Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 33 из 48

Образ мсье де Ла Пэжоди занимал в них большое место. Со времени их встречи мадам де Сегиран продолжала видеть в нем того, кто мог положить конец терзавшей ее муке. Он казался ей чем-то вроде спасителя, посланного провидением. Не сам ли Бог поставил его на ее пути, чтобы он избавил ее от греха, показав ей всю малость самых пламенных плотских желаний и все ничтожество того, что от них остается после их свершения? А потому мадам де Сегиран не сомневалась, что Господь, указавший ей в своем милосердии как бы орудие исцеления, пошлет ей случай таковое применить. Как ни была она взволнована внезапным откровением, вызванным в ней присутствием мсье де Ла Пэжоди, она не могла не заметить, какое она на него произвела впечатление, и ей начинало казаться странным, как это такой смелый в любви человек до сих пор ничего не сделал для того, чтобы найти случай ей открыться. Неужели мсье де Ла Пэжоди не способен придумать какую-нибудь хитрость, чтобы с ней встретиться? Неужели он, этот опытный разгадчик женщин, не сумел прочесть в ее глазах их страстного зова к нему? Так откуда же это нежелание на него откликнуться?

Думая так, мадам де Сегиран напрасно обвинила мсье де Ла Пэжоди. С самой их встречи он все время искал способа проникнуть в Кармейран, но, как назло, его ум, всегда такой деятельный и находчивый, ничего на этот раз не мог изобрести. Перебрав в голове тысячу проектов, мсье де Ла Пэжоди ни на одном из них не мог остановиться. Он, обычно такой решительный, колебался и топтался на месте. Стоило ему придумать план, как он тут же убеждался в его неосуществимости, и эти неудачи очень его расстраивали. Мсье де Ла Пэжоди сам себя не узнавал.

Мсье де Ларсфиг, рассказывая мне об этой нерешительности мсье де Ла Пэжоди, давал ей объяснение, которое я должен здесь привести. Не предостерегал ли мсье де Ла Пэжоди тайный инстинкт против угрожавших ему опасностей? Не вспомнилось ли ему странное предсказание ворожеи барона де Ганневаля? Быть может, его смущало какое-нибудь гадание молодой цыганки, ибо известно, что эти девушки искусны в распознавании будущего? Или у Ла Пэжоди было одно из тех предчувствий, которые возникают в нас из темных глубин души? Как бы то ни было, он колебался и метался, постигнутый странной скудостью воображения. Он даже забросил флейту и никуда не выходил из турвовского дома. И мадам де Галлеран-Варад, по-прежнему изыскивавшая всяческие способы ему вредить, распространяла слух, будто темные дела, которым предавался мсье де Ла Пэжоди и которые покорили его дьяволу, начинают сказываться: если мсье де Ла Пэжоди сидит смирно, так это потому, что у него на лбу растут рога, а на ногах козлиные копыта, как часто бывает с теми, кто принимал участие в сатанинских мерзостях шабаша. Дело обстояло так, как мы сказали, и время шло, не приводя к соединению мадам де Сегиран и мсье де Ла Пэжоди, как вдруг устроить это взялся случай. Стоял конец марта, и начались сильные дожди. Несколько дней кряду вода лила потоками, не переставая. Эта непогода очень злила кавалера де Моморона, лишая его излюбленных прогулок и беспокоя его не вполне еще зажившую рану. Принужденный сидеть взаперти и довольно жестоко страдая, мсье де Моморон выказывал отвратительное расположение духа, тем более что мсье Паламед д'Эскандо, по-видимому, отнюдь не разделял его ярости против стихии. Действительно, мсье Паламед д'Эскандо казался совершенно счастлив и ничего не желал, как только проводить долгие часы в обществе мадам де Сегиран. Оно ему так непритворно нравилось, что мсье де Моморон был возмущен. Внимание, уделяемое мсье Паламедом д'Эскандо мадам де Сегиран, он принимал как личное оскорбление. Надо же было, чтобы этот маленький Паламед вздумал разыгрывать влюбленного, ибо он и в самом деле был влюблен, это было слишком ясно видно по тому, как говорил, как краснел и как смущался этот неопытный воздыхатель. Это бросалось в глаза, и мсье де Моморон был вне себя. Стоило запирать Паламеда в этом уединенном замке с несносным господином и богомольной дамой, чтобы в его сердце проснулась столь возмутительная склонность! Не то, чтобы мсье де Моморон боялся, что Паламед чего-нибудь добьется от прекрасной хозяйки, но, как-никак, его питомец привыкал в ее обществе поклоняться тому, что отнюдь не входило в намерения мсье де Моморона. Молодой плут был явно расположен покинуть секту, и ревность мсье де Моморона терзала неистово. А потому юному Паламеду приходилось сносить жестокие упреки и суровые поношения, которым он внимал потупив очи и с ханжеским видом, уверяя, что мадам де Сегиран не внушает ему никаких иных чувств, кроме глубочайшего уважения; но едва мсье де Моморон кончал свои обличения, как ветреный юноша снова пускался строить глазки, томиться и вздыхать, о чем мсье де Моморон, в своей ярости, счел даже нужным сострадательно предупредить своего брата Сегирана. На что мсье де Сегиран, вместо ответа, разразился хохотом.

