Багровый дождь

Я вместо ответа крепко обнимаю парня, в знак благодарности. Тот что-то бурчит, и краснеет от счастья. Ещё бы! Угодил! Олег лезет внутрь, запускает дизель. Тот наполняет наше сердце ровным сочным звуком. Затем танк двигается несколько метров вперёд и назад, замирает, и из переднего люка высовывается рука с поднятым в жесте полного удовлетворения большим пальцем.

— Ещё раз спасибо вам, товарищи рабочие. А уж мы вас не подведём, поверьте!

Что это? Между ремонтируемых танков движется целая делегация. Впереди — маленький толстый низколобый генерал армии с глубоко посаженными унтер-офицерскими глазками. Сразу видно — мозгами Бог данного индивидуума явно обидел… Генерала я знаю. Он меня не знает, а я его — наоборот. И очень хорошо… Это же он издал свой знаменитый ленинградский приказ Љ 270, о расстреле членов семей военнослужащих, попавших в плен. И фактически сдал Ленинград, позволив фашистам замкнуть кольцо блокады, побоявшись вывести войска навстречу Кулику. И, напоследок, именно он под Ржевом угробил полмиллиона человек и три с половиной тысячи танков… Великий «полководец» Жуков… И теперь он здесь! Ну, всё. Умоемся мы кровью… Этот мясник сделает всё, чтобы извести побольше народу и увеличить количество вдов в России… Рядом с ним — во френче полувоенного покроя, в фуражке без эмблемы такой же маленький, круглолицый функционер, до боли напоминающий мне ту самую «морду» из сорок первого. Следом спешит свита из кучи командиров всех рангов и мастей и деятелей. Все, как на подбор, с такими рожами… Просто руки зачесались взять пулемёт и положить одним диском, не раздумывая, эту свору…

И самыми последними — вертухаи с «ППШ» наперевес. Здоровенные, с лоснящимися от жира тупыми физиономиями не рассуждающих исполнителей. Вся кавалькада оказывается возле нас. Делать нечего, приходится вспомнить субординацию, и я рявкаю:

— Смирна! Равнение на середину!

Поворачиваюсь кругом и держа руку у виска чеканю шаг, изо всех сил пытаясь не шататься:

— Товарищ генерал, экипаж прибыл за своим танком, бывшим на ремонте! Командир экипажа майор Столяров!

Капризным голосом генерал обращается к своему спутнику:

— Никита Сергеевич, а почему такая красивая женщина, и не у меня в штабе?

Затем поворачивается к Татьяне:

— Как зовут?

Та покрывается пятнами, но сдерживается и рапортует:

— Младший сержант Лютикова. Радиотелеграфист.

— Радио… — тянет генерал, затем машет рукой. Выговорить такое длинное слово ему явно не под силу.

— А что, девочка, хочешь орден или медаль получить?

— За что, товарищ генерал армии?

— А то ты дурочка какая! Будто не понимаешь? Переспишь со мной, а я утром оценю твои заслуги. Может, «Красную звезду» дам. А может — только «За боевые заслуги».

— А чтобы Звезду Героя получить, что нужно сделать?

Таня молодец, но явно нарывается. Хотя генерал туп, и ничего не понимает:

— Для этого надо девушкой лечь, а женщиной встать.

— Ничего не получится, товарищ генерал. Замужем я. Уже два года. Ещё до войны. А вот и муж мой…

Она показывает на меня. Парочка поворачивается и наконец замечает меня. Генерал смотрит так, словно на какое то омерзительное существо, как бы лучше сказать то… На быдло, что ли? Или на… Даже не могу выразиться. Но явно чувствую, что далеко не на ровню себе, не на советского человека.

— Муж у тебя, девочка, сейчас есть. А захочу — не будет. Прямо сейчас. Вот скажу своей охране, и… Так что, решай. Жить ему, или умереть.

Ах ты же сука!!! Делаю шаг вперёд и приложив руку к околышу выдаю:

— Простите, товарищ генерал армии. Разрешите вопрос? Личного порядка?

Тот презрительно цедит сквозь зубы:

— Говори.

