Страница 32 из 48
При вести о скором прибытии кавалера де Моморона мсье де Сегиран поморщился, хотя он сам его пригласил, когда ездил встречать его к приходу галер. Теперь же, когда срок настал, мсье де Сегиран начал видеть все неудобства от пребывания мсье де Моморона в Кармейране, из коих не последним было самое его присутствие. Мсье де Сегиран не питал к своему брату того чувства дружбы, когда сердце расточается в бесконечных беседах, с мсье де Момороном у них было мало общих предметов для разговора. Речи мсье де Моморона касались почти исключительно галер, на которых он имел честь служить. Здесь мсье де Моморон был неистощим, и мсье де Сегиран знал заранее, что надо быть готовым слушать до бесчувствия о качествах шиурмы, о ее дисциплине и питании, о налагаемых на нее взысканиях и о требуемых от нее работах, о достоинствах аргузинов и комитов, о гребцах и конопатчиках,– ибо мсье де Моморон спуску не даст; он будет таскать его от командного мостика и нактоуза, где помещается компас, к форкастелю, иначе носовой башне. Он не пропустит ни констапельской, ни погреба, где держат сухую провизию, ни ахтер-люка, где хранят провизию мокрую; он будет водить его вдоль куршеи, то есть по дощатому настилу, идущему от одного конца галеры до другого, и мсье де Сегирану придется стоять на шканцах, в то время как мсье де Моморон будет говорить о баке, о гребле навалясь, об упорках, о рукоятках и о прочем морскими терминами, коими он любит расцвечивать свою речь. Так, мсье де Сегиран узнает, что «выбрать дагликс» – значит поднять якорь и что «удиферентованная» галера – это такая, на которой правильно распределен груз. Затем мсье де Моморон перейдет к описанию крейсерств, захватов, сражений и иных мореходных подвигов и будет требовать, чтобы к ним относились с таким же интересом, как и он сам. Такое предвкушение не очень радовало мсье де Сегирана, а перспектива видеть у себя на побывке красавца Паламеда д'Эскандо не прибавляла к этому ничего утешительного. Дело в том, что мсье де Сегиран не был в неведении относительно того, что рассказывалось об этом юноше и о его роли при кавалере де Момороне; а потому он побаивался водворения у себя в доме этой сомнительной четы, страшась, как бы она не стала вести себя иначе, нежели свойственно порядочным людям, и как бы ее повадки не явились оскорбительными для глаз и ушей. От кавалера де Моморона всего можно было ожидать, ибо язык его не знал удержу, и эту вольность речи, наверное, перенял от него и мсье Паламед д'Эскандо, которого он не постеснялся развратить, преподав ему свои нравы. Правда, мсье де Сегиран был строг лишь с самим собой, но все же не мог одобрить такого рода привычек и был весьма недоволен мсье де Момороном за то, что тот привил их этому мальчику, злоупотребив его молодостью и неопытностью. Этого ли ожидал мсье д'Эскандо Урод, поручая сына попечению кавалера? Мсье де Сегиран считал такой образ действий предосудительным по отношению к себе. Разве он не был связан с Эскандо узами свойства через одну из представительниц их рода? А потому он намеревался сделать серьезное внушение брату и объяснить ему, какой он причиняет вред юному Паламеду, вовлекая его в секту, чьи приверженцы по заслугам пользуются нехорошей славой. Правда, мсье де Сегиран не питал особой нежности к этому бесстыдному юнцу, которого видал только в Кармейране, после смерти своей первой жены, но он поневоле думал о том, как ему было бы неприятно, если бы что-либо подобное когда-нибудь случилось с одним из сыновей, которых ему, несомненно, подарит в свое время его теперешняя жена, сколь ни медлит она обеспечить роду Сегиранов потомство, о чем, впрочем, господь не преминет позаботиться.
Именно этой медленностью мсье де Сегиран иной раз и объяснял выказываемую мадам де Сегиран меланхолию, которую, казалось, ничто не могло разогнать Не возлагая в этом отношении особых надежд на приезд мсье де Моморона, мсье де Сегиран рассчитывал все же, что присутствие гостей поможет несколько ее рассеять. Конечно, мадам де Сегиран не доставят большого удовольствия галерные рассказы кавалера, но, так как с его прибытием на нее лягут некоторые обязанности, у нее будет меньше времени предаваться собственным мыслям. Мсье де Моморон будет для нее развлечением поневоле. Вдобавок, мсье де Моморон сойдется с ней в вопросах веры, ибо его непотребство не мешает ему быть по-своему набожным и в своем грехе он не нераскаян. И с такими утешительными мыслями мсье де Сегиран стал мужественно ждать прибытия мсье де Моморона с его Эскандо.
