Нежность Аксель

- Спокойной ночи, моя взрослая!

Он въехал в дом. Ночь была теплой, очень светлой из- за полнолуния, и Аксель спустилась по ступенькам навстречу Констану.

- Все надежно закрыто, - сказал он.

Каждый вечер он совершал небольшой обход и, помимо висячего замка на воротах, проверял дверь каждого стойла. Когда Аксель вспоминала, сколько стоят лошади в их конюшне, то порой поднималась среди ночи, чтобы убедиться, что Констан ни о чем не забыл. Много раз она делилась с Беном своими опасениями, удивляясь, что такая огромная ответственность возложена на плечи Констана.

«Он не идиот, - постоянно повторял дед. - Он наивен, простодушен, все, что хочешь, но в состоянии задвинуть засов и повернуть ключ!»

На другой стороне улицы в большом дворе в оборудованных над стойлами комнатах спали ученики - шестнадцать юношей и шесть девушек, и предполагалось, что они обеспечивают охрану конюшни. Среди них было трое-четверо, которым действительно можно было вполне доверять и которые в случае возникновения проблемы смогли бы отреагировать должным образом.

- Как поживает Дуг? - спросил Констан.

Как бы там ни было, но он обладал хорошей памятью, раз помнил, что Аксель должна была сегодня обедать с братом.

- У него все нормально, но, как всегда, обед закончился ссорой.

- Он несчастен из-за того, что больше не живет с нами?

Вопрос был исполнен нежности, и Аксель задумалась, что ответить.

- Не знаю, хотел бы он сейчас жить с нами. Думаю, он не воспринимает Бена и, соответственно, всех нас. С другой стороны, ему бы хотелось быть здесь, я уверена в этом.

Здесь, на месте Аксель? Он был еще моложе и внушал еще меньше доверия. Занятия с лошадьми его не интересовали, да он и не знал, как это делается. Кроме того - и об этом Бен неоднократно говорил в начале его карьеры наездника - он обладал возмутительной привычкой завязывать приятельские отношения со всеми подряд, включая только что появившегося в конюшне ученика, что лишало его всякого авторитета.

- Он говорил тебе о заводе? - настаивал Констан. - Как-то раз, когда я встретил его в городе, он сказал мне об этом...

Констан любил Дугласа. Он любил и Аксель, и своего отца, и своего дядю, и даже племянницу Кэтлин. Он не выделял кого-то среди Монтгомери - это была его семья, он никого не исключал.

- Каковы познания Дуга в деле разведения лошадей? - ограничилась она вопросом. - Что он знает о происхождении, о лидерах, о родстве по отцовской линии, о потомстве? Разве ты когда-нибудь видел, чтобы он вел жеребца-производителя на случку или присутствовал, когда жеребится кобыла? Если бы он хотел заниматься разведением лошадей, то мог бы и поучиться, или нет? Да он умер бы от скуки в Саффолке или, чтобы развлечься, проводил все время в пабе!

Она всего лишь повторяла доводы Бена, и они были полны здравого смысла. Однако следовало найти решение проблемы Дугласа, нельзя было оставлять его «гнить в крысиной дыре».

Вернувшись и заперев дверь, они пожелали друг другу спокойной ночи и направились каждый к своей лестнице. В доме их было три: две вели из холла, а последняя - винтовая - находилась в кабинете. Посетителям с первого раза было просто невозможно разобраться в расположении помещений. Неоднократно перестраивавшееся еще до приобретения его Гасом, со временем строение претерпело многочисленные более или менее удачные изменения. Но большой эркер был в гостиной изначально, как и квадратная башня над левым крылом. В этой башне Гас устроил кабинет, в котором принимал владельцев лошадей. Винтовая лестница появилась позже, когда Гасу понадобилось хранить все бумаги в верхней комнате. Потом он решил пристроить величественный подъезд и заодно расширить вестибюль. Незадолго до смерти он начал строительство правого крыла, под предлогом придания фасаду более гармоничного вида. Работы затянулись и в конечном итоге завершились только после несчастья с Бенедиктом, когда возникла необходимость перевести его на первый этаж.

