Пришельцы. Выпуск 2

— Что ж… Не буду ходить вокруг да около, тем более что насчет обморока я вас уже предупредил, — я убрал улыбку и поиграл бровями. Мне казалось, что у меня это выходит загадочно. — Так вот, у нас есть все основания предполагать серьезнейший сбой в работе репликаторов города Знойного. Итак, что вы скажете на это?

— Молодой человек, — сомнительную разницу в возрасте этот тип, по всей видимости, счел вполне достаточной для подобного обращения. — Мне даже не хочется изображать удивление. Очевидно, вы плохо знакомы с процессами теледублирования. Ответственно заявляю, что на Земле не найдется другой такой системы, где было бы сосредоточено такое количество дублирующих и тестирующих программ. Создатели сознательно шли на усложнение во имя безопасности. И, конечно же, случись что, мы бы узнали об этом первые.

— Вот незадача, — пробормотал я, — а узнали вторыми. Как же быть?

— По-видимому, источники, из которых вы почерпнули свои сведения, не самые достоверные. Могу вам только посочувствовать.

— Спасибо, — я кивнул. — Выходит, у вас ни разу еще не было прецедента?

— Почему же, дважды, — каменные черточки лица моего собеседника ничуть не смягчились, — Но это за пятьдесят с лишним лет! И в том, и в другом случае система вовремя успела заблокироваться. Один раз виновата была сильнейшая гроза, во второй — землетрясение оборвало сразу два центральных волновода. Однако ничего страшного не произошло. Информация была многократно зарезервирована, и адресаты оказались в положенных местах с некоторой, вполне объяснимой, задержкой. Только и всего. Повторяю: это сверхнадежная система, и мы стараемся предусмотреть все. Не забывайте, мы имеем дело с живыми людьми.

— Вот именно! — подчеркнул я. — Не с мебелью и не тарой для перевозки овощей.

— То есть? — он нахмурился.

— То есть… Я хочу сказать, что не верю в сверхнадежнейшие системы. И флаеры порой падают, и снайперы промахиваются.

— Снайперы?

— Ага, — развязным движением я взял со стола деревянное пресс-папье, с любопытством покрутил перед глазами. Подобно мне, этот тип тоже обожал раритеты, и тем сильнее мне хотелось поставить его на место. Я качнул пресс-папье на ладони — в книгах подобными штуками иные взбалмошные субъекты колотили по головам своих недругов. Я прикинул вес канцелярского старичка и в недоумении возвратил на место. Раскатать этим предметом по столу муху было вполне возможно, но оглушить какого-нибудь злодея — вряд ли.

— Вырежьте здесь восемь меток. На память. Перочинный ножик я могу вам одолжить.

— Не понимаю вас, — он поправил на шее галстук и ладонью нервно провел по безукоризненно уложенным волосам.

— Да не волнуйтесь вы так. Было бы с чего. Вы ведь совершенно точно высказались насчет живых людей, но все же — кое-что имею вам возразить.

— Что вы имеете?

Игнорируя его ернические интонации, я выставил пятерню и еще три пальца.

— Пока их только восемь. Жертв репликации. Четыре плюс четыре и девять минус один. Может быть, не очень убедительно, потому как почти в миллиард раз меньше населения Земли. И все же, это аргумент, коим сейчас занимается следственная бригада в моем лице. Аргумент более чем серьезный и, боюсь, перевесит всю вашу убежденность.

Я-таки допек главного диспетчера. Мне пришлось вскочить, иначе я просто не успел бы его подхватить. Этот упрямец оказался туговат на ухо. Он не внял моему совету насчет обморока, и, особенно не церемонясь, я привалил его к спинке кресла и вылил на его прическу половину воды из графина. Оплеухи и нашатырь не понадобились. Захлопав глазами, он пошарил руками по груди и удивился:

— Это что, вода?

Я хотел сказать: «нет, компот», но он бы снова не понял меня. И потому юмору я предпочел правду:

— Она самая, дружище, — я подмигнул лежащему. — Вы чуть было не утонули, но, к счастью, поблизости оказался я. А вот и медаль за спасение утопающих, — я вновь показал ему жетон. Моему одногодке пришлось вспомнить все. Вид жетона порой действует отрезвляюще. Предусмотрительно я пощупал чиновничью кисть. Она была теплой, как и положено, пульс не вызывал нареканий. Сердце главного администратора не собиралось отлынивать от работы.

— Одна маленькая просьба: во время нашей работы воздержитесь от повторных обмороков. Воды в графине было ровно на один раз.