Оно состоялось двенадцатого февраля, в четвертом часу, солнечным днем, коего ясность служила добрым предзнаменованием. Мсье де Моморон и мсье д'Эскандо приехали в карете, за которой следовал другой экипаж, нагруженный ящиками, и мсье де Сегиран безо всякого удовольствия увидел, как оттуда вылезли двое турок в чалмах и восточной одежде, с невольничьим обручем у щиколотки, бросившихся помогать мсье де Моморону сойти, что тот и сделал со многой бранью и проклятиями, причем его палка неоднократно опускалась на спину верному Али и верному Гассану, ибо это их мсье де Моморон привез с собою в Кармейран, дабы эти два соглядатая следили вместо него за мсье Паламедом д'Эскандо и доносили ему о всех его поступках.
После того как состоялся обмен приветствиями и господа де Моморон и д'Эскандо засвидетельствовали свое почтение мадам де Сегиран, их провели в их покои, где их ждали привезенные ими сундуки и ящики. Содержимое таковых касалось, впрочем, не столько мсье де Моморона, относившегося к своей наружности довольно небрежно, сколько мсье Паламеда д'Эскандо, о своей внешности весьма заботившегося. Мсье Паламед д'Эскандо таскал с собой целый гардероб и целый склад притираний, мазей и духов, не считая нескольких женских платьев, в каковые любил облекаться к великой радости мсье де Моморона, обожавшего такие переодевания, по странному противоречию, в силу которого ему нравилось, когда этот ряженый юноша приобретал видимость презренной для мсье де Моморона породы. Однако в первые дни поведение Паламеда было безупречно. Он усиленно старался ничем не досаждать мсье де Сегирану и был почтительно услужлив с мадам де Сегиран. Он позволил себе разве что чуточку румян на щеках и на губах и, может быть, слишком много колец на выхоленных пальцах, которыми любил гладить мушку, посаженную в уголке рта для того, чтобы придать улыбке больше лукавства и остроты. В остальном же он вел себя прямым дворянином, был учтив, сдержан и скромно уступал слово кавалеру де Моморону. Тот воспользовался этим прежде всего для того, чтобы потребовать некоторых удобств, из коих главнейшим было кресло на колесах, в котором он мог бы кататься по саду, когда устанет ходить с палками, ибо его больная нога не позволяла ему еще много двигаться. Это увечье огорчало его тем более, что он терпеть не мог сидеть в комнатах, где, по его словам, он задыхался, чувствуя себя хорошо только на вольном воздухе, хоть и находил, что кармейранскому воздуху недостает соленого запаха, который вдыхаешь на морском ветру. Однако приходилось им довольствоваться, и можно было видеть, как мсье де Моморон целыми часами, при любой погоде, шагает, хромая, по аллеям или как его по ним катают Али и Гассан, в то время как мсье Паламед д'Эскандо, сидя на низеньком стуле у камина, забавляет мадам де Сегиран своей поразительной ловкостью в рукоделии, каковое, будь-то вязание или вышивание, в большой чести у каторжан, занимающихся им зимой, когда галеры разоружены, и проявляющих в нем подчас немалое искусство.
По правде сказать, мсье Паламед д'Эскандо научился у этих добрых людей не только таким невинным работам; он усвоил от них и многое другое, ибо шиурма состоит из людей всевозможных профессий. Благодаря им мсье Паламед д'Эскандо знал всякого рода хитрости и фокусы; он умел вынуть из чужого кармана часы или кошелек так, чтобы обладатель не заметил, что его грабят; умел открывать двери без помощи ключа, бесшумно взламывать замки, писать чьим угодно почерком, подделывать подписи и исполнять еще кое-какие милые вещи, способные вызвать некоторое смущение и приведшие тех, кто его им научил, туда, где они были, но это не мешало мсье Паламеду д'Эскандо гордиться своими талантами, и он любил хвастать ими перед мадам де Сегиран, которая рассеянно взирала на эти опыты, ибо, пока мсье д'Эскандо в них изощрялся, ее думы были заняты другим и мысли пристально следили за внутренней тревогой.