Страница 50 из 73
Этого не могли не видеть на Старой площади точно так же, как не могли открыто признать свое поражение. Значит, нужно было найти «козла отпущения», на которого могли быть списаны все грехи и ошибки. Такое не впервые случалось в истории КПСС.
X. Амин, как никто другой, подходил на роль «козла отпущения». Как и его великий учитель Н. Тараки, он изо всех сил внедрял на афганской земле советскую модель строительства социализма. Правда, в отличие от своего учителя, он не пришелся ко двору Старой площади, не сумел расположить к себе Л. И. Брежнева, откровенно симпатизировавшего Н. Тараки. И этот личностный момент был крайне важен.
«…Отлично понимая важность для нас Афганистана в стратегическом плане, — пишет в своих мемуарах В. Крючков, — Брежнев, будучи по натуре человеком преданным в дружбе, добрым и даже, я бы сказал, легко ранимым, очень тяжело переживал смерть Тараки, в какой-то мере воспринимал ее как личную трагедию. У него сохранилось какое-то чувство вины за то, что именно он якобы не уберег Тараки от неминуемой гибели, не отговорив от возвращения в Кабул. «Ведь данные, что ты мне принес, я даже показывал ему, говорил, что разведка ручается за их достоверность», — не раз в разговоре с Андроповым сокрушался Леонид Ильич. Поэтому Амина после всего происшедшего он вообще не воспринимал». [196]
О реакции генсека на убийство Тараки пишет в своих мемуарах и академик Е. И. Чазов, главный врачеватель Кремля и Старой площади:
«Брежнев, несмотря на снижение критического восприятия, — свидетельствует он, — бурно переживал это событие. Больше всего его возмущал тот факт, что еще 10 сентября, незадолго до этих событий, он принимал Тараки, обещал ему помощь и поддержку». [197]
Вместе с тем, если В. Крючков усмотрел главную причину горьких переживаний генсека в его преданности дружбе, в его доброте и ранимости, то у Е. И. Чазова присутствует несколько иная интерпретация причин генсековского горя. По словам академика, Л. И. Брежнев считал, что убийство Тараки в известной мере подрывает его международный авторитет.
«Разве можно верить слову Брежнева, — возмущался он, — если его заверения в поддержке и защите остаются словами».
Вот где собака-то зарыта!
А ведь вся вина Амина состояла в том, что он убил Тараки, который замышлял убить его. Кто-то из них должен был умереть, как это предписывал кодекс чести пуштунов «Пуштунвалла». Но Леонид Ильич об этом не знал. Просто Тараки пришелся ему по душе, а Амин — нет.
«Однажды, когда готовились документы к заседанию комиссии Политбюро ЦК КПСС по Афганистану, — свидетельствует Р. Ульяновский, — в комнату затянул Л. И. Брежнев, узнав, чем они занимаются, сказал: «Амин — нечестный человек». Этого было достаточно, чтобы сотрудники Международного отдела ЦК КПСС восприняли реплику генсека как руководство к действию, приступив к поиску вариантов по отстранению Амина от власти в Афганистане». [198]
А дальше пошло-поехало. По каналам внешней разведки КГБ на Старую площадь потекла информация о том, что Амин — тиран, развязавший в стране беспрецедентную кампанию террора и репрессий против собственного народа, что он предал цели Саурской революции, что, наконец, он — враг Советского Союза, вступивший в сговор с американцами, и исподволь ведет линию на переориентацию внешней политики с Москвы на Вашингтон, что он попросту — агент ЦРУ. И так далее, и тому подобное. Однако никто и никогда не сумел представить прямых неопровержимых улик антисоветской, предательской деятельности «первого и самого верного ученика Тараки», «предводителя Саурской революции».
14 октября. В расквартированной в пригороде Кабула 7-й пехотной дивизии вспыхивает вооруженный мятеж сторонников Тараки. Мятеж жестоко подавлен, причем не без помощи советских военных советников.
20 октября. «Мы прибыли в Кабул, — вспоминает командир «Зенита» полковник А. Поляков. — На следующий день я был представлен представителю Председателя КГБ, генерал-лейтенанту Б. С. Иванову, руководителю Представительства КГБ Л. П. Богданову и офицеру безопасности т. С. Бахтурину, через которого я решал все текущие дела…
В конце октября в отряд прибыла еще одна группа сотрудников КГБ. Эта группа была размешена примерно в трехстах метрах от нашей виллы.
Увеличение численности отряда нас несколько озадачило, ибо конкретных задач для отряда пока никто не определил…
С нашей стороны, конечно, предпринимались необходимые меры по конспирации и прикрытию, но вместе с этим все мы чувствовали, что афганские спецслужбы знали, кто мы такие…
Несмотря на указанные обстоятельства, мы не могли сидеть сложа руки. Речь шла не только о тщательном изучении Кабула и его окрестностей, но и о выявлении и изучении объектов, представляющих интерес для разведывательно-диверсионного подразделения, каковым, по сути, являлся отряд «Зенит».
В результате плодотворной и творческой работы всего личного состава отряда к исходу ноября месяца была отработана достаточно подробная карта-план г. Кабула с нанесенными на нее политическими, военными, административно-хозяйственными объектами г. Кабула и другими объектами, представляющими оперативный интерес». [199]
25 октября. В Прагу направляется сотрудник КГБ А. В. Петров с задачей привезти из Чехословакии в Москву Б. Кармаля, которого Старая площадь облюбовала как следующего после Амина руководителя Афганистана. Прибыв в Москву, Б. Кармаль вместе с А. Ратебзад, А. Сарвари, С. М. Гулябзоем и А. М. Ватанджаром приступили к разработке политической платформы второго этапа Саурской революции и конкретных планов по ее реализации, исходя из рекомендаций Старой площади. Но Хафизулла Амин об этом не знал. Он не терял надежды завоевать благосклонность Старой площади. Он бомбил ее телеграммами с просьбой о помощи.
3 ноября. Совпосол А. М. Пузанов информирует X. Амина о том, что советское руководство «удовлетворено мерами, предпринятыми афганским руководством в сфере строительства партии и государства» и готово принять его в Москве.
X. Амин просил об этом в беседе с В. Заплатиным и выражал готовность уйти с постов генсека НДПА и председателя Ревсовета ДРА, если Старая площадь этого пожелает.
10 ноября. Из Москвы в Кабул возвращается представитель Председателя КГБ в Афганистане Б. С. Иванов. Своим ближайшим коллегам — руководителю представительства КГБ в ДРА Л. П. Богданову и резиденту КГБ в Кабуле — он сообщает о принятом на Старой площади решении об оказании практического содействия «здоровым силам Афганистана», выступающим за свержение режима Амина, и ставит задачу — приступить к проработке и проведению конкретных мероприятий в этом направлении.
17 ноября. По каналам КГБ в Москву из афганской столицы поступает шифровка о том, что X. Амин напоминает о своей просьбе направить в Кабул батальон советских военнослужащих для его личной охраны.
20 ноября. Представитель КГБ в ДРА докладывает в Москву о том, что X. Амин опять ставит вопрос о направлении в Кабул батальона советских военнослужащих для его личной охