Борис Годунов

Надо думать, что какие-то разговоры о том, что эти записные «злодеи» хотят извести весь именитый род Нагих, велись. Во всяком случае, «Царица Марья» и её близкие с непонятной категоричностью, вопреки очевидному и зримому, с первого же момента голосили именно «об убийстве».

Интересная деталь: несколько холопов Нагих, как только в Угличе случились страшные события, «убежало невесть куда», и их отыскать так и не смогли. Упорное повторение версии «об убийстве», которое как заклинание произносила Мария Нагая и её братья, — не может не поражать и невольно наводит на мысль: то, что устно, во всеуслышание звучало, являлось давней идейной заготовкой.

Конечно, в пользу подобного логического предположения нет никаких документальных подтверждений. Однако и при обвинении Годунова таких свидетельств не существует. Там тоже господствуют «гипотезы», выдаваемые столетиями за «аксиомы».

Когда говорят о Годунове, который якобы замыслил и осуществил злодеяние в Угличе, то неизменно выпячивают на передний план его властные амбиции. Было бы глупо спорить с тем, что у государственного человека на высших ступенях управления, не существовало бы никаких властолюбивых желаний и устремлений. Они в той или иной степени присущи всем и всегда, из круга тех, кто обретается в правящем эшелоне.

Ничего необычного в данном случае Годунов не являл. Однако есть служебно-иерархические амбиции, а есть — царские. Годунова как раз в подобном властолюбии и подозревают, и обвиняют. Может показаться странным, но подобные не предположения даже, а уверенные декларации звучат и звучат, но никто и никогда не привел ни малейшего доказательства их правомочности. Нельзя же за таковые признавать сплетни из записок иностранцев или путаные и исторически неадекватные «сказания», начавшие плодиться с 1606 года. А ведь ничего другого в распоряжении обличителей нет.

В 1591 году имелись и другие влиятельные высокопоставленные по роду и званию представители, которым смерть Царевича могла быть вьп'одна: Шуйские, Мстиславские, Романовы. Таким путём можно было свалить, или хотя бы подорвать авторитет слишком «крепкого» «худородного властелина», неугодного многим боярам.

Мысль о престоле могла привлекать не только Годунова, но и такого амбиционного боярина, как Василий Шуйский; последующая историческая драматургия этот тезис вполне и подтвердила. Давно наличествует в литературе вполне логичное утверждения, что «Шуйский, скорее чем Борис Годунов, мог решиться на преступление.

Если отрешиться от всех распространённых интерпретаций события в Угличе и задаться вопросом: имел ли Годунов в 1591 году «мысль», «намерение» занять престол государства Российского? Ответ прост: никто это не знал, не знает и никогда не узнает. Если же предположить, что он уже в 1591 году, за семь лет до подлинного воцарения, «имел такую мысль», видел себя в царской роли, то, значит, надо уподоблять Годунова пророкам, ход времён и грядущих событий которым открывает Господь.

Однако никаким пророком Борис Годунов не являлся. Он был умным, ловким, хитрым, смелым, трудолюбивым, православным человеком, служившим честно своей стране не потому, что впереди маячил «долгожданный приз» — Царский венец, а потому, что по-иному жить и действовать не умел и не хотел...

Глава 5

Жить, выжить и победить

Биография Бориса Годунова теснейшим образом переплетена со всей государственно-управленческой системой, существовавшей в Русском Государстве в XVI веке. Его появление на политическом горизонте неразрывно связано с этой системой, можно даже сказать, что он — продукт её. В какой степени этот факт — дело случая, а в какой — закономерное явление, сказать однозначно нельзя. Конечно, не подлежит сомнению, что взлет Годунова к вершинам властной пирамиды есть результат выбора Первого Царя — Иоанна Грозного в процессе «кадровой революции», проводимой им с середины 60-х годов, в период так называемой Опричнины.

