Страница 61 из 81
Кирилл медленно брел по полю, слегка помахивая зажатой в руке буденовкой, чтобы она быстрее просохла от пота. Весь исследовательский ажиотаж и журналистский азарт испарились без следа. И душой, и телом овладела одна усталость.
— Ф-фу! — Кирилл остановился, вытирая лоб. Потом осмотрел буденовку и, подправив кое-где сгибы газетного листа, осторожно надел ее. Можно было идти дальше, но он невольно замер, когда огляделся по сторонам. А через несколько мгновений испытал такое же потрясение, как в тот момент, когда обнаружил себя стоящим на узкой полоске земли среди бесконечного водного простора озер. Теперь не было воды. Была только вспаханная земля — от края до края, от горизонта до горизонта.
— Да что ж такое-то, а?! — пробормотал Кирилл, затравленно озираясь. Он вдруг отчетливо понял, что совершенно не знает, куда идти. По необычной прихоти рельефа Кирилл оказался в центре огромного углубления, края которого скрыли от взора и далекий теперь уже поселок, и деревья, и озера, и вообще все. Эти края слились с белесым небом, неестественно приблизив горизонт. Все происходило будто во сне или на другой планете.
Подавив едва поднявшееся смятение, Кирилл поискал глазами собственные следы, оставленные кроссовками на пашне, но их не оказалось: иссушенная солнцем глинистая земля была тверда, а пробивающиеся сквозь нее жухлые зеленоватые ростки скрадывали любые отпечатки.
Все, я попал на Марс, устало подумал Кирилл, а скорее всего в гигантский кратер, оставшийся после удара древнейшего метеорита. Он сел на земляной гребень пашни, сложил руки на коленях и уткнулся в запястья лбом, сдвинув буденовку на затылок. На озерах-то было только два направления — вперед, назад. А здесь — ни одного ориентира. Он поднял голову, внимательно посмотрел на поле. Вот же ориентир! Он ведь шел под острым углом к бороздам, а солнце слепило глаза.
Кирилл вскочил и решительно зашагал к близкому горизонту. Это все от воображения, рассуждал он, пытаясь проанализировать свою минутную растерянность, все от лени, а еще — от голода. Что-то уже есть хочется. Часы показывали только без четверти одиннадцать. В какой-то миг горизонт неожиданно приблизился к самым глазам, а потом мгновенно отдалился, показав вокруг огромное пространство с деревьями, рощами, далеким поселком, водной гладью озер, извилистыми берегами. И все это было на горячей от солнца земле.
Кирилл наконец вышел на галечный берег соленого озера. По левую руку хорошо было видно межозерную косу, темной полосой делившую озерную гладь. Здесь вода имела золотистый оттенок, за косой — голубоватый. Холм, о котором говорил небритый мужичок, оказался совсем недалеко; Кирилл добрался до него минут за пять. Скорее, это был пригорок. На его вершине небольшая вытоптанная проплешина окаймлялась остатками кривоватых стен, сложенных из серого камня. Кирилл был разочарован: не очень-то это походило на развалины доисторического храма, скорее уж — сарая, к тому же не совсем древнего. Но статью все равно можно будет сделать, упрямо подумал он. Хотя… нет! Ведь роман решил написать. Долой журналистику!
Он снова пробежался глазами вдоль берега и вдруг увидел вдали, среди небольшой рощи, сверкающий кристалл. Сноп яркого огня вырывался из глубины древесных крон и, несмотря на большое расстояние, слепил глаза. Чтобы пускать такого солнечного зайчика, понадобилось бы зеркало огромного размера. Сколько Кирилл ни вглядывался, не мог понять, что это. Догадка пришла сама собой: это солнце отражается от стеклянной крыши дома Александры Владимировны. Однако как далеко я ушел, подумал Кирилл. Он поправил буденовку за газетный козырек и зашагал в сторону ослепительного ока света.
Вернувшись во флигель, Кирилл решил первым делом побриться. Пришлось взять бидон и сходить на колодец. Беспокоить хозяйку просьбой согреть воду не хотелось. Пристроив квадратное зеркальце у рукомойника и намылив щеки, Кирилл провел станком от виска до подбородка. Ощущение было такое, словно с лица сдиралась кожа. Сколько же лет пролежала эта самая «Нева» под прилавком поселкового магазина? Надо было спросить что-нибудь посовременнее — «Жилет», например. Но, скорее всего, продавщица лишь пожала бы плечами, сказав, что в продаже только такие лезвия. Фу, черт! Невозможно ж бриться!
