...Имеются человеческие жертвы

—  Ну а дальше? — поторопил Турецкий. — Дет­сад, школа, юннатский кружок.. Что там дальше?

—   А дальше на некоторый период глухая тиши­на, — сказал Данилов.

—  Это почему же? — удивился Турецкий. — Так вроде бы не бывает.

—  Ну да, — кивнул Михаил, — не бывает и быть не должно. Однако факт — до восемьдесят шестого года данные отсутствуют, так как в восемьдесят чет­вертом, из-за повреждения электропроводки, часть городского архива была утрачена в результате пожа­ра. Хотя в областном военкомате имеется запись о работе с допризывником Клемешевым и о призыве его в семьдесят шестом году на военную службу в Приволжский военный округ. Однако личное дело призывника в архиве военного комиссариата поче­му-то не обнаружено.

—    Та-ак... — протянул Турецкий. — Ну, давай, давай дальше... Я уж предчувствую тут нескучный сюжетец.

—  Вы слушайте, слушайте, Александр Борисо­вич! Точно так же неведомо куда исчезли все сведе­ния о Геночке Клемешеве и в архиве областного Управления народного образования. Как не было! Ни бумажек, ни копий аттестатов, то есть вообще ничего!

—   А был ли мальчик? — усмехнулся Турецкий, поднялся и закурил.

—   Но и это не все, — сказал Данилов. — Это, если хотите, только прелюдия. В том же восемьдесят четвертом в квартире, где проживала мать Клемешева, тоже произошел пожар, причем, заметьте, опять же из-за короткого замыкания в проводке. По край­ней мере, к такому выводу пришла пожарно-техническая экспертиза. Квартира выгорела дотла, и в ней были обнаружены два трупа — мужской и жен­ский, которые не подлежали идентификации. Мать Клемешева была еще относительно молодой жен­щиной и, по утверждениям соседей, не пила...

—   Так-так... — Турецкий остановился посреди комнаты, хмуро глядя себе под ноги.

—  Надо ли говорить, Александр Борисович, — продолжил Данилов, — что при пожаре в квартире, как я сказал, выгорело все, ни одной бумажки не осталось, ни писем, ни документов, ни фотогра­фий...

—  Отчего же так лихо все выгорело-то? — спро­сил Турецкий.

—   Как установила пожарно-техническая экспер­тиза, высокая интенсивность пламени могла объяс­няться наличием в очаге пожара легко воспламеня­ющихся и горючих веществ, в частности, известного количества этилового спирта. А мать Клемешева, которая по-прежнему работала на том же заводе номер шесть, как раз имела доступ к техническому спирту, и нетрудно предположить, что, как и мно­гие, таскала ценную жидкость с родного предпри­ятия.

—    Так кем могли быть эти погибшие? — спросил Турецкий. — Думаешь, мать и ее младший сын?

—   Я ничего не думаю, — сказал Данилов, — я пока только излагаю факты. Но и это не все... У матери Клемешева имелась сестра, одинокая, она оставалась в Орловске. И в том же году она ис­чезла...

—   Много, много, Миша, — замахал руками Ту­рецкий. — Перебор! Двадцать два! Это уже ни в какую статистику не лезет!

—   И ведь заметьте, — сказал Данилов, — статис­тика статистикой, а зацепиться-то не за что!

—    Ах, Клемешев, Клемешев, — потер подборо­док Турецкий. — Интересно, хоть один из этих тра­гических фактов попал в его, так сказать, официаль­ное жизнеописание? Уверен, что нет.

—   И ошибаетесь, Александр Борисович! Отслу­жив в армии, а он, между прочим, остался на сверх­срочную и после этого еще заключил контракт на три года, вернувшись в город, Клемешев отработал еще год водителем-экспедитором Степногорского треста столовых и ресторанов. А потом бывший пра­порщик-афганец решил пойти .учиться и при по­ступлении в институт указал в автобиографии, что является круглым сиротой, а мать его трагически погибла за месяц до его демобилизации из рядов вооруженных сил.

—  Грустная биография, — заключил Турец­кий. — И где он жил, когда вернулся на пепелище?

—   Сначала получил комнату в общежитии, от завода номер девятнадцать...

—  Ты не ошибся, точно девятнадцать?

Данилов сверился со своими записями и под­твердил:

—   Да, никакой ошибки.

—   Интересно! — Александр Борисович закинул руки за голову, глядя через окно куда-то вдаль. Потом, обернувшись и заметив удивленное, ждущее

лицо Михаила, махнул рукой: — Может, и ерунда, не знаю. Возможно, только совпадение. Так что пока лучше промолчу.

Он и правда не хотел пока говорить о том узе­лочке, который как бы сам собой завязался в голове: номерной девятнадцатый завод был основным ядром научно-производственного объединения «Вспышка», директором которого много лет состоял покойный Сергей Степанович Санин.

Угодив под выстрел снайпера, который раздался вскоре после его возвращения от губернатора Пла­това, Турецкий в тот вечер так и не смог допросить Наташу в качестве свидетеля.

—   Вот что, Миша, — сказал Турецкий, — пони­маю, как ты замотался, и, по совести говоря, если бы я был не зверь, а хороший начальник, дал бы я тебе часочка два-три отдохнуть. Но кому-то из нас должно было не повезти, Миша. И вот я — зверь, а ты — подчиненный. Хлебни чайку, перекуси и от­правляйся-ка ты с деликатнейшим поручением: найди Санину и привези сюда.

—   Легко сказать — найди! — вскинулся Дани­лов. — Мы ведь, Александр Борисович, не в Шепетовке какой-нибудь!

—   Может, и хорошо, что не в Шепетовке, пото­му что за ней, как я думаю, сейчас могут таскаться те, от кого вы тогда ее охраняли. Хотя, насколько я разбираюсь в электричестве, ее жизни и здоровью сейчас ничего не угрожает. Ну, где она может быть? В университете, в штаб-квартире «Гражданского действия», в библиотеке или дома. Последнее веро­ятней всего. Мы должны были увидеться с ней в тот вечер, но свидание не состоялось. Отправляйся прямо домой. Чтобы, случаем, не засветиться, ни­куда больше не мотайся. Просто войди в ее подъезд и, если ее не окажется дома, кинь записку в почто­вый ящик. Текст такой, запоминай: «Если хотите снова полюбоваться на реку у пиццерии, позвоните по телефону... » Оставишь свой номер в гостинице.  А дальше свяжешься и осторожно привезешь сюда. Она девушка сообразительная, все поймет.

—  Опасно, — сказал Данилов. — Если ее дейст­вительно секут, слишком много слабых точек.

—   Да, — сказал Турецкий. — Жизнь, как извест­но, вообще опасна, и этой аксиомы пока никто не опроверг. Был бы у меня другой выход... Но, увы, его нет! В общем, найди там чего-нибудь на кухне и жми!

«А ведь старуха Фортуна, похоже, соизволила- таки обратить ко мне свое чело, — подумал Турец­кий, когда вечером того же дня Данилов пропустил в комнату долгожданную гостью. — Молодец, ста­рушка, так держать! Вот и пулю отвела, и Грязнов прямо с неба свалился, и Наташа Санина собствен­ной персоной... »

За эти дни она, кажется, здорово сдала, ещё больше похудела и осунулась, как в народе говорят, почернела лицом. Горе, от него не убежишь, не спрячешься... Но при виде Турецкого ее лицо осве­тилось неподдельной радостью.

—  Как я рада! — воскликнула она. — Ваш Миша по дороге мне все объяснил, но вот сейчас, когда я вижу вас рядом... Честное слово, я ужасно рада!

—   А уж как я-то рад! — пожимая ей руку и по­могая снять плащ, сказал Турецкий. — Запросто могли б никогда уже не увидеться.

Турецкий с благодарностью взглянул на Данило­ва, но было в его взгляде и что-то требовательное, и молодой следователь поспешил оставить их одних.

—   Вот, — вздохнул Турецкий, — сижу тут в зато­чении. Хотя, конечно, долго не высижу.

—  Я сделала то, что вы просили, записала прак­тически все, что рассказала тогда на берегу, — ска­зала Наташа и протянула ему несколько страниц, набранных на компьютере.

Он взял странички, пробежал глазами первую, вторую, заглянул в конец.

—  Смелая вы женщина, — сказал он, — идете до конца. Только, Наташа, — продолжил он мягко и тепло взглянул ей в глаза, — вы рассказали мне то, что было, ну и все. Рассказали, и умерло. Совер­шенно необязательно еще кому-то, кроме меня, быть посвященным ну, скажем так, во все детали... Начать надо вот отсюда, с середины третьей страни­цы. А первые две свести к одной фразе: «Тогда-то и тогда-то я познакомилась с гражданином Клемешевым, знакомство носило случайный характер, но, когда спустя почти два года мы столкнулись на те­левидении в ходе предвыборной кампании накану­не выборов мэра, он угрожал мне и сказал, что если я встану на его пути в его намерении занять долж­ность мэра, то он расправится с близким мне чело­веком, Русаковым». Оставьте и то, что после выска­занных вслух угроз и вы, и Русаков начали испыты­вать психологическое давление. Вы отмечали за собой слежку и новые угрозы по телефону. Все это серьезнее, чем может кому-то показаться, тем более что они, к несчастью, были осуществлены. Угрозы высказывались также и в адрес других помощников и товарищей Русакова из числа руководителей дви­жения. Напишите это все от руки в бланке прото­кола, поставьте подпись вот в этом, и в этом местах. Вы расписываетесь за то, что я предупредил вас об ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. И вот что еще... Помните, там, у реки, вы неоднократно называли Клемешева оборотнем. Что вы имели в виду?