В тебе моя жизнь...

Теперь они квиты. Теперь, когда они взаимно принесли друг другу боль и разочарование, они могут начать свою жизнь с чистого листа, переписать всю историю их совместной жизни заново. Ведь они оба виноваты теперь друг перед другом. Виновны оба. И оба наказаны судьбой.

Марина вышла следующим утром к завтраку такая спокойная, словно не было давешней ночи в ее жизни. Она без лишних слов встретила своего супруга, который нынче ловил каждый ее взгляд и жест за столом, а только улыбалась загадочно, будто наконец ей открылась тайна, столь долго ускользавшая от нее. Она шутила и смеялась с Катиш, строила с той планы на ближайший выезд в свет, выглядела счастливой и умиротворенной, чем совсем обескуражила Анатоля. Еще больше удивился он, когда запротестовала, едва он выразил свое намерение рассчитать mademoiselle Le Bo

— Не стоит этого делать нынче, — возразила она. — Оставим подле Леночки ее, ведь дочери будет нелегко в этой разлуке с нами. Так долго мы еще не расставались в последнее время. Рассчитать бонну мы всегда успеем. Вдруг ее услуги все же понадобятся в дальнейшем, — маленькая и грязная шпилька, но Марина не смогла удержаться от нее и не уколоть мужа.

Более они никогда не затрагивали тему той ночи, когда Марина застала бонну в спальне мужа. Лишь однажды, в день отъезда в Петербург, Анатоль поймал жену за руку, когда окружающие были заняты сборами.

— Прости меня, прости, — он быстро целовал ее пальцы, а она смотрела на него по-прежнему равнодушно. — Более такого не повторится, даю тебе мое слово.

— Не стоит клясться в этом. Я не принимаю ваше слово, — ответила ему Марина. — Разве вы еще не поняли? Peu m'importe [446]. Я хочу, чтобы вы уважали меня, любили и заботились о наших детях, и только. Я не требую от вас верности и не желаю ее, ведь вы заслуживаете любви. Той любви, что я не смогу вам дать. Только об одном прошу — не в доме, не в нашем доме.

Но Анатоль не принял ее слов. Он успел заметить отголосок ревности и боли в ее глазах, когда она захлопывала двери спальни, посему в нем по-прежнему теплилась надежда, что когда-нибудь ее сердце откроется ему. Даже, несмотря на то, что Марина говорила ему нынче.

Агнешку оставляли в Завидово, за что Марина будет корить себя впоследствии и еще долго не сможет простить себе этой глупой обиды на свою старую няньку.

— Ты не сказала мне! — кричала она на Агнешку. — Ты все знала, равно как и остальные слуги, и утаила это от меня! Полгода! Меня обманывали полгода!

И как нянечка не оправдывалась, что негоже Марине было знать еще и это, что она не хотела приносить в ее жизнь очередную порцию боли и разочарования, Марина не стала ее слушать, прогнала ее прочь. А после, когда уже уезжала из Завидово, даже не попрощалась, как делала это обычно, лелея в себе свою обиду и мысль о том, что ее предал самый близкий человек, что только был в ее жизни.

На следующий день после приезда семьи Ворониных в особняк на Фонтанке Марина и Катиш направились, как и было обещано девушке, к модистке, чтобы заказать той гардероб для дебютантки, а после проехались с визитами по многочисленным знакомым четы Ворониных. Марина желала представить невестку не на балу, где золовка будет в не совсем выгодной для себя позиции по сравнению с остальными девушками на выданье, а в более интимной обстановке визита, за чашкой чая. Согласно планам и надеждам супруга расположить к Катиш молодого графа Строганова, она привезла ту с визитом и в дом на Невском проспекте. К сожалению, молодого Строганова дома не оказалось, их приняла сама графиня в малой гостиной, где к вящему удивлению Марины она увидела и князя Загорского, и мать и дочь Соловьевых, что прибыли с визитом ранее них.

Они встретились глазами тут же, как только Марина с невесткой переступила порог комнаты, и едва смогли отвести их друг от друга. О Боже, поразилась она, расцеловываясь с Натальей Викторовной, графиней Строгановой, какой ненавистью вдруг сверкнули его глаза! Она, как могла, старалась отвести свой взгляд в сторону от Сергея и его невесты, что сидела сейчас в кресле и просто щебетала о том, как они мило провели лето в Загорском. Марина не узнавала нынче эту тихую юную девушку, что когда-то встречала в свете. Теперь, когда щеки Вареньки раскраснелись, а глаза сияли тем самым огнем безмятежного счастья, она казалась совсем иной — более открытой, более прелестной. А вот князь Загорский, стоявший за креслом невесты, казался отсутствующим, замкнутым от всех, и Марины сжалось сердце от зависти к Вареньке и в жалости к нему. Что нынче он чувствовал, преданный самыми близкими людьми в его жизни?