Кирилл шипел, стискивал зубы, смахивал слезы, но упорно продолжал начатую процедуру. С огромным облегчением и большим удовольствием он ополоснул лицо холодной водой, смывая остатки пены. Несмотря на все мучения, щетину удалось ликвидировать полностью. Вот только кожа горела, как от ожога. Критически осмотрев свою физиономию в зеркальце, Кирилл остался доволен. До обеда еще была уйма времени, так что можно спокойно полежать, давая отдых усталым ногам. Скинув кроссовки, он прилег на кровать поверх одеяла. Посмотрел на стол. На фоне решетчатого окна вырисовывались силуэты газетной буденовки, бумажного пакета, пишущей машинки и лампы «летучая мышь».
— Все не так, — пробормотал Кирилл. Он быстро подошел к столу, слегка повернул машинку, сдвинул лампу. Бумажный пакет и буденовку отнес к дальней стене и поставил на деревянную полку. Потом вернулся к кровати, улегся поудобнее и посмотрел в сторону стола. Темные контуры печатной машинки и лампы слились в один фантасмагорический силуэт. Кирилл вставал еще несколько раз, немного сдвигая то машинку, то лампу друг относительно друга. Наконец результат ему понравился. Он решил, что если не художник, то фотограф в нем категорически пропадает. Может, действительно, заняться фотографией? Хотя бы в порядке увлечения. Интересно! А писательством решил заняться тоже в порядке увлечения?..
Кирилл не заметил, как задремал.
Проснулся он оттого, что ему почудилось будто кто-то сказал: «Пора вставать!» Вскинув руку, посмотрел на часы: половина второго. Было жарко и душно.
— Замечательно, — полусонным голосом проговорил Кирилл. — Дообеденный сон золотой, послеобеденный — серебряный! Или — наоборот?..
Он доплелся до рукомойника, умылся теплой водой. Посмотрелся в зеркальце. На скулах и подбородке кожа пошла красными пятнами. Дурацкая все-таки бритва! Лучше уж обрасти бородой.
Направляясь к обеденному столу, Кирилл остановился у одной из клумб и стал рассматривать цветы. К своему удивлению, обнаружил, что знает названия некоторых из них. Ну, про ромашки и говорить не стоит. А рядом — самые обыкновенные васильки. Точнее, они были необыкновенно яркие и крупные, но во всем остальном — васильки как васильки. Видимо, Александра Владимировна была неравнодушна к полевым цветам и занималась их окультуриванием. Колокольчики тоже произвели впечатление. Хожу мимо них второй день, подумал Кирилл, и только сейчас обратил внимание. Хотя справедливости ради надо сказать, что в первый день пытался вспомнить их название… Так, а это у нас что? Анютины глазки! Вот что значит — городской житель… Но вспомнил же! А значит, знал в прошлом. Знал эти названия, знал этот язык. А может, в раннем детстве (в очень раннем) я понимал язык животных и птиц? Язык растений и насекомых? А потом забыл. Забыл, когда меня увезли из страны по имени детство…
Кирилл оторвался от созерцания цветов и посмотрел на прозрачную крышу, где за стеклом находилось, наверное, что-то совсем необычное. Как бы напроситься на экскурсию? Или хозяйка строго хранит свои селекционные секреты? Во всяком случае, стоит попробовать.
Огибая угол дома, он увидел немного в стороне натянутый гамак между двумя врытыми в землю столбами. В нем с книжкою в правой руке лежала Анжела. Другую руку она закинула за голову, видимо, не боясь помять свою широкополую шляпу. Кирилл шагнул с дорожки и подошел поближе.
— Привет! — внятно сказал он.
Анжела никак не отреагировала, только перевернула страницу. Кирилл неловко кашлянул, подошел к гамаку еще ближе, чтобы попасть в поле зрения Анжелы.
— Жарко сегодня, — сказал он, широко улыбаясь.
Она как-то странно посмотрела на него поверх книги, отрывисто произнесла:
— Да, жарко!
Кирилл понял, что явился досадной помехой. Однако просто так уйти было тоже как-то неловко. Ощущая себя полным болваном, он попытался продолжить разговор: