Страница 19 из 80
Но вернем Коха в хронологически-алкогольные координаты «год — бутылка». Он (иногда в дуэте со Свинаренко, чаще соло) тоже «пишет декорации». Последовательно разбирает этапы приватизации, залоговые аукционы, чеченскую войну и чеченов (еще латышей и евреев), олигархов. Горбачева, Собчака, Ельцина (выборы 1996 года) и Путина, собственное «гусеборчество» (тут почему-то вспоминается паниковское звание «гусекрада»), коммунистов и либеральных экономистов, Русь и Византию.
Конек Альфреда Коха — прием, который так любят толковые пиарщики: иерархия и порядок альтернатив, опасность неверного о них представления.
В дилетантском пересказе качели просты: или залоговые аукционы, обернувшиеся эффективным менеджментом (а в случае «Связьинвеста» — весомым превышением стоимости лота, то есть прямой выгодой для бюджета), или промышленность в руках «красных директоров» — крадунов, неумех и краснобаев. «Независимые» СМИ в руках олигархов — но такая свобода оборачивается перманентным шантажом власти, понижением инвестиционной привлекательности, обвалом рынков — 1998 год, август.
Логико-исторические связки безупречны (куда там Федору Федоровичу с «время такое было»): «Я теперь, задним числом, понимаю, что без усиления влияния спецслужб на власть было не обойтись. Только выходец из спецслужб мог поступить так, как Путин. Он сначала вошел через Березовского в доверие к Ельцину, а потом решил вопросы с обоими „олигархами“. Цепочка получается такая. Без „олигархов“ не победить коммунистов. Победили. Но после этого нужно ограничить власть „олигархов“! А этого нельзя сделать без „правоохранителей“. Следующая задача, которая все актуальнее стоит перед страной(сказано в 2005 г. — А. К.), ограничить всевластие „правоохранителей“. А это без гражданского общества сделать невозможно. Парадоксально, но здесь нужны усилия всех политических сил, и коммунистов — тоже. Круг замкнулся…»
Здесь, кстати, просится отступление «Путин и Кох». Точнее, конечно, с привычных позиций литературоцентризма —
Кох и Путин
Он появляется уже на первых страницах первого же «Ящика». Нередкая для русского застолья практика.
«Путина я знаю давно. По Питеру. Тот же самый Володя Путин. Только, может, более сдержанный, немножко больше дистанция…»
Так, с аккуратной, без перебора, симпатией говорят про одноклассника, с которым не было особой дружбы, но который сделался большим человеком. «Больше дистанции» — это, сами понимаете, о чем — по возможности не доставать старым знакомством. Не предлагать интим.
Однако сказано это еще «до первой бутылки», на поздней заре путинизма, в 2002 году. До объявления «суверенной демократии» и, что принципиальней для нашей темы, посадки Ходорковского. Кох, надо сказать, раннего Путина как-то пропустил. Сначала делал бизнес, а потом со смаком разбирался с Гусинским. В «Ящике» мемуар уже не воспроизводится (есть ироничная реплика о Путине, когда Кох вспоминает Собчака — впрочем, в оценке порядочности Путина по отношению к Собчаку он совпадет с Бадри), зато начинается анализ.
Владимир Путин как человеческая личность Коха интересует мало. Его занимает явление «владимирпутин» (в одно слово, с маленькой буквы, по выражению журналиста и блогера Дмитрия Губина).
Поэтому разбор начинается, естественно, с чекизма (об этом феномене относительно Путина — см. мой очерк «Поэма без Медведа»). Свинаренко и Кох, вспоминая 1983 год, рассуждают о Юрии Андропове.
«Свинаренко. Смысл того года такой — это был первый приход чекиста во власть.
Кох. Да. Это был как бы Иоанн Креститель.
С. Я хотел сказать „Креститель“, но смолчал. А ты не подумавши ляпнул.
К. Почему не подумавши?
С. Ну какой из чекиста креститель?
К. Ну не будешь же ты отрицать, что В. В. Путин — это Христос русской земли? Или ты против? В глаза, в глаза смотреть!
(…)
С. Ты, может быть, сравнивая Путина с Христом, хочешь сказать, что оба непонятно чем занимались большую часть жизни?
К. А потом сразу — оп, и вход в Иерусалим».
