Степь в крови

Следователь Игнатьев был человеком уставшим. Он утомился от вечных неурядиц, неразберих и суеты. С благодарностью вспоминал он былые годы своей службы, когда порядок и субординация были превыше всего. Теперь же все рухнуло, смешалось и больно кололо Пал Саныча своею несуразностью и бездарностью.

– Да, у меня заявление по уголовному делу…

– Уголовное или нет, это уж мы сами разберемся. Вы излагайте.

– Моя фамилия, – Зетлинг назвал первую фамилию, пришедшую в голову, – Голицын…

– Князь? – Игнатьев оживился. Он чтил старую имперскую аристократию, испытывая трепет перед древностью неизменных традиций.

– Нет. Дальний родственник. Впрочем, дворянин. Я служу в Самурском полку, сейчас в отпуске по ранению, прибыл в Новочеркасск… Дело, собственно, вот в чем. Мне стало известно, что служащий трактира «Соловей-разбойник» Иван Степцов, в прошлом анархист и экспроприатор, занимается незаконными делами. Из-под полы он торгует кокаином, во втором этаже упомянутого трактира содержит притон…

– Притон? – с драгунским прононсом переспросил Игнатьев.

– Именно. Дом терпимости. В самом трактире нередки случаи ограблений, убийств и пьяных драк. Все это происходит под покровительством Степцова.

– Но он, вероятно, действует не в одиночку?

– Этого я не знаю, но, должно быть, так.

– То есть налицо бандитская шайка… Я слышал об этом трактире, – Игнатьев грузно поменял позу, облокотившись на стол. – Но тоже все недоброе… У вас есть еще что добавить?

– Думаю, нет. Конкретные факты мне неизвестны, но я надеюсь, что вы сами проясните действительное положение вещей.

– Бесспорно. Благодарю за информацию. Ваше заявление мы подошьем к делу и примем должные меры.

Зетлинг выразил свою признательность.

– Вот и ладно, – Игнатьев пробежал глазами написанную Зетлингом бумагу. – Только подпишитесь здесь, внизу.

Зетлинг взял лист и аккуратно вывел: «Капитан Голицын».

– Благодарю, – следователь протянул Зетлингу руку, – найдете выход из здания? Вот и ладно, всего доброго.

Эта беседа произошла точь-в-точь за сутки до памятного читателю разговора ротмистра Минина с есаулом Куцебой в трактире «Соловей-разбойник». Прошедшие после этого встречи Куцебы с Никанором Ивановичем, его же с Тишевским и, наконец, Никанора Ивановича и Тишевского возымели итогом гибель несчастного полковника. Но за день до того, когда полковник, вовсе не ведая о неотвратимо подступающем конце, трудился в своем кабинете, когда есаул Куцеба нес караульную службу на подступах к штабу войск, а Никанор Иванович пропадал невесть где, Государственная стража отреагировала на заявление Зетлинга.

Через час после ухода штабс-капитана отряд из трех юнкеров во главе со следователем Игнатьевым на двух пролетках подъехал к трактиру «Соловей-разбойник». Тут же, застигнутый врасплох, Иван Степцов был схвачен. При нем, к удовольствию следователя, обнаружили кинжал и пакетик с кокаином, а во втором этаже трактира – несколько томных барышень вполне определенной профессии. После чего все задержанные были доставлены в участок, а вещественные доказательства систематизированы и приложены к делу. Начались допросы. Служащие трактира, как Игнатьев ни ухищрялся, ничего не показали против Степцова. Но барышни из заведения оказались более пугливыми, и к шести часам вечера Иван Степцов был разоблачен совершенно и заперт в камере без надежды на оправдательный вердикт назначенного на следующий день военного суда.

Довольный собой, следователь Игнатьев собирался уже отправиться в кабачок и пропустить стакан-другой вина, как произошло неожиданное…

На другое утро Зетлинг вошел в помещение Государственной стражи, решительным жестом приветствовал дежурного и, не оборачиваясь, направился в глубь здания. У встречного служащего в бежевом сюртуке и позолоченных очках он осведомился о следователе Игнатьеве, узнал, что тот должен быть в следственной части, и поднялся на второй этаж. Пространства второго этажа занимали кабинеты следователей, вытянутые вдоль длинного и мрачного коридора. Холл был освещен тремя высокими и узкими окнами с отворенными форточками. Здесь курили, пили сельтерскую и беседовали чины Государственной стражи. Зетлинг прошел по коридору и на одной из табличек увидел желанное: «Следователь П.А. Игнатьев».

