Страница 64 из 88
Жители города Москвы послали в лагерь к Болотникову званое требование: если тот Димитрий, который прежде был в Москве, жив и находится у них в лагере или где-либо в ином месте, то пусть Болотников покажет его или призовет его к себе, чтобы они увидели его собственными глазами. Если это произойдет, они перед Димитрием смирятся, будут умолять о прощении и милости и сдадутся ему без сопротивления.
Болотников ответил, что Димитрий действительно живет в Польше и скоро будет здесь… Московиты сказали: «Это несомненно другой, мы того Димитрия убили» — и стали уговаривать Болотникова, чтобы он перестал проливать невинную кровь и сдался царю Шуйскому, а тот сделает его большим человеком. Болотников ответил: «Этому моему государю я дал нерушимую клятву не жалеть своей жизни ради него, что я и сдержу. Поступайте, как вам кажется лучше, если вы намерены сдаться добром, я тоже вместо моего государя поступлю так, как мне кажется лучше, и скоро вас навещу».
После этих переговоров Болотников спешно отправил гонца к князю Григорию Шаховскому (стороннику Димитрия, находившемуся в Путивле и поддерживавшему версию о спасении убитого царя) с сообщением о желании москвичей и с просьбой как можно скорее послать в Польшу к царю Димитрию и приложить все старание, чтобы убедить его не мешкая… вернуться в Россию и заявиться в лагере Болотникова.
— Ваше величество, который день добивается приема у вас какой-то босоногий монах. Августинец, как мне кажется, но уж больно нищий, весь в ветошье. Глаза и щеки провалились. Голодный, верно. Мы отказываем ему, но он продолжает сидеть на противоположной стороне улицы. Взгляните сами.
— Августинец… И что у него за дело?
— Он не хочет, его выдавать никому, кроме царицы.
— О государе ничего не толковал?
— Ни словечка. Все время вполголоса молитвы по-латыни твердит. Четки перебирает. Мы вынесли ему вчера немного еды, но оставлять его так, чтобы все видели…
— Придется принять. Но сначала, Теофила, дайте ему с дороги умыться. Приготовьте еды и подайте в малом гостином покое. Не с прислугой. Мне кажется, он заслуживает лучшей участи. Потом приведешь ко мне.
— Как прикажете, ваше величество.
— Сколько месяцев мне не приходилось видеть ни священнической, ни монашеской рясы. Исповедь — может быть, именно она мне сейчас так нужна. Но решиться на нее, если даже монах покажется мне заслуживающим доверия, я не решусь. Ряса может скрывать любые страсти и пороки человеческие, но может им и способствовать. Во всяком случае, мне нужен собеседник, а моему двору исповедник. Кому-то же нужно быть в курсе всех помыслов этих людей.
— Кто вы, святой отец?
— Да пребудет с вами Благословение Божье, ваше величество. Мое мирское имя Миколай Мело.
— Вы итальянец?
— Португалец, ваше величество.
— Какими же ветрами вас занесло в Московию и чего бы вы хотели от царицы Московской? Вы видите, я нахожусь почти в плену и мало чем могу в нынешнем своем положении помочь.
— Ветрами Божьего произволения, которым я по сану моему не вправе сопротивляться.
— Мы все живем Божьим произволением. Но путь из Португалии в Россию слишком причудлив. Отсюда мой вопрос.
— Я последовал за одним из посольств, направлявшихся в Москву, и в конце концов оказался заключенным в монастырь.
— Православный?
— В качестве пленника. Я не видел за собой никакой вины или даже опасного для сего государства замысла. Я был всего лишь путешествующим монахом. Но я понял, что настало время самому позаботиться о своей судьбе. Меня ни в чем не обвиняли. Тем более было основание думать, что о моем существовании просто забудут и мне останется безвестно погибнуть в стенах чужой обители. Короче, мне удалось передать вашему величеству письмо и даже получить благосклонный ответ. Это было летом 1607 года.
— Теперь мне все понятно, я действительно просила о каком-то монахе. Но почему вы стремились именно к моему двору, святой отец? Ярославль достаточно далеко от Москвы, а моя личная судьба не может никому сулить удобной жизни.
