано.
— Никак не могу опомниться после вчерашнего. — Кендра осмотрела сад. Бабочки, шмели и колибри уже занимались своими делами. Дедушка был прав — многие из них вились вокруг фонтанчиков и птичьих поилок, которые сегодня наполнили водой, и любовались своим отражением.
— Ты снова видишь только бабочек и шмелей? — спросила Лина.
— Можно мне горячего шоколада?
— Сейчас, только повешу последнюю подвеску. — Лина передвинула табурет и снова бесстрашно встала на самый край.
Кендре стало страшно. Экономка уже не девочка… Если она упадет, то, наверное, разобьется насмерть!
— Будьте осторожны, — предупредила девочка.
Лина только отмахнулась:
— В тот день, когда я стану так стара, что не смогу вскарабкаться на табуретку, я брошусь вниз с крыши! — Она ловко прикрепила к карнизу последнюю подвеску. — Нам пришлось снять их из-за вас. Вы могли что-то заподозрить, если бы увидели, как колибри на них играют.
Они вошли в дом.
— Много лет назад в этих владениях стояла церковь. Когда на колокольне звонили в колокола, их было слышно во всей округе, — сказала Лина. — До чего же забавно подпевали феи! Они и сейчас иногда исполняют старинные мелодии…
Лина достала из холодильника старомодную молочную бутылку. Кендра села за стол. Экономка налила молока в кастрюлю, стоящую на плите, и принялась добавлять все необходимое. Кендра заметила, что экономка всыпала в молоко не только какао-порошок — она добавляла ингредиенты из разных баночек и горшочков.
— Дедушка говорил, что вы знаете о том человеке, который построил лодочный сарай, — вспомнила вдруг Кендра.
Лина перестала помешивать шоколад и повернулась к девочке:
— Неужели? Действительно, та старая история известна мне лучше, чем кому-либо другому. — Она рассеянно помешала ложкой в кастрюле. — Что именно говорил вам дедушка?
— Сказал, что тот тип увлекался наядами. Кстати, а кто такие наяды?
— Нимфы рек, озер и ручьев. Что еще он сказал?
— Только что вы все расскажете подробно.
— Его звали Пэттон Берджесс, — начала Лина. — Он стал хранителем заповедника в 1878 году, унаследовав пост от своего деда по материнской линии. В то время он был еще молод и очень красив. Носил усики… Кстати, наверху есть его портрет. Так вот, самым любимым его местом во всем заповеднике стало озеро.
— Мне озеро тоже очень понравилось.
— Бывало, Пэттон Берджесс часами стоял на берегу и любовался наядами. Они пытались подманить его поближе к воде — конечно, для того, чтобы по обычаю утопить его. Он подходил ближе, иногда даже притворялся, будто собирается прыгнуть в воду, но всегда оставался вне пределов досягаемости.
Лина попробовала горячий шоколад и добавила в него еще немного порошка.
— В отличие от других гостей, которые считали, будто все наяды на одно лицо, он особо выделял одну нимфу. Он обращался к ней по имени, а на ее сестер и внимания не обращал. Перестал ими интересоваться. Если его любимица не показывалась, он уходил рано.
Лина разлила в две кружки шоколад из кастрюли.
— Пэттон Берджесс влюбился не на шутку! Тогда-то и построил лодочный сарай. Наяды никак не могли взять в толк, что он намерен делать дальше. Он соорудил широкую и прочную гребную шлюпку; на ней он выходил на середину озера и приближался к своей обожаемой наяде… — Лина поставила кружки на стол и села. — Всякий раз, как он отплывал от берега, наяды пытались перевернуть шлюпку, но она была сконструирована очень умело. Наядам удавалось лишь вытолкать ее на середину озера.
Кендра отпила глоток. Восхитительно! Шоколад не холодный, но и не слишком горячий — в самый раз, чтобы пить потихоньку.
— Пэттон упрашивал свою любимую наяду покинуть озеро и жить с ним на суше. Она же уговаривала его прыгнуть к ней в озеро. Видишь ли, выйдя из воды, покинув свою стихию, наяда превращается в смертную. Вот так они уговаривали друг друга больше трех лет.
Пэттон играл ей на скрипке, читал стихи, обещал, что их жизнь станет сплошным праздником. Он выказал такую искренность и такую стойкость, что наяда засомневалась. У него были такие добрые глаза…
Лина отпила еще глоток.
