Страница 45 из 51
Поскольку я не доверял здешней железной дороге, то есть не был уверен в том, что поезд завтра утром действительно отправится точно в назначенное время, то уже накануне днём собрал целую ватагу африканцев и с их помощью подвёз весь наш багаж к вагону. Я решил заночевать прямо здесь. Мы заранее сторговались с ними за 500 франков; но на перроне они вдруг заявили, что погрузка в вагон не входила в расчёт и пусть я ещё доложу 50 франков. Но тут оказалось, что вагон ещё не убран и в нём полно коровьего навоза. За уборку они стребовали с меня ещё дополнительно 200 франков. Вот черти! Я был уже в бешенстве, но тут увидел Атика, молодого арабского торговца, с которым мы здесь подружились. Он шушукался с африканцами и явно подзуживал их вытрясти меня хорошенько. Такие шуточки. Ну погоди, решил я, и молча, без звука уплатил требуемую сумму. Зато вечером я на нём отыгрался! Он предложил мне напоследок сходить с ним в ресторан, и я принял приглашение. Тут я, заказав самые дорогие яства и питьё, «выставил» его так, что это встало ему дороже всей моей погрузки! Вдобавок я вынудил его подарить мне «на память» маленькую обезьянку, которую продавал какой-то африканец… Так что мы были квиты.
А вообще-то Атик — чудесный малый. Волосы у него вьются крупными кольцами, а лицо приятного оливкового оттенка. Он влюблён в свою родину, Ливан, и мечтает в скором времени туда поехать, поискать себе невесту. Ни о какой другой жене, кроме ливанской, для него и речи быть не может, так он во всяком случае меня уверял.
Когда все наши звери и шмотки были погружены в вагон, я посадил туда маленького Андрэ, чтобы он их караулил, а сам решил сходить напоследок в кино. Потому что неизвестно ведь, когда мне теперь представится такая возможность. Но если бы я знал, чем это всё кончится, то ни за что бы, конечно, не пошёл!
Когда я возвращался из кино, то обнаружил, что потерял свой бумажник. Я жутко перепугался — прямо мурашки побежали по спине: ничего себе положеньице — один в Африке и без денег! Разумеется, арабы одолжили бы мне наверняка, но всё равно это было бы страшно неудобно. Так что я со всех ног припустился назад. Уже темнело. В кино я застал чёрного уборщика, который ходил меж рядами, подсвечивая карманным фонариком. Я обратился к нему по-французски, и он действительно вытащил из кармана мой бумажник — «да, он здесь валялся, месье, под сиденьем». Но когда я открыл его, в нём оказалось всего 500 франков. Я же точно знал, что там было не меньше 40 тысяч франков! Когда я ему это растолковал, парень стал выворачивать все свои карманы и клясться, что больше у него ничего нет, призывая в свидетели святую деву Марию и Иисуса Христа.
Поскольку я знал, что владелец кинотеатра, здоровенный француз, спит обычно в каморке, позади кассы, то потащил этого нечестивца к нему и стал стучать в дверь к «патрону», пока тот не вышел. Спросонья он никак не мог понять, в чём дело. Но потом упёр руки в боки и заорал громоподобным голосом на своего подчинённого. И, смотрите-ка, деньги сразу же появились! Мне здорово повезло, что «Патрон» спал именно там, а не дома и что он оказался таким порядочным человеком, а то я влип бы в весёленькую историю!
Когда я подходил к вокзалу, то уже издали услышал громкие всхлипывания. Оказалось, что это ревёт маленький славный Андрэ. Он не смог открыть изнутри тяжёлую задвижную дверь вагона, и, когда стемнело, на него напал жуткий страх. Шутка ли сказать: один на один с огромным шимпанзе Роджером и злыми духами, которые наверняка обитают в таком тёмном вагоне! Мне стало ужасно жаль беднягу, и я еле сумел утешить его.
