Страница 20 из 80
Во-вторых, после увольнения никто не ушел в частную жизнь, но все занялись… Как бы обозначить эту субстанцию, пахучую смесь из политики, бизнеса, медиа с неизбежной поправкой на жалкий наш провинциальный масштаб?..
Всех их действительно со страшной силой тянет в массовые коммуникации. Тот, которого стукач разоблачил, сейчас руководит филиалом государственного ТВ-канала, а до этого рулил в местном правительстве департаментом информации, а еще раньше издавал газету «Новый стиль», параллельно возглавляя структуру в поддержку приватизации, куда его определил старый приятель, однокурсник и сослуживец. Этот сослуживец, в свою очередь, взлетел выше их всех, много лет состоял при Чубайсе (пресс-секретарем!) и регулярно упоминаем Альфредом Кохом в «Ящике» в связи с другой тарой — коробкой из-под ксерокса.
Эта коробка достала его по жизни так основательно, что в какой-то год он, баллотируясь у нас в Госдуму, по смутной ассоциации придумал себе слоган «промышленный дипломат». Избиратель (который тогда еще голосовал) соединил в массовом сознании обе емкости, коробку с дипломатом, и округ выиграл коммунист. Однако у «промышленного дипломата» всё, в общем, и в Москве сложилось — а в нашем городе он издает газету с оригинальным названием «Газета недели». Вступил в партию Прохорова, но после известных событий решил посвятить себя правозащите.
Тот самый, который борец с коррупцией, тоже издает. Газету для и про пенсионеров, «Отображение», кажется. Там, критикуя вашего покорного слугу, припоминает полицейские академии: знаете, мол, почему Колобродов, когда ведет свою передачу, держит руки в карманах? А потому, что на блатном языке это означает готовность к нападению… С языками у него свои отношения: он накатал на меня заяву в милицию по клевете. «Да я же их читал»: симпатичная барышня-дознаватель вместе со мной потешалась над грамматикой, а я — в одиночестве уже — над стилистикой. Как с такими познаниями он брал, согласно его задушевным беседам с предпринимателями, дворец Амина или шаха Резу Пехлеви — не совсем понятно. Впрочем, это я к чекизму снобистски придираюсь. Нечто подобное встречаем у Сергея Довлатова.
«— Далматов — известный боксер.
— Вот как, — задумчиво протянул Бобович, — странно. Очень странно… Ведь он совершенно не знает латыни».
И вот еще один, уволившийся майором, но каким-то образом на дембеле присвоивший себе полковника, хозяин охранного агентства при бывшем нашем мэре, который, в свою очередь, отбывает ныне строгач, а его всё никак не выпустят по УДО — слишком много знает; так вот, этот майор-полковник не уехал охранять мэра, но остался в мэрии и завел новый бизнес — экологический, даже по звучанию близкий к эсхатологии. Как дразнились в детстве «говно качать, по три копейки получать». Хотя бизнес как раз прибыльный. Он ничего не издает, зато обожает давать интервью. Вот характерная реплика: «Когда мы у себя в фирме поставили караоке, три дня не работали. Вокруг него ходили и пели». Я живо представил, как чекист три дня поет — грузный, в камуфляже, пышные усы ходят взад-вперед по испитому, мятому, как несвежая подушка, лицу. Живость представления объясняется тем, что интервью, халтуря, брал для чужого издания именно я.
К чему эта галерея национальных типов, объединенных полузабытой принадлежностью к полувиртуальному ордену? Для чего не слишком умелый портретист вынужден переквалифицироваться в передвижники? Я ведь еще не всё рассказываю — теперь не в кабинетах директоров оперных театров, а в службах безопасности предприятий от средних и выше стоят диваны, где проверяют и голоса, и дипломы женских менеджеров…
Дело не только в Путине, хотя качество и нравы среды сполна проявляются в лучших и худших ее представителях, даже тех, кто с ней демонстративно рвет (путинский случай явно не тот). Я, как и Проханов со Свинаренко, вслед за бжезинскими полагал, будто единственной дееспособной силой в позднем Совке является контора, и даже во взрослые годы чуть не с благоговением ждал финала второй, кажется, серии «Семнадцати мгновений весны», где на стол попарно, как в преферансе, летят фотокарточки Штирлица, и третья, в очках — вылитый Юрий Владимирович Андропов. (Потом собутыльники меня убеждали, что там Андропов и есть — в очередной докудраме, посвященной на ТВ «Мгновениям», раскрыли якобы и этот секрет.).
