Страница 32 из 53
Ганс спрыгнул в большую кучу прошлогодних листьев.
Перед ним было громадное, овальное окно, наполовину раскрытое, а над головой колокольня.
Рядом в церковной сторожке светился огонек электрической лампочки. Не отдавая себе отчета, Ганс полез в окно.
Наверное, после долгих бегств ему было бы трудно спокойно войти в двери.
В громадной пустынной церкви над сводами, в притворах и алтаре слышались неясные шорохи, шепоты и лепет.
Ганс встревоженно обошел все пустое здание.
Он устало опустился в пустующее кресло.
Но какая-то бархатистая масса взметнулась под его рукой, скользнула по лицу, и с диким воплем Ганс выскочил из церкви.
— Ваш документ! — раздался зычный голос, и холодное дуло револьвера коснулось его виска.
Человек с револьвером провел его в сторожку.
— Ваше имя?
— Ганс Кюрре.
— Что?
— Ганс Кюрре.
Комиссар расхохотался.
— А ведь походите, ей-богу. Во всех кино его таким изображают. Это, наверно, Егорка меня разыграть хотел.
Он широко зевнул.
— Скучища тут адская. Приставят же человека к такому делу.
— У вас, товарищ, фабрика?
Комиссар поглядел на машинистку, та, нелепо торопясь, выстукивала какую-то ведомость.
— Вы, должно быть, товарищ Ганс Кюрре, недавно мобилизованы, — не знаете. Тут у нас мыши.
— Ка-ак?..
— Малярия одолела, так мы летучих мышей разводим. Газами всех летучих мышей вытравили империалисты, так здесь нашли наиболее удобным разводить их. Они малярийных комаров уничтожают. Очень полезные.
— И разводите?
— Я, собственно, комиссар. Но, безусловно, имею машинистку, а разводят их в упраздненном монастыре упраздненный монашеский пол под видом женщин. Закупорив в ящики, рассылаем по всему Союзу на предмет дальнейшего разводства…
— Монахинь?
— Нет, мышей. В церкви-то вы чего делали, небось припугнуть хотели, веревочки подрезать. Я теперь цепочку заведу, а то Егорка все шутя подрежет веревочки, — глядишь, сот пять и улетит. А у меня ведомость и отчетность по мышам. Такая скука: которые комиссары у дела, а меня к мышам. Кабы не Егорка…
Ганс не стал выспрашивать, кто такой Егорка, так чудесно спасший его от скуки.
Ганс бродил по монастырю.
Между тем разжалованные монахини узнали, что в монастыре появился человек, именующий себя братом Река и чрезвычайно на него похожий.
По чину своему (они-то себя не считали разжалованными), по ангельскому своему чину монахини не могли ходить в кинематограф, а поэтому, значит, не видали даже тени бога Кюрре.
А великий западный бог интересовал их чрезвычайно.
Ганс был приглашен к чаю.
После непродолжительного разговора Ганс начал их учить танцевать фокстрот. Кавалеров на десять монахинь не хватало, и Ганс предложил пойти комиссару.
Тот широко зевнул, так что зубы звякнули, как столкнувшиеся гири, и ответил:
— Контрольная комиссия знаете на что существует? То-то!.. Не могу входить в сношение с чуждыми мне по духу элементами… Да и… — Он хотел зевнуть, но помешала слепившая зубы слюна. — Безусловно, да и по плоти… тоже… — проговорил он наконец с усилием.
Фокстрот с десятью монахинями не оканчивался, к несчастью, только танцами, они требовали дальнейшего, и скоро Ганс почувствовал, как тяжело быть слугой десяти женщин.
Он теперь с радостью вспоминал даже страстную киргизку Кызымиль.
Но, несмотря ни на что, чай с вишневым поповским вареньем действовал на него благотворно. Ганс порозовел и пополнел.
Но в один вечер он почувствовал, что и чай надоел ему до тошноты.
Звуки фокстрота послышались ему в одной из келий. Эти звуки были для него, как волны для человека, подверженного качке. Они мучительной судорогой отозвались в его животе.
Не рекомендуем бегства начинать с дверей.
Потому-то Ганс и прыгнул в окно, услышав призыв:
— Бог!..
— Бог, — раздался призыв из другой кельи.
— Бог, — слышалось по всему монастырю.