Игорь Свинаренко предается ироничной конспирологии в духе упомянутого Проханова (и множества других пикейных жилетов, в том числе западных):
«Допустим, в комитете поняли, что скоро все грохнется. Они сели заседать. Мол, давайте уйдем, и пусть власть возьмут демократы. (…) В 83-м была репетиция. В 2000-м они взяли власть, но перед этим ведь в 91-м отдали. Как это могло происходить? Они забрали золото партии, выкинули из окна Кручину, управделами ЦК, который этим золотом ведал, и бабки пропали навеки. Золото вложили в бизнес, на который поставили либо чекистов, либо стукачей. А демократы пусть друг друга обольют грязью и все разворуют, покажут, на что способны…
К. А потом мы этим же бизнесменам-евреям подсунем нашего Вову Путина, они, как мудаки, приведут его к власти, и он их потом удавит.
С. Ну как? Красивая версия?
К. Не может такого быть. (…) Все прекрасно — кроме одного. Для того чтоб такой проект поднять, тяжелый, сложный, с богатым андеграундом — нужен же был мозговой центр, должен быть руководитель проекта, некий моральный авторитет, который где-то за кулисами сидит и дергает за ниточки, и все работает… Кто он? Кто?»
Таким образом, Альфред Кох прямо-таки с фотографической точностью набрасывает портрет мощного Старика из «Меньшего зла» Юлия Дубова. А Игорь Свинаренко воспроизводит конспирологическую интригу прохановского «Господина Гексогена». Правда, на роль Старика собеседник Коха сватает Анатолия Чубайса — ему, мол, все равно не привыкать быть виноватым во всем…
«Кох. А вот гораздо хуже и опасней для нации в целом, особенно для такой незаконопослушной нации, как русские, когда твердая рука не является твердой. И в глубине души, сам перед собой, человек это понимает.
Свинаренко. Это ты про Андропова?
К. Я сейчас говорю о другом человеке.
С. А, есть такой человек, и вы его знаете.
К. Да-да. И наверняка в глубине души он понимает, что никакая он не твердая рука. Что это свита играет твердую руку. А свитою он не управляет. (…) И тогда, чтоб не упасть в грязь перед свитой, нетвердая рука начинает играть твердую руку. И обычно переигрывает. Как тот прокурор у Войновича, который боялся, что все узнают, что он добрый, и, чтоб не узнали, всем выносил смертные приговоры».
Дальше застольный разговор по обыкновению сползает на «пидорасов» — латентных и настоящих.
В контексте той же беседы-воспоминания о 83-м годе Кох набрасывает эссе с характерным, повторяющим пассаж о твердой руке зачином. «На мой взгляд, нет ничего более опасного для гражданского общества, чем спецслужбы у власти».
И хотя Кох предпочитает подчеркнуто не конкретизировать («КГБ там, или ФСБ, ЦРУ, Ми-6 или Моссад. Просто — спецслужбы»), в его кратком очерке тайнополицейской ментальности легко угадываются весьма узнаваемые черты. Много ли Альфред Рейнгольдович встречал чекистов, достойных подробного воспоминания и психологического анализа? Ну, наверно, попадались и такие. Значит, из сумятицы лиц и впечатлений получился парадный портрет, тот самый, что ныне украшает все отечественные присутствия.
Тут я позволю себе лирическое отступление.
Знал я примерно пятерых чекистов, каждый из которых имеет право сказать: «На его (Путина) месте мог бы быть я».
Или «Ну чем я хуже?».
Слоганы можно носить на себе в виде значка или бейджа рядом с другими, например «бывших не бывает».
Во-первых, все они сейчас в возрасте 55 плюс-минус пять и уволились из органов либо полковниками, либо под. Нет, один всё же старшим лейтенантом — его в раннюю перестройку публично разоблачил им же когда-то завербованный стукач.
С другим, старше по званию, приключались истории круче — возглавляя в ранние 90-е некий галлюцинаторный Центр борьбы с коррупцией (от первой ЛДПР-Госдумы), он обходил коммерсантов для задушевных бесед, смысл которых сводился к генетическим познаниям о чекизме и намекам на пожертвования в пользу борьбы с коррупцией. Тогдашние коммерсанты не были по-нынешнему пугливы, напротив, не от хорошей жизни агрессивны, и один еврейский банкир, прикинувшись тугодумом, усыпил-таки бдительность отставника до называния конкретной цифры, и записал беседу на видео. Но выгнали борца с коррупционерами не за это, а за то, что — то ли чуть раньше, то ли годом позже — назначил стрелку бандитам прямо у дверей Серого дома по ул. Дзержинского, где издавна располагается штаб-квартира саратовской ФСБ. А еврейский банкир, через десяток лет сделавшись провинциальным олигархом, издателем и оппозиционером, выложил архивное видео в Интернет, когда экс-чекист опять возглавлял борьбу с коррупцией в областной Общественной палате. И продолжает возглавлять.