— Не подскажете, как здоровье Льва Захарыча Мехлиса? А то, как он меня в госпитале зимой навестил, так никаких вестей больше не получал. И когда с Иосифом Виссарионовичем разговаривал в мае месяце, то забыл про него спросить…

Мать моя женщина! Говнюк! Всё его высокомерие словно ветром сдуло! Дикий ужас, что у него, что у другого на морде. Поскольку назвать их хари лицами язык не поворачивается… Моментально исчезли все, только воздух испорченный остался…

На меня все смотрят с уважением и восхищением. Только Татьяна на непослушных ногах делает три шага и утыкается мне в грудь. Её плечи трясутся от рыданий, а я неумело глажу её по голове…

— За что они меня так, командир? За что?!

— Не плачь, маленькая. Не плачь. Видишь, всё обошлось. Не бойся. Я тебя в обиду не дам. Майор Столяров за своих стеной стоит. Ну, всё, успокойся…

Общими усилиями приводим девушку кое-как в чувство, усаживаем от греха подальше в танк, а сами начинаем загружать боеприпасы, патроны. Закачиваем альвеером в баки топливо. Олег уточняет у меня пункт назначения и выясняет у рабочих дорогу. Ваня, помогая протирать снаряды от пушечного сала, тихонько спрашивает:

— Товарищ командир, а вы правда с товарищем Сталиным разговаривали?

— Правда. Как с тобой. Из командировки вернулся — доклад делал.

— И товарищ Мехлис вас в госпитале навещал?

— В феврале. Я его ещё с Финской знаю.

— Ох, и связи же у вас, товарищ командир… Что же вы на фронте делаете? Давно бы в тылу сидели, в тихом тёплом месте…

— Понимаешь, Ваня, совесть у меня есть. В отличие от этих… Но чует моё сердце, будет здесь кровушки нашей пролито…

… Новое сердце нашего танка работает, словно швейцарский хронометр, который был у моего батюшки. Ровно, чётко, уверенно. Олег не подкачал. Дорогу выяснил точно, и мы не блуждаем вслепую по городу, а быстро добираемся до места расположения нашей новой бригады. Танк замирает на месте, я же выпрыгиваю наружу и спрашиваю первого попавшегося «чумазого»:

— Где комбриг?

— Нет у нас комбрига, товарищ майор. Расстреляли. Час назад.

— Как?

— Согласно приказа 227, за трусость. Приезжал генерал армии Жуков, велел наступать и уничтожить немцев на подступах к городу. Товарищ подполковник ему объясняет, что горючего нет, танки с места двинуться не могут, а тот сразу команду дал, и комбрига перед строем…

Танкист сглатывает непрошенную слезу… Я понимаю, когда враги. Но когда подонок расстреливает честного человека… Вспоминаю тот же приказ того же Жукова за номером 270. Ленинградский, сорок первого года. О расстреле членов семей военнослужащих, попавших в плен… Всё одно к одному…

— А кто за старшего остался?

— Нет никого, товарищ майор. И комиссара, и весь штаб. Вон там. В овражке все и лежат.

— Твою ж Бога в душу мать, сволочь! Самого бы к стенке, суку драную!.. Так, танкист. Веди меня к телефону. Аппарат то хоть есть?

— Есть…

…Только через много лет мне удалось узнать, что трёхдневный визит Жукова на Сталинградский Фронт обошёлся в три тысячи пятьсот человек расстрелянных под прикрытием приказа Љ 227…

Я кручу ручку индуктора.

— Алло, кто это? Дай мне хозяйство Сараева. Алло, Андрей Андреич? Это Столяров тебя беспокоит. Жарко у тебя? Ну, жди. К вечеру буду. Да. С коробочками. Только вот самогона найду. Ага. Спасибо. Буду обязан. Да по соседству. На Баррикадах. Жду…

Вешаю трубку. Сараев прекрасно понял о чём речь. Мой намёк на самогон подтвердил то, что это не провокация, а я лично. Как понял он и то, что у меня проблемы с горючим. Оборачиваюсь к слушающему меня танкисту.

— Построить личный состав.

— Есть, товарищ майор!

Просияв, парень вылетел наружу, даже не спрашивая ничего. Я достаю из кармана портсигар, достаю папиросы, пытаясь успокоиться… несколько глубоких затяжек приводят меня в норму. Окурок, рассыпая искры, летит в пустую гильзу. Поправляю шлем, выхожу наружу. Мда… Шеренга не очень. Сто десять человек. Выхожу на середину.

— Бригада! Равняйсь! Смирно! Вольно!

Смотрят на меня. Хмуро смотрят. Без надежды. Без воли. И понятно почему…

— Я майор Столяров. Прибыл к вам сегодня из ремонта. Есть командиры старше меня по званию?

Тишина.

— Равные мне по званию?

Опять никого.