Страница 36 из 57
Она — единственное, что у меня осталось, — выдохнул он.
Встретившись взглядом с Валентиной, Альбан добавил:
Осталось из детства, из прошлого.
Потерять Жозефину будет намного больнее, чем родителей. И он никогда не узнает правду о них.
Свет оранжевой мигалки пробежал по облицованной плиткой стене. Альбан бросился к двери.
7
Давид с удовлетворением отметил, что принесенные им птифуры пришлись Жозефине по вкусу. Она с хрустом прикончила очередное печеньице и улыбнулась.
В этой больнице людей морят голодом, — сказала она.
Я принесу тебе еще.
Она помрачнела и вздохнула.
Думаешь, они собираются долго меня здесь держать?
Понятия не имею, Жо. Я не врач. Поговори с ними сама. Но ты должна их слушаться. Знала бы ты, как мы испугались...
Улыбка подчеркнула морщины на изможденном лице.
—До меня дошли слухи, что Альбан выбил мою дверь ногой.
Похоже, она находила этот факт забавным. Но веселья хватило ненадолго — Жо вздохнула и закрыла глаза. На лицо упала тень усталости. Ее руки и предплечья были покрыты гематомами — следами многочисленных перфузий.
Перескажи мне последние сплетни, — шепотом попросила она. — Что ты сейчас продаешь?
В делах затишье. Самые обычные дома и одну ферму. Вот ее-то мне никак не удается продать. Прекрасные участок и постройки — занимайся, чем твоей душе угодно. К несчастью, ее прежний владелец в прошлом году повесился. Все это знают, поэтому и не покупают.
Он думал, что это позабавит Жозефину, но пожилая дама приоткрыла веки и посмотрела на него с беспокойством.
Не стоит покупать дом повешенного, — прошелестела она.
Ох, Жо!
Я знаю, что говорю! Некоторые дома притягивают несчастья, и это правда.
Давиду не хотелось ее расстраивать, поэтому он промолчал. Если уж на то пошло, многие вещи, недоступные разуму обычных людей, были для пожилой мадам Эсперандье очевидны, и до сих пор она ни разу не ошибалась.
—Я думала, что наша старая вилла — одно из таких мест, но последнее время стала сомневаться, — добавила Жо. — У меня в голове все перепуталось. И все-таки я бы предпочла, чтобы они ее продали.
Ты все так же не хочешь с ними поговорить?
Не хочу.
Давид не был ее внуком, поэтому Жо на протяжении многих лет по чуть-чуть посвящала его в некоторые свои секреты, возлагая тем самым на его душу груз, с которым он не знал, что делать. Давид наклонился к ней и взял ее руку, лежавшую на простыне.
Жо, если с тобой что-то случится...
Вот целомудренный эвфемизм для смерти! «Что-то» — просто и емко!
Черт с ними, со словами. Но ты об этом думала? — настаивал Давид.
Кто об этом не думает? — жестко ответила она вопросом на вопрос.
Значит, они никогда не узнают.
И тем лучше для них! Или ты думаешь, что я молчу, только бы их позлить? Я всегда их оберегала, Давид, и буду оберегать до конца моих дней. Ты можешь назвать мне хотя бы одну причину, по которой я должна рассказать им обо всех этих мерзостях?
Они имеют право знать правду.
Жозефина воздела очи к небу и высвободила руку из его ладоней.
Это слова. Красивые пустые слова. Ты всегда был краснобаем, это помогает тебе в работе. Но на меня можешь не тратить сил.
Она говорила, слегка растягивая слова. Создавалось впечатление, что ей тяжело дышать.
Не волнуйся, Жо. Тебе нужно больше отдыхать.
Давид украдкой посмотрел на часы: он уже опаздывает, клиентам придется его дожидаться, и все-таки ему не хотелось оставлять ее одну. Его привязанность к Жо была искренней, не наигранной, он любил ее, как родную бабушку, а Альбана — как брата. Эта семья стала его семьей. Он выбрал ее, когда был подростком, потому что семейство Эсперандье не было похоже ни на какое другое. В доме Давида не было места развлечениям: отец и мать с утра до ночи сидели в агентстве, а единственная сестра была намного старше, и Давид скучал. Но стоило ему переступить порог «Парохода», и он тонул в выдумках, излишествах и дружелюбии. Угрозы отца ничего не изменили, выбор был сделан. «Мы тебя околдовали», — сказала бы Жо, если бы могла прочесть его мысли.