Зетлинг вошел без стука. Пал Саныч сидел на высоком стуле с точеными тонкими ножками и овальной, обитой бархатом спинкой. Он опирался локтем на подоконник и глядел в окно.

– Рад приветствовать, – Зетлинг фамильярно улыбнулся и, подойдя к Игнатьеву, сжал его теплую ладонь двумя руками, – вы меня помните? Вчера мы имели беседу о Степцове, Иване Степцове, служащем трактира…

– Помню, – сухо ответил Игнатьев.

– Это хорошо. Я, собственно, выкроил минутку и зашел узнать, как продвигается дело. Вы уже приняли меры?

– Принял.

– Что-то не так? – Зетлинг деланно насторожился. Он уже успел заглянуть в «Соловей-разбойник» и знал, что вчера Степцова арестовали и что он был уличен, но вдруг, по странной и необъяснимой перемене, был отпущен на свободу.

– Мы приняли надлежащие меры, но были вынуждены отпустить Степцова за недостатком улик, – Игнатьев говорил неохотно и тщетно пытался взять в толк, что именно нужно этому странному посетителю.

– Как?! По моим сведениям, улик было достаточно, но вы его отпустили! Я все-таки хочу знать, что произошло! – Зетлинг возвысил голос и требовательно напирал на Игнатьева.

Пал Саныч сам был далеко не в восторге от происшедшего, но менее всего ему хотелось теперь оправдываться в том, что от него вовсе и не зависело. К тому же он таил обиду на Зетлинга, который своим несвоевременным и опрометчивым заявлением поставил его, Игнатьева, в глупое положение.

– Степцов был отпущен по особому распоряжению. Это все, что я могу сказать. Было особое распоряжение, и я его исполнил. Прошу меня извинить, но я занят.

Игнатьев встал, желая показать посетителю, что не может более говорить и что всякому хамству есть предел. Но Зетлинг схватил Игнатьева за ворот рубахи и прижал к стене:

– Чье распоряжение?…

Игнатьев ошалело выпучил глаза и беззвучно зашевелил губами.

– Я тебя спрашиваю?! – Зетлинг сильнее сдавил горло следователю, давя кулаком на кадык и неотрывно сверля его глазами. – Отвечать!

– По особому распоряжению, – прохрипел Игнатьев, – по распоряжению полковника Вершинского…

Глава одиннадцатая, в которой происходит расправа

Зетлинг знал довольно, чтобы решиться на действие. Он не испытывал страха, но нахлынувшее безразличие и вдруг, невесть с чего, проникнувшая в сердце ностальгия парализовали его волю. Чувства его притупились, и он безропотно шел к неизбежному. Будь наш штабс-капитан человеком суеверным, он бы подумал, что это не к добру и, быть может, даже последовал совету Минина и отложил бы дело. Но он был верен себе и почитал долг превыше страха.

Зетлинг был человеком циничным. Мир вокруг него был циничен, и, чтобы не пропасть в нем, ему приходилось сохранять себя за ширмой презрения к смерти, жизни и слабостям других людей. Это была маска. Пускай его истинное лицо, образ его души, выцвело и стало серым, но это была единственная возможность сохранить хоть что-то. Зетлинг не презирал людей. Он относился к ним с иронией, но всегда держался чуть поодаль. Люди воспринимали это превратно, они слишком тяготились своими слабостями, чтобы открыто признать порок в себе. А те, что признавали, были худшими из лицемеров, потому что не верили себе, но делали это единственно из внешней подражательности Христу, из единого желания показать всем свое смирение. Подобный тип Зетлинг недолюбливал. Он не терпел святош и тихонь, потому что сам таким не был. В глазах штабс-капитана люди этих двух типов были самыми коварными и злыми. В них были скрытность и страх, такие били в спину и тотчас же принимали прежний благообразный вид, молитвенно складывая руки. Эту породу Зетлинг боялся.