Варенька взмахнула руками, что-то рассказывая Катиш и графине Строгановой, и Марина обратила внимание на то, что на руке той нет фамильного кольца рода Загорских, которое она хорошо знала по описанию Сергея. На безымянном пальце той было совсем другое кольцо — с россыпью алмазов и рубинов. Красивое кольцо, но другое. Марина внезапно почувствовала некое облечение, что кольцо, которое она когда-то представляла на своем пальце, не принадлежало нынче по каким-то причинам и ее невольной сопернице. Ей было бы вдвойне больно видеть его сейчас на пальце другой женщины. А так ее разум словно нашел подтверждение своим тайным надеждам — этого брака не будет, ведь как можно ему дать свое имя другой, когда он любит только ее, Марину.

Хотя любит ли, думала она позже, спустя некоторое время, после нескольких раутов и балов, где они с Загорским пересекались невольно. Он был так холоден с ней, презирая любые правила хорошего тона, игнорируя ее, отводя взгляд всякий раз, как им случалось встречаться глазами средь бала. Зато со своей невестой он был мил и любезен и даже танцевал не только с ней, но и с другими барышнями, что вызывало удивление окружающих, ведь он был далеко не любитель подобных развлечений.

Это причиняло Марине боль. Пусть бы лучше все было как прежде, до того дня, как Сергей узнал об ее обмане. Когда он не выделял из сонма молоденьких барышень одну единственную, которой улыбался во время вальса, и которая так восторженно встречала его взгляд. Когда он не ненавидел Марину и не обходил ее на вечерах чуть ли не за версту. Когда он не поджимал раздраженно губы, если сталкивался с ней глазами случайно.

То было вечерами, но ночами… Ночами Сергей приходил иногда к Марине, откидывая ее на постель, целуя ее губы так страстно, что Марина буквально таяла в его руках. Каждая клеточка ее тела так остро чувствовала легкое касание его пальцев, что она едва сдерживала стоны, которые так и норовили слететь с ее губ. Она запускала ладони в его волосы, гладила их, пропускала меж пальцев, а потом легко и нежно прикасалась губами к его шее, вызывая в нем ответный вздох, что заставлял ее голову пускаться кругом. Постепенно их ласки становились все быстрее и резче, сменяя медленные и нежные, словно только они могли помочь ночным любовникам достичь того пика, что всегда ожидал их в конце их страсти. Тогда Марина неизменно утыкалась носом в местечко под ключицей своего любимого, ощущая, как сильно и быстро бьется его сердце, а ее сердце стучит в унисон. Потому что они и должны стучать вместе и в унисон. Всегда…

Эти сны доводили Марину до отчаяния. Каждое утро, пробудившись, она соскальзывала с постели и становилась перед образами, кладя поклоны один за другим. Грешница, она грешница, ведь ей так отрадно было этими долгими ночами, так не хотелось просыпаться. Так не хотелось спускаться за стол к завтраку, где другой мужчина поцелует ее, ласково погладит выпуклость живота, подвинет стул и поможет сесть. Другой мужчина будет шутить за столом и пересказывать ей последние новости, поглаживая ее руку. Другой мужчина будет целовать и обнимать ее вечером, желая ей сладких снов, сам не ведая, насколько пророческими окажутся его слова.

Сначала Марина думала, что эти грезы мучают ее, потому что ее тело давно не знало мужской ласки. Ведь Анатоль очень долго опасался, что это может повредить ее здоровью и потому, если и навещал ее спальню, то только для того, чтобы уснуть рядом, прижимаясь к ней всем телом, кладя свою большую ладонь на ее живот, где рос его ребенок. Но однажды ночью она решила, что клин лучше выбить клином (а может, ее измученное сердце отчаянно взывало к мести, маленькой и известной только Марине, но все же), и сама попыталась вызвать желание в своем супруге, которое нынче тлело небольшим угольком. Ей удалось раздуть из этого уголька большой костер, но того жара, что охватывал ее во сне, той страсти, что заставляла ее просыпаться мокрой от пота и дрожащей, так и не возникло. Только показало ей разницу, так остро и открыто ту обнажив, что Марина еще долго плакала тихонько, отвернувшись от Анатоля, стараясь не вздрагивать под его рукой.

446

Мне все равно (фр.)