После знакомства с вышеописанными экс меня покинула и эта иллюзия. Туда и дорога.
Между тем в пассажах о свите и твердой руке Альфред Кох открывает новую тему, условно: «Путин и его окружение». Новизна относительна: высказывались и продолжают все кому не лень (среди публицистов преуспел блестящий стилист Андрей Пионтковский), но, в общем, не выходя за флажки двух клише:
а) царь хороший, бояре плохие (тут адептов традиционное большинство, весь народ и продажная девка социология);
б) каков поп, таков и приход (меньшинство, зато активное — либеральная интеллигенция).
У Коха выходит и не то, и не другое — но симфония, ансамбль. Единый организм и отлаженный механизм.
Отметим, что и наша тема, олигархическая литература, перепрыгивает здесь на следующую ступень, от олигархов классических к олигархам нового поколения и путинского призыва. Ну, как «лишние» люди в учебниках заменялись «новыми». По Коху — от «торговцев „Жигулями“» к «гениям дзюдо».
В пространном эссе «Рассуждения о власти в третью неделю Великого Поста» (там еще длиннее заголовок), Кох с цитатами из Конфуция, Платона, Аристотеля, евангелистов, апостола Павла, Мартина Лютера, Ницше прозревает все родовые пороки этого новоявленного монстра и учит его, «получившего на шару народную любовь», жить:
«Делать то, что считаешь нужным, не ожидая за это благодарности, — вот та альтернатива, на которую никак не может решиться нынешняя власть.
Если, правда, она вообще считает нужным хоть что-нибудь делать. Очень сожалею, но „укрепление вертикали власти“, т. е. раздувание госаппарата и пристраивание на хлебные должности своих приятелей, делом назвать у меня лично язык не поворачивается».
Это, конечно, не совсем про Путина со товарищи. Это про себя. И «Гайдара и его команду». Тут разливается горечь и клокочет ревность. Мы, дескать, получали ушаты народной ненависти. До гроба таскать — не перетаскать. Зато, ошибаясь и подставляясь, звоня и подпрыгивая, делали дело. Строили рынок, рыли фундамент, сцепились с олигархами. А вы пришли на все готовенькое, расчищенное и с грехом пополам заработавшее.
…Трудно судить о человеческих качествах Юлия Дубова — эрудиция, чувство юмора, литературные талант и вкус если не противоположны, то параллельны набору базовых достоинств. Но личность Коха в его текстах легко прочитывается — это человек наверняка симпатичный, глубокий, честный в отношениях, циничный ровно настолько, чтобы избегать пафоса и неловкости в общении; с таким действительно интересно выпивать, комфортно работать, можно, пожалуй, и в разведку — если предварительно договориться о правилах игры и зонах ответственности.
Это, безусловно, цельная личность при кажущейся подвижности, прямо-таки центробежности мировоззрения. Какой там либерал! С такими-то взглядами, где имперское причудливо переходит в подпольное, а традиционализм соседствует с анархизмом! Однако его банальности и парадоксы — инверсия интеллигентских мифов и утопий, знаменатель у Коха все-таки един — это здравый смысл, польза, целесообразность. Он полагает, что в ревущие 90- е, усилиями их команды знаменатель обрел-таки знак и смысл, устремившись к росту. И до поры до времени не замечает, как ожидаемый рост сменяется разрушением здесь и сейчас…
Собственно, не о залоговых аукционах, НТВ и писательском деле нужно интересоваться у Коха. Главный вопрос должен быть: скажите, Альфред Рейнгольдович, а путинского Франкенстайна кто создавал, Пушкин, что ли? Правильно, Березовский. Но вот вам бухгалтер Берлага: «Я делаю это не в интересах истины, а в интересах правды». Правда же у нас в том, что франкенстайнов проект был коллективным. А эффект — стереоскопическим, с помощью которого так легко сейчас диагностируется олигархическая литература. Олигархи и младореформаторы в созидании нынешнего режима шли разными путями, но к единой цели…