Потерпев неудачу, раздосадованный кавалер де Моморон снова принялся, ворча, за свои галеры и за относящиеся к ним рассказы.

Чем он особенно гордился на «Отважной», так это не столько даже образцовой дисциплиной шиурмы и разумной свирепостью комитов, сколько труппой музыкантов, которую на ней держал. Он любил хвастаться роскошью их одежды и гармоничностью игры. Их присутствием на судне мсье де Моморон весьма кичился. Не было дня, чтобы он не велел им исполнить какую-нибудь пьесу по своему вкусу. Это, по его словам, давало ему отдых от командных свистков и воплей шиурмы, когда плеть ласкала чью-нибудь строптивую спину, что случалось нередко, если только у этих собак не был заткнут пробкой рот. И мсье де Моморон очень жалел, что за неимением денег ему пришлось рассчитать музыкантов и что он не мог взять их с собой в Кармейран. Конечно, мсье де Моморон пользуется здесь гостеприимством, которым может быть только счастлив, но которое, надо сознаться, все же бедновато увеселениями. А есть ли более приятное, нежели музыка, но с тех пор, как он в Кармейране, мсье де Моморон ни разу не слышал ни единой ноты.

Эти жалобы мсье де Моморона возымели то последствие, что мсье де Сегиран, озаренный внезапною мыслью, немедленно отправился к мадам де Сегиран, занятой обучением искусного Паламеда новому приему вышивания, чтобы спросить у нее, не найдет ли она неудобным, если они призовут на подмогу мсье де Ла Пэжоди и его флейту. Мсье де Ла Пэжоди, наверное, не отказался бы провести несколько дней в Кармейране. При этом предложении мадам де Сегиран так побледнела, что юный Паламед подумал, что она упадет в обморок, и в то же время он заметил, как клубок, который она разматывала, задрожал у нее в руках; но она тотчас же оправилась и спокойным голосом ответила, что мсье де Ла Пэжоди и его флейта будут желанными гостями, ибо прежде всего кавалер ни в чем не должен чувствовать в Кармейране недостатка, даже в ариях и трелях. С этими словами она снова принялась разматывать шелк, меж тем как мсье Паламед д'Эскандо до крови кусал себе губы, коих он уже не красил с тех пор, как полюбил с неистовством и страстью своего истинного пола прекрасную благочестивицу, которая, сама того не ведая, обратила его к любви.

Если присутствие мсье де Ла Пэжоди и его флейты очаровывало уши кавалера де Моморона, то оно было менее приятно для глаз мсье Паламеда д'Эскандо. И все же, сколь он ни был убежден в том, что мсье де Ла Пэжоди и мадам де Сегиран неравнодушны друг к другу, ему не удавалось уловить ничего такого, что говорило бы о соглашении между ними или указывало на какую-нибудь связь. Вот уже несколько дней, как он неустанно наблюдал за ними исподтишка, но так и не мог приметить ни одного из тех признаков, которые свидетельствуют о любовном сговоре. Правда, мсье Паламед д'Эскандо не был силен в подобного рода интригах, но ему помогали в его роли природная хитрость и ненависть, которую он питал к предполагаемому сопернику. Несмотря на такие козыри, ему не удавалось разобраться в игре мсье де Ла Пэжоди и мадам де Сегиран по той простой причине, что они, по-видимому, никакой игры и не вели, и все же мсье Паламед д'Эскандо считал непреложным, что у них тайный союз. И он приходил в бешенство от своей беспомощности, внимая тому, как мсье де Ла Пэжоди изощряется в своих музыкальных талантах к великому удовольствию кавалера де Моморона, чье брюзгливое настроение сменилось превосходным. Теперь мсье де Моморону было все равно, если погода была пасмурна и шел дождь, и он заявлял во всеуслышание, что никогда не слышал ничего, подобного флейте мсье де Ла Пэжоди в смысле мягкости и силы дыхания, проворства пальцев, подбора и разнообразия мотивов, добавляя в шутку, что он дорого бы дал за то, чтобы иметь у себя на галере такого музыканта.