Жозефина, похоже, задремала. За спиной Давида скрипнула дверь, и вошел Альбан. Давид приложил палец к губам и взглядом указал сначала на Жо, потом на часы, затем встал и взял свое пальто.
Приду завтра, — шепнул он. — Что тебе сказали доктора?
Они наблюдают за ней, проводят обследование. Разве от них добьешься конкретного ответа?
Они дружески хлопнули друг друга по плечу. Альбан занял место Давида в единственном в палате кресле и с нежностью и беспокойством посмотрел на спящую Жозефину. Если верить заведующему отделением, у бабушки — нарушение мозгового кровообращения. Это серьезно, но не трагедия, и предполагается, что в скором времени она вернется к нормальной жизни. Разумеется, это может повториться, и, когда речь заходит о пациентах ее возраста, врачи всегда осторожны в своих прогнозах. Доставив ее в больницу три дня назад, Альбан утонул в море вопросов. Сидя в «скорой», чья сирена, словно пила, терзала нервы, он спрашивал себя, как они будут жить без Жо, которая всегда была оплотом их семьи. И из-за нее тоже он решил поселиться в Нормандии, она была душой «Парохода» несмотря на то, что предпочла его покинуть. Всем сердцем Альбан хотел, чтобы она была рядом, на своем посту, стала свидетелем грядущих событий — возрождения виллы и появления на свет еще одного Эсперандье, прожила еще много лет в счастье, которого заслуживает. Ему так хотелось отблагодарить ее за все, что она для них сделала...
Жозефина пошевелилась и открыла глаза.
А, дорогой, ты уже здесь...
Как ты сегодня?
Нормально. Вяловата, но это оттого, что все время лежу. Терпеть не могу лежать. Дома все хорошо?
Никаких проблем.
Давид принес мне печенья. Попробуешь?
Нет, спасибо.
Тогда подай его мне.
Альбан передал ей коробку и стал смотреть, как она ест. Было очевидно, что Жозефина решила поскорее набраться сил и вернуться домой.
Знаешь, Жо, а ведь мы можем ненадолго отложить свадьбу. Ну, если они решат подержать тебя подольше. Врачи хотят проверить твою сосудистую систему, сердце, легкие...
Когда речь идет о деньгах налогоплательщиков, их изобретательности можно позавидовать! Я говорила тебе, что они засовывали меня в какую-то трубу, как огурец в соковыжималку?
—Это был томограф.
Если они хотят повторить этот трюк, покорно благодарю! Послушай, я прекрасно себя чувствую и отказываюсь оставаться здесь дольше, чем это нужно.
—Хорошо. Но тебе все равно придется еще раз забраться в томо...
Ни за какие коврижки! — вскинулась Жо. — А вам не за чем откладывать свадьбу. Тем более из-за меня. Позволь напомнить, что Валентина беременна.
Ей нет дела до предрассудков, Жо. Валентине, как и мне, хочется, чтобы ты была на свадьбе. А еще я хочу, чтобы ты отвела меня к алтарю.
Вести тебя к алтарю? Вот еще! Это не сделало твоего бедного отца счастливее!
Жо...
Ты мне уже надоел! Женись, когда намечено, и точка.
Проходившая мимо двери медсестра строго посмотрела на Альбана и спросила:
Все в порядке, мадам Эсперандье?
Мой внук меня расстраивает, — резко ответила Жозефина.
Правда? Сегодня у вас было много посетителей. Пора отдохнуть, или доктор будет очень недоволен... Прошу вас, мсье!
Повелительным жестом она попросила Альбана удалиться. Он повиновался и встал. Наклонившись к бабушке, чтобы ее поцеловать, он шепнул:
Мы поговорим об этом завтра.
Жозефина ответила ему лукавым и в то же время полным нежности взглядом. Альбан улыбался. Он вышел из палаты куда менее обеспокоенным, чем полчаса назад. Жо скоро поправится — у нее уже хватает сил на шутки, еду и пререкания. А что до ее историй про то, что приносит счастье, а что — несчастье, то ему на них начхать, он в это не верит. Единственное, в чем он уверен — в день его свадьбы бабушка должна быть рядом с ним.