Возлюбленный мой

Повсюду были лессеры и люди-идиоты.

Он придержал дверь для нее открытой и с облегчением увидел, что кроме одного человека, что покупал билет за пуленепробиваемым оргстеклом кассы, здесь были только старик, спавший прямо на одной из пластиковых скамеек, и женщина с чемоданом.

Голос Хекс был тихим. — Это место… оно печалит тебя.

Да не то слово, подумал Джон. Но грустно не от того, что произошло здесь с ним… а от одиночества и боли, что, должно быть, испытывала тогда его мать.

Громко свистнув, Джон поднял ладонь, и все три человека посмотрели на него. Внедрившись в их сознание, он ввел каждого в легкий транс, а затем подошел к металлической двери с табличкой: ЖЕНСКИЙ ТУАЛЕТ.

Положив руку на холодную панель, он шагнул вперед и прислушался. Ни звука. Здесь никого не было.

Хекс прошла мимо него, взглядом окидывая шлакобетонные стены, стальные раковины и три кабинки. Пахло сыростью и хлоркой, запотевшие столешницы и зеркала были сделаны не из стекла, а из полированного металла. Все накрепко прикручено болтами, начиная с мыльниц и заканчивая табличкой на мусорной корзине «Не курить».

Хекс остановилась перед кабинкой для инвалидов, ее взгляд стал острым. Она толкнула дверь и отшатнулась, казалось, внезапно растерявшись.

— Здесь… — Она указала на пол в углу. — Здесь ты… тебя… здесь ты родился.

Когда она оглянулась на Джона, тот пожал плечами. Он не знал точно, в какой кабинке, но было логично, что женщина, у которой начались схватки, постарается выбрать максимально просторное помещение.

Хекс уставилась на него так, словно могла видеть сквозь него, и он на какое-то мгновенье обернулся, чтобы проверить, не вошел ли кто. Нет. Они были в женской уборной одни.

Что, спросил он одними губами, когда она позволила двери кабинки захлопнуться.

— Кто тебя нашел? — Когда он жестом изобразил, будто подметает пол, она пробормотала: — Уборщик.

Он кивнул, и ему стало стыдно за это место, за историю своего рождения.

— Не надо. — Она подошла к нему. — Поверь, не мне судить тебя. Обстоятельства моего рождения не лучше. Черт возьми, возможно, они даже хуже.

Да уж, он мог только представить, каково это — быть симпатом-полукровкой. Потому что, как правило, вампиры не смешивали свою кровь с симпатами по доброй воле.

— И что с тобой стало потом?

Он вывел ее из уборной и огляделся. Куин стоял в дальнем углу, глядя на двери терминала, будто надеялся, что в них войдет что-нибудь, пахнущее детской присыпкой. Когда парень взглянул на него, Джон кивнул, потом вывел людей из транса, стер их воспоминания, и они втроем дематериализовались.

Когда они снова приняли форму, то оказались во дворе приюта Пресвятой Богородицы, неподалеку от детской горки и песочницы. Горький мартовский ветер, от которого нисколько не защищали голые ветви растущих здесь деревьев, гулял по площадке этого святилища Нежеланных, скрипя цепями качелей. Впереди виднелись застекленные окна спального корпуса, они были темными… как и те, что принадлежали столовой и часовне.

— Люди? — Выдохнула Хекс, когда появился Куин и припарковал задницу на одну из качелей. — Тебя вырастили люди? Боже… правый.

Джон подошел к зданию с мыслью, что это, наверное, не такая уж и хорошая идея. Казалось, Хекс была в ужасе…

— У нас с тобой больше общего, чем я думала.

Он замер на месте, и она, должно быть, заметила выражение его лица… или прочла эмоции: — Я тоже выросла среди тех, от кого сильно отличалась. Хотя, учитывая природу моей второй половины, это было в какой-то мере благословением.

Шагнув вперед, она посмотрела ему в лицо.

— Ты был отважнее, чем думаешь. — Она кивнула в сторону приюта. — Живя здесь, ты был отважнее, чем думаешь.

Джон был с этим не согласен, но не собирается оспаривать ее веру в него. Через мгновенье он протянул ей руку, и когда Хекс взяла ее, они вместе пошли к заднему входу. Вспышка, и вот они внутри.

Вот дерьмо, они пользовались все тем же очистителем для пола. С запахом кислотного лимона.

И планировка не изменилась. Это означало, что кабинет директора, как и прежде, располагался вниз по коридору, в передней части здания.

Джон направился вперед и, достигнув старой деревянной двери, снял рюкзак и повесил его на медную ручку.

— Что в нем?

Он поднял руку и потер большим пальцем указательный и безымянный.

— Деньги. С налета на…

Он кивнул.

— Подходящее место для них.

Джон повернулся и посмотрел через коридор туда, где располагался спальный корпус. Воспоминания забурлили в нем, а ноги, не дав ему задуматься, сами понесли туда, где он когда-то клал голову на подушку. Было так странно снова очутиться в приюте, вспоминая то чувство одиночества, страх и страдания из-за того, что он совершенно не похож на других — особенно на мальчишек своего возраста.

Это всегда хуже всего. Находиться в окружении тех, кто, вроде бы, совершенно такой же, как ты, но быть им абсолютно чужим.

Хекс следовала за Джоном по коридору, держась чуть позади.

Он шел, бесшумно переступая с носка на пятку, Хекс следовала его примеру, и они двигались по тихому коридору, словно два призрака. И пока они шли, она отметила, что хотя само здание было старым, внутри все было стерильно чисто, начиная с потертого линолеума, заканчивая высокими, окрашенными в бежевый цвет стенами и окнами со встроенной в стекла проволочной сеткой. Не было ни пыли, ни паутины, ни осколков или трещин в штукатурке.

Это давало надежду, что монахини и администрация присматривали за детьми с таким же вниманием.

Когда они с Джоном подошли к дверям, она почувствовала сны мальчишек, спавших за ними, трепет эмоций, что клокотали сквозь сон, щекоча ее симпатские рецепторы.

Джон просунул голову внутрь и посмотрел на тех, кто спал в комнате, в которой когда-то спал он сам, и она поняла, что снова нахмурилась.

Его эмоциональная сетка… ее словно накрыла тень. Параллельные, непересекаемые между собой линии, которые она ощущала и раньше, но сейчас они стали более чем очевидны.

Она никогда не чувствовала ничего подобного, ни у кого другого, и не могла найти этому объяснение… понимая, что Джон сам не осознает, что с ним происходит. По какой-то причине, это путешествие в прошлое вызывало некий разлом в его психике.

Как и некоторые другие вещи. Он похож на нее, потерянный и одинокий, ребенок, о котором заботились чужие ему люди из обязательств, а не из кровной любви.

В какой-то момент, Хекс подумала, что должна попросить его все это прекратить. Она чувствовала, сколько сил у него отбирает путешествие в прошлое и сколько еще отберет. Но ее захватило то, что Джон показывал ей.

И не только потому, что, будучи симпатом, она кормилась эмоциями других.

Нет, она просто хотела узнать как можно больше об этом мужчине.

Пока он проверял спящих мальчишек, погрузившись мыслями в собственное прошлое, она внимательно изучала его сильный профиль, на который падал свет сенсорной лампы над дверью.

Когда она подняла руку и положила ладонь на его плечо, Джон слегка вздрогнул.

Хекс хотела сказать что-то, что-нибудь умное и доброе, связать вместе слова, которые достигли бы его души так же, как достигло ее души то, что показывал ей он. Однако в откровениях Джона было больше смелости, чем в том, что когда-либо осмеливалась показывать она сама, и в мире, полном потерь и жестокости, Джон разбивал ее гребаное сердце, показывая все это.

Джон был так одинок, и отголоски этой скорби убивали его. И все же он не собирался сдаваться, потому что обещал ей это.

Красивый синий взгляд встретился с ее, и, когда Джон наклонил голову в немом вопросе, она осознала, что в такие моменты слова не значат ни гроша.

Шагнув к его сильному телу, она обернула одну руку вокруг талии Джона, а другой обхватила его затылок, притягивая мужчину к себе.

Джон замешкался, а затем с готовностью потянулся к ней и обнял, уткнувшись лицом ей в шею.