Он неуверенно обещал. А через пять минут мы уже погружались в рутину диспетчерской деятельности. Для начала мне терпеливо объяснили принцип репликации, который я снова не понял. Затем познакомили с основными зонами Знойного, с сетью репликационных кабин и электронным управлением всем этим хозяйством. Я послушно кивал, мотая на ус и по мере сил пытаясь просеивать информацию сквозь ветхое ситечко своего разума. Толик, так звали диспетчера, отныне не скрывал от меня ничего. Он явно преобразился к лучшему, и даже его всклоченные, непросохшие волосы вызывали во мне самый теплый отклик. В разгар нашей лекции в кабинет сунулся было старичок с бородой и дипломатом, но Толик немедленно назвал его «молодым человеком» и вполне интеллигентно выпроводил за дверь. Стоило ему вернуться ко мне, и тон его чудесным образом изменился. Людям нельзя быть главными — вот что уяснил я в процессе беседы. Уже хотя бы потому, что это неестественно, а неестественно потому, что это неправда. Главных нет, как нет и неглавных. Все люди — братья. Чуть реже — сестры. Можно делить их по таланту, по уму, по энергии, но о главенстве лучше забыть с самого начала. В качестве «брата», на мой взгляд, Толик несомненно выигрывал. Он был бледен, мягок и разговорчив. Мои вопросы заставляли его по-человечески хмуриться, а шутки теперь уже вызывали закономерный смех. В общем, на господина Павлова, здешнего уникума и акселерата, работающего непосредственно с программами декодера, мы вышли в каких-нибудь полчаса. Толик не был твердым орешком. Он тоже любил искусство и людей. Первая трещина решила все, и сейчас я лишь по крупинкам отколупывал частицы диспетчерской правды. Чтобы лучше переварить ее, пришлось включить вентилятор. Правда была сурова и абсолютно неженственна…

Еще лет десять назад наш нежно любимый Толик был школьным приятелем Павлова. Не то чтобы они дружили, но и особой неприязни друг к другу не испытывали. Уже тогда этот Павлов подавал надежды, поражая преподавателей удивительно емкой памятью. Как объяснил Толик, истинный программист обязан быть талантливым и памятливым. И то, и другое наличествовало у Павлова в избытке. Юный же Толик не имел ни первого, ни второго. Он располагал талантами в иной области — он был деятелен и тщеславен. Благодаря этим качествам он и стал в итоге главным диспетчером, а, возвысившись, немедленно вспомнил о Павлове. В принципе, он рассуждал верно. Смесь из памяти, таланта и тщеславия — штука гремучая. Объединившись, юные ученые не стали терять времени. Не мелочась, они взялись за истинно глобальную тему — тему дешифровки кода ДНК, — иначе говоря, биокода. Крохи, расшифрованные до сих пор человечеством, их не устраивали. Павлов верил в свою звезду, Толик верил в Павлова. Вот почему, будучи главным диспетчером Знойного, он допустил приятеля в святая святых — в здание центрального декодера города. Они старались действовать осторожно и, если бы могли предвидеть, что эксперимент приведет к опасным последствиям, разумеется, прекратили бы работы незамедлительно…

— Минуточку! — я поднял руку, как ученик на уроке. — Маленький и безобидный вопрос. Вы упомянули о дешифровке человеческого биокода, верно? Но репликационные системы действуют повсеместно уже более семидесяти лет. Я-то считал, что белых пятен здесь давно не осталось.

— Боюсь, вы не до конца представляете себе, что такое биокод, — диспетчер грустно улыбнулся. Протянув руку, поиграл на пульте тонкими пальцами. В воздухе вспыхнуло облако голограммы, по нему стремительно побежали колонки цифр и символов.

— Что это?

— То самое, что можно именовать биокодом. Я только хотел продемонстрировать… Дело в том, что не все, чем пользуется человечество, понятно и объяснимо. Мы сеем хлеб тысячелетиями, но не до конца представляем себе, как он растет. Мы до сих пор ломаем головы над трением скольжения, над организационными ухищрениями пчел или муравьев. Мы вторглись в мир хромосомной наследственности, но по-прежнему уподобляемся слону, танцующему в посудной лавке. С каждым новым шагом науки мир предстает перед нами все более сложным и запутанным. Все наши победы — это только многоточия в конце предложений. И книгу жизни мы только начали перелистывать. Тем не менее это не повод для отчаяния, и незнание отнюдь не мешает нам выпекать хлеб и летать на флаерах. То же самое с репликаторами. Мы открыли явление, заставили его служить себе, но оно остается для нас загадкой. Это что-то вроде информационного тупика. Имеющейся теоретической базы пока недостаточно, чтобы двигаться дальше. Поскольку, погружаясь в глубины, мы теряем из виду общую картину. Согласитесь, считать до миллиона единичками — занятие не самое разумное. Куда проще умножить тысячу на тысячу. Но, увы, тысячными порядками мы пока не располагаем да и умножать, по правде сказать, тоже не умеем.