— Монах не может стремиться к такой жизни, ваше величество. И мой приход к вашему двору подсказан мне свыше. У меня нет для него никаких мирских расчетов и оснований.
— Согласитесь, святой отец, в моем положении я не могу, не быть подозрительной.
— Это естественно, ваше величество.
— И хотя я не имею права, я все же хочу получить от вас известные гарантии, чтобы предложить вам остаться или, наоборот, не оставаться при моем дворе.
— Что я могу вам сказать, ваше величество… Мой Орден преследует миссионерские цели. На ваши плечи легла ноша просвещения огромного государства. И в этом вы оказались одни, ваше величество, кто знает, как в конце концов захочет поступить ваш царственный супруг. Будут ли ему важны интересы истинной церкви, или он последует за верой своих предков.
— Вы считаете, государь Дмитрий Иванович жив?
— Я не сомневаюсь в этом. В самом недавнем времени он находился в вашем родном Самборе.
— Вы хорошо осведомлены, святой отец.
— В моем Ордене не бывает иначе.
— Но тогда я могу задать вопрос. Почему государь не показывается сам в своем государстве? Почему третий год как он оставил его на произвол судьбы и не заботится хотя бы о своей супруге?
— Мне придется одновременно успокоить, но и огорчить вас, ваше величество. Ваш супруг не властен в своих поступках.
— Вы хотите сказать, он в плену? Но с ним в недавнем времени виделись местные военачальники.
— Они могли с ним видеться — в этом вашему, супругу никто не препятствует. Но в остальном он стал заложником.
— Заложником кого?
— Короля Зигмунта.
— Вы действительно меня пугаете, святой отец. С какой стати государь в таком качестве понадобился польскому королю? Он был бы ему много нужнее на московском престоле.
— Вовсе нет, ваше величество. Король сам начал интересоваться судьбой московского престола.
— Посягать на него?
— Можно сказать и так. В свое время он не препятствовал походу на Москву вельмож, поддержавших вашего супруга. В конце концов, все они были недовольны порядками, которые устанавливал король, думавший о Швеции куда больше, чем о Польше. Зигмунт представлялся им чужаком, а он это прекрасно понимал и потому держался сильных Габсбургов.
— Его женитьба на сестрах! Все предполагали, что это сердечное влечение.
— Сердечное влечение меньше всего может руководить действиями коронованной особы. Король Зигмунт искал опоры и поддержки против собственной шляхты. Участие в московском походе самых влиятельных его противников как нельзя больше устраивало короля.
— Но его поддержка не шла дальше слов. Он не давал даже словесных обещаний.
— Вот видите, ваше величество. С течением времени многое становится очевидным. И зачем королю, и без того скупому по натуре, было раскошеливаться ради собственных противников. Чем больше они тратились, тем выгоднее это ему было. Сейчас все ваши свадебные подарки в Польше по сути арестованы из-за начетов по тем королевским экономиям, которыми занимался ваш отец.
— Иными словами, в Польше я буду нищей!
— Зачем вы говорите о Польше, ваше величество. Ваше место здесь, и вы должны царствовать на московском троне. Мне немногое дано, но я хотел бы использовать все свои силы, чтобы помочь вам в вашей судьбе, ваше величество.
— Я благодарна вам за такое намерение, святой отец. Но супруг — что мой супруг?
— Не знаю, какими обещаниями король Зигмунт заманил вашего супруга в ваши края. Скорее всего обещаниями военной поддержки. Но события стали развиваться так стремительно, а имя вашего супруга приобрело такое значение для русского народа, что король счел нужным задержать слишком популярного царя. Пусть низвержение Василия Шуйского идет своим ходом. Но без того, чье имя его обеспечивает. Когда Шуйского не станет, тогда король постарается удовлетворить свое желание относительно московского престола. Пока вашего супруга удерживают неизвестными мне обещаниями — и силой. Освободят ли его и когда именно, трудно сказать. Сейчас на вас и только на вас лежит обязанность восстановления законного русского царя Дмитрия Ивановича на его отеческом престоле. Я понимаю, как нелегко вам было, ваше величество, услышать все это. Но бороться вслепую — значит наверняка погибнуть. Святая церковь сделает все возможное, чтобы этого не случилось.