В настоящее время в доме было шесть спален, из которых заняты были только три. Спальня Аксель находилась возле архивной комнаты, где поставили видеосистему, чтобы после скачек просматривать отснятый материал и обсуждать его с пансионерами. Спальня Констана располагалась в другом конце этажа, прямо над спальней Бенедикта.

Из окон Аксель с одной стороны была видна опушка леса, с другой - несколько стойл. Наклонившись, она могла разглядеть почти весь их ряд и когда в летние ночи оставляла окна открытыми, то отчетливо слышала цокот копыт, фырканье и храпение лошадей, хруст свежей соломы. Иногда у нее возникало ощущение, что она одна во всем мире, таким большим был дом с его закоулками и коридорами. Но она не испытывала ни малейшего страха, передвигаясь в темноте, если ночью приходилось спуститься за бутылкой воды. Она здесь родилась, выросла, знала каждую паркетину, знала, какая дверь скрипит и как пройти, чтобы не наткнуться на мебель. Единственным, за что она переживала, были чистокровные скакуны во дворе. В них были вложены такие деньги, что иногда при мысли об этом у нее кружилась голова. Она с удовольствием держала бы во дворе двух-трех злых собак, но Бенедикт, категорически не желая видеть псов среди лошадей, смеялся над ее страхами и советовал спать спокойно. «Они застрахованы, Аксель! За это достаточно заплачено, разве нет?» Ее дед принадлежал к другому времени, руководствовался собственной шкалой ценностей и, возможно, недооценивал опасностей современного мира.

Аксель быстро приняла душ, вошла в спальню и настежь открыла окно. Было почти два часа, но сон пропал. Еще бы, после трех чашек кофе! Опершись на спинку кровати, она какое-то время слушала крики ночных птиц, поглощенная мыслями о шести лошадях семьи Стауб, которых предстояло принять. Поскольку у нее было только четыре свободные конюшни, она намеревалась перевести одну кобылу, пока она не ожеребится, на конный завод, и избавиться от мерина, не подающего больших надежд, которого проще продать в конный клуб, чем содержать и тренировать. Из восьмидесяти находящихся в конюшне чистокровных лошадей около двадцати принадлежало семье Монтгомери, остальные - разным владельцам, но Аксель никому не отдавала предпочтения. Ее работа заключалась в том, чтобы получить от каждой максимум того, что она может дать, и как можно скорее, поскольку карьера лошади длилась недолго.

Ей стало холодно, и она забралась в постель. Ночь была теплой, но она так устала, что внезапно почувствовала озноб. Она свернулась клубочком под теплым одеялом, зевнула, потянулась, снова съежилась. Уже совсем поздно вечером, как раз перед приходом Стаубов, она говорила по телефону с Кэтлин, и разговор был продолжительным. «Племяшка, когда уже ты решишься впустить в свою жизнь кого-то, кроме лошадей? На земле существуют еще мужчины, и общение с ними не всегда отвратительно». Когда Кэтлин чувствовала себя обязанной говорить по-французски, ее акцент был достаточно заметен, но она никогда не допускала ни малейшей ошибки в построении предложения. Она сообщила о своем предстоящем визите, требуя, чтобы Аксель уделила ей немного времени. Во время пребывания во Франции она жила в Париже, в гостинице, чтобы иметь возможность с утра до вечера бегать по магазинам. Ходить с Кэтлин за покупками было куда более утомительно, чем скакать галопом, но она обладала таким чувством вкуса, что Аксель привыкла следовать ее советам. «Зеленый тебе не идет, дорогая. Кстати, он никому не идет, разве что огненно-рыжим, да и то не любой зеленый. Оставь этот пиджак, он не для тебя. Нет, ты не можешь носить такие ботинки, это невозможно. Знаешь, кажется, что ты купила эту помаду в магазине шуток и розыгрышей». Аксель смеялась, уступала и покупала то, на что указывала Кэтлин. Эти редкие послеполуденные часы давали ей повод вспомнить, что она не только тренер скаковых лошадей, но и привлекательная молодая женщина.

Аксель погасила свет и закрыла глаза, чтобы не видеть полной луны. После романа с Антоненом ни один мужчина не заставлял ее сердце учащенно биться. Но было ли у нее время оглянуться вокруг? Полностью поглощенная страстью к лошадям, она всегда была занята и о будущем думала только с профессиональной точки зрения.