С завистью слушал эти призывы комиссар Лапушкин (увы, его машинистка отдавала предпочтение все тому же веселому Егорке).
— Бог!.. — послышалось вновь.
— Бог!!!
Лапушкин, наконец, рассердился.
— Да иди ты, дуреха, чего задаешься!
Но келья Ганса пустовала, и с завистью проговорил опять Лапушкин:
— Сбежал даже!..
Вздохнул.
— А наша служба?..
Вдруг десяток монахинь появился пред ним.
— Ганс сбежал, — сказали они.
— Какое мне дело. Он у меня не служит.
— Но он арестован вами.
— Зачем мне веселых людей арестовывать, его Егорка подослал.
— Он родственник бога Кюрре.
— Одно ваше, гражданки, ревнивое воображение.
Но велосипед, захваченный Гансом, заставил комиссара усомниться в своем сомнении. Он позвонил Егорке по телефону.
— Никого я тебе не посылал, — был ответ.
Робкий Ганс, мчащийся на велосипеде Лапушкина в поисках родины, должен бы быть польщенным. Десять женщин на автомобиле, служившем ранее для перевозки мышей, летели по шоссе.
А позади на мотоцикле несся комиссар Лапушкин.
Высоко над головой в облаках стояло жаркое солнце.
Раскаленные версты мелькали пред глазами разозленных людей.
А в прохладе старинного собора на веревочках дремали подвешенные в ряд летучие мыши.
ГЛАВА 33
Содержащая описание того, как однажды СПРАВЕДЛИВОСТЬ ВОСТОРЖЕСТВОВАЛА в Англии
Рокамболь аккуратно домел камеру, поставил швабру в угол и сел у ног тюремщика.
— В последний раз, Рокамболь, — вздохнул тот, — быть тебе сегодня на электрическом стуле.
Рокамболь ответил жалобным визгом. Шерсть на нем свалялась в клочья, бока похудели, это был уже не тот прежний веселый и часто пьяный зверь.
Тюремщик встал и, взяв одеяло с узкой тюремной койки, которой медведь никогда не пользовался, закутал им Рокамболя.
— Эх, поспи, милый, жалко тебя, — проговорил добрый малый, выходя и тихо закрывая дверь за собой.
Рокамболь спал, ему снился Словохотов и будто идет Пашка на четвереньках и сам весь в меху, а вокруг поле, и в поле растет клевер и жужжат на низкой траве пчелы. А земля мягкая, такая, какая не тупит когтей. Потом видит — вода, плывут они по ней с Пашкой в ящике, а брызги соленые на морде… Это плакал сам Рокамболь в тихом последнем сне.
— Известно ли господину министру внутренних дел, — говорил в это время в парламенте пламенный оратор, — что в главной каторжной тюрьме, с нарушением акта о неприкосновенности личности, содержится уже три недели недопрошенный медведь? Известно ли господину министру, что по неопровержимым данным этот медведь родился в районе Архангельска в период английской оккупации и поэтому может считаться английским гражданином? Известно ли также, что медведь вообще существо бессловесное и поэтому не может быть обвинен в пропаганде? — Оратор сел.
Небольшая комната заседания парламента была набита до отказа.
Все места были заняты, человек сто депутатов стояло в проходе. Очевидно, был большой день.
Министр вежливо ответил, что он даст ответ через две недели…
— Казнь назначена на сегодня, — закричал кто-то с мест для публики…
В этот момент слово попросил один из крупнейших представителей консервативной партии.
— Известно ли господину министру, — начал он, — что упомянутый уже предыдущим оратором почетный медведь по имени Рокамболь является не только английским гражданином, но и тайным благотворителем и что им внесено 3 000 000 фунтов стерлингов в английский банк на предмет переоборудования зоологического сада. Общественное мнение мира взволновано. В Америке состоялись уже митинги протеста… Морган недоволен. Форд взволнован, и небеса могут отомстить нам…
Но покинем парламент, нам нужно спешить. Сейчас проснется Рокамболь, и мы не увидим твердости нашего героя в его последние минуты.
Бежимте со мной бегом, читатель…
Вы спрашиваете, что это наклеено на всех стенах? Это плакаты с портретами печального Рокамболя в цепях с надписью: «Мы требуем правосудия!»