Этот момент в истории русского государствоустроения чрезвычайно важен. В процессе государственно-управленческой консолидации при Первом Царе на смену территориально-земельному управлению приходил принцип централизма. Создавались единые государственные органы —приказы, ведавшие уже не областью-территорией, а отраслью государственной деятельности. Именно тогда целый ряд «худых» фамилий «вознесся не по чину». Появлялся, как бы теперь сказали, «социальный лифт», благодаря чему люди возносились на самый верх административной пирамиды не по родовым преимуществам, а исключительно в силу служебных заслуг и расположения Самодержца.

Одной из самых ярких подобных историй был случай с родом известных дьяков Щелкаловых, братьев Андрея и Василия, которые в конце XVI века играли важнейшую роль в административной системе. Их прадед был барышником на Конской площадке, дед — священником, отец служил подьячим, а они сами, «великие дьяки», ведали важными приказами и не только были включены в «Великую тысячу», став членами Государевой Думы, но старшего из братьев, Андрея, за глаза даже называли «вторым Царём»...

Указанная «кадровая революция» противоречила старой московско-боярской управленческой традиции. Без понимания хотя бы основ этой «традиции» в конечном счёте невозможно понять ни сам факт «взлета» Годунова, ни то неприятие, которое он вызывал в родовитой среде и при жизни, и после смерти. Потому разговор о служебно-иерархической организации Московского Государства неизбежен и необходим. Тема эта огромна, многогранна; она имеет обширную библиографию. Ниже же пойдёт речь лишь о некоторых основополагающих нормативно-правовых и структурных принципах властеустроения.

С самых древних времени и вплоть до Петра I наивысшим служебным званием на Руси являлось боярство. Считается, что само слово происходит от слова «бой » и в стародавние времена означало члена княжеской дружины, отличавшегося особой храбростью и мужественностью. Постепенно дружинники-бояре становились приближенными князя, его «советниками», с которыми правитель-князь «держал совет», или «думу». Этим своим «ближним советникам» ещё основатель княжеско-царской династии князь Рюрик, умерший в 879 году, раздавал в управление города и области. Бояре всегда занимали первые места вблизи князя, являясь прообразом аристократии. Боярство было званием личным и, как привило, не распространялось на потомство, то есть это было пожалование владетельного князя конкретному лицу за заслуги.

Кроме боярства в древние времена существовало и ещё два высших разряда людей: «мужи княжи», или «дети боярские», и «отроки», или дворяне.

С самого раннего периода возникновение Древнерусского государства высший правитель, владетельный князь, великий князь соединял в своих руках три властные стихии: вождя дружины, правителя государственного и судьи. Но для конкретного исполнения дел от лица верховного правителя назначались доверенные лица, которых много позже стали назвать «чиновниками».

Самые важные должности в городах и областях принадлежали посадникам, позже — наместникам, которыми становились «близкие советники» или «княжеские отроки». Существовали и «воеводы», совмещавшие административную и военную функции. Этот термин появился в X веке и часто упоминался в летописях. До XV века он обозначал либо командира княжеской дружины, либо руководителя народного ополчения. Затем воеводами стали называть и наместников Государя в городах.

Территория или город давались «посаднику» не во владение, а в управление, где он являл административные полномочия от лица князя. Другим правительственным уполномоченным в городе или области являлся тысяцкий, или воевода. Он становился начальником земских полков, формировавшихся из земского или городского населения, ведал сбором податей.

Главные судебные функции на местах возлагались на тиунов, назначаемых князем из числа членов младшей княжеской дружины. Для разбирательства дел при них образовывался штат приставов, дьяков, подьячих и писцов.

Определённая иерархия складывались при дворе князя; существовали должностные лица, выполнявшие определённые функции: казначей, ключник, подкладник (спальник, постельник), конюший, стольник, меченоша, ловчий, дворецкий, окольничий. Все лица, составлявшие младшую княжескую дружину, стали именоваться «двором», получив общее название «дворян», имея значение второстепенных слуг на служебной лестнице.