А на следующее утро мы с опозданием всего на четыре часа (!) выехали наконец из Бваке. По дороге «экспресс» повсюду простаивал часами, но, когда я пытался послать Андрэ за чем-нибудь, он каждый раз боязливо отказывался: мальчишка страшно боялся, что поезд в это время тронется и он останется один среди чужих людей, говорящих на непонятных языках, которые, чего доброго, ещё съедят его…
Разумеется, повсюду, где мы останавливались, сбегались местные жители поглазеть на наших животных. Они хохотали, размахивали руками и визжали от восторга, отчего Роджер каждый раз приходил в неистовство. Во время одного такого приступа он опять поймал меня за руку (на этот раз за другую) и укусил за щеку. Ранки были незначительные, но я боялся, как бы не занести в них какую-нибудь инфекцию, потому что заболеть во время такой поездки никак не входило в мои планы.
В портовом городе Абиджане я оставил Андрэ на вокзале караулить животных, а сам отправился в пароходную компанию, с которой отец заключил договор на погрузку. Они действительно вскорости пригнали грузовик и всё погрузили. Когда мы подъезжали к понтонному мосту, откуда ни возьмись выехал роскошный лимузин «быоик» с пассажирами-африканцами и создал аварийную ситуацию, поехав против всяких правил. Француз, сидящий за рулём нашего грузовика, страшно вспылил и начал ругаться с чёрным шофёром лимузина. Но поскольку тот не желал уступать дорогу, француз внезапно тронулся с места и просто-напросто отодвинул своим грузовиком лимузин в сторону, помяв и покорёжив ему кузов. А сам как ни в чём не бывало поехал дальше.
Когда мы уже въехали во двор пароходной компании, нас нагнал чёрный шофёр лимузина вместе с полицейским. Он прямо кипел от негодования. Началась ужасающая перепалка. Чуть только дело не дошло до драки, но шофёр лимузина не очень-то решался полезть к нашему, потому что вокруг стояли мускулистые грузчики-африканцы из пароходной компании. Я на всякий случай стушевался, потому что мне только не хватало ещё, чтобы полицейский записал меня в качестве свидетеля, после чего я был бы обязан явиться на судебное разбирательство в Абиджан…
Поскольку пароход отходил только через два-три дня, клетки и ящики с животными, а также мою раскладушку поставили на это время в гараж. Конечно же, опять со всей округи сбежались зеваки. А Роджер уже совершенно не мог видеть чёрные лица, и, как только они возникали перед ним, он начинал буйствовать.
Я боялся, как бы и здесь жители соседних домов не нажаловались в полицию из-за постоянного крика и шума, и поэтому старался держать дверь закрытой. Но в гараже было два окна, в которых то и дело появлялись головы зевак. Когда я прилёг отдохнуть на раскладушку, они совершенно не давали мне задремать. Тогда я, потеряв всякое терпение, запустил ботинком в штангу над окном, придерживающую железные жалюзи. И, как ни странно, попал с первой попытки! Жалюзи с грохотом опустились на курчавые головы непрошеных гостей; поднялся невообразимый крик, после которого полдня меня уже никто не беспокоил.
В таможне дело прошло совершенно гладко. Таможенник знал моего отца, а кроме того, и сам побывал в Германии в качестве солдата, так что был очень любезен и без проволочек намалевал мелом на всех моих ящиках свои вензеля. Потом я ещё пошёл закупать бананы, рис и прочий провиант на дорогу, а уж после этого отправился на поиски противостолбнячной сыворотки для инъекции. Это из-за укуса Роджера. Я слышал неоднократно от отца, что в лошадином и коровьем навозе часто встречаются бактерии столбняка. На судне же не было врача, и если там со мной что-нибудь приключится, то я пропал. Поэтому я решил действовать по принципу «бережёного бог бережёт».
Найдя французскую больницу, я зашёл и попытался разыскать в ней врача, но тщетно. По коридорам сновали какие-то санитары, но те были слишком важные, чтобы отвечать на досужие вопросы посетителей. Воображали они о себе так много из-за белых халатов, которые были на них надеты. А мне-то было наплевать на их халаты, я искал врача. Наконец я обнаружил табличку на дверях, из которой понял, что здесь должен сидеть главврач. Я вошёл, но разговор у нас как-то не клеился, потому что я неважно говорю по-французски. Однако я захватил с собой медицинский справочник своего отца и просто прочёл название того, что мне нужно по-латыни. Это он понял, а к тому же оказалось, что врач немного знает английский, так что мы отлично столковались: я получил шприц и сыворотку, а он — деньги.