— Как-то раз — дело было в марте — Пэттон забылся и слишком низко нагнулся к воде. Когда он беседовал со своей любимой, другой наяде удалось схватить его за рукав. Он был сильным и вырывался, но в потасовке очутился слишком близко от борта. Две наяды навалились на шлюпку и перевернули ее.
— Он погиб?! — в ужасе спросила Кендра.
— Он бы мог погибнуть, да. И наяды получили бы свою награду. В их стихии он уже не мог тягаться с ними. Радуясь долгожданной победе, они потащили Пэттона на дно озера, чтобы пополнить свою коллекцию смертных жертв еще одним экспонатом. Но тут вмешалась его любимая. Она успела полюбить Пэттона, успела поверить его словам. В отличие от своих сестер она не радовалась его неминуемой гибели. Она вырвала Пэттона у других наяд и вытащила его на берег. В тот день я покинула озеро.
Кендра чуть не подавилась; она закашлялась, и горячий шоколад разбрызгался по столу.
— Так вы — наяда?!
— Да… точнее, была ею когда-то.
— Вы стали смертной?
Лина рассеянно вытирала со стола шоколадные брызги.
— Если бы я могла повернуть годы вспять, я бы снова поступила точно так же… Наша совместная жизнь действительно была сплошным праздником. Пэттон управлял «Дивным» пятьдесят один год, а потом передал пост племяннику. Выйдя в отставку, он прожил еще двенадцать лет — умер в возрасте девяноста одного года. И до самого конца сохранял острый ум. Вот как полезно жить с молодой женой!
— Как вышло, что вы до сих пор живы?
— Я стала смертной, но годы берут надо мной верх постепенно, медленнее, чем над обычными людьми. Когда я сидела у гроба мужа, я выглядела, наверное, всего лет на двадцать старше, чем в тот день, когда вытащила его из воды. Мне неприятно было выглядеть такой молодой, в то время как его бренное тело все старело и слабело. Хотелось сравняться с ним… Конечно, теперь, когда я больше выгляжу на свой возраст, такие проблемы меня уже не так волнуют.
Кендра отпила еще горячего шоколада. От волнения она почти не чувствовала его вкус.
— Как вы жили потом… после того, как ваш муж скончался?
— Решила познать все радости смертных. Я дорого заплатила за то, что стала человеком. Мне захотелось посмотреть мир, и я отправилась путешествовать. Где я только не побывала! И в Европе, и на Ближнем Востоке, и в Индии, и в Японии, и в Южной Америке, и в Африке, и в Австралии, и на островах Тихого океана. Пережила множество приключений. В Великобритании поставила несколько рекордов по плаванию — и то приходилось нарочно плыть медленнее, чем я могла, иначе у публики и судей возникли бы ненужные вопросы. Побывала художницей, поваром, гейшей, воздушной гимнасткой в цирке, медсестрой… У меня было много поклонников, но я так больше никого и не полюбила. Наконец путешествия мне наскучили, и я вернулась домой, в то место, которое мое сердце никогда не покидало.
— Вы когда-нибудь ходите на озеро?
— Только мысленно. Приближаться к озеру для меня опасно. Мои сестры презирают меня — подозреваю, что втайне они мне завидуют. Если бы они увидели меня сейчас, вот бы поиздевались над моими морщинами! Сами-то они с тех пор не состарились ни на день. Зато я пережила много такого, о чем они и понятия не имеют. Да, я познала страшную боль, но вместе с ней — и настоящие чудеса.
Кендра допила шоколад и вытерла губы.
— А что чувствуют наяды?
Лина рассеянно посмотрела в окно:
— Трудно сказать. Я часто задаюсь этим вопросом. Понимаешь, смертным стало не только мое тело, преобразился и разум. Теперь мне гораздо больше нравится моя теперешняя жизнь, но, наверное, все дело в том, что я сама изменилась. Быть человеком — значит жить совершенно по-другому. Человек острее чувствует течение времени. В озере я была всем довольна. Меня ничто не тревожило. Наяды живут по человеческим меркам очень долго — тысячи и тысячи лет. Они не вспоминают о том, что было, и не думают о будущем. Они заняты лишь одним: поиском развлечений. Как правило, они их находят. Наяды не копаются в себе, не занимаются самоанализом. Сейчас прежняя жизнь кажется мне очень далекой. Она для меня как расплывчатое пятно… Нет, как один миг. Мгновение, которое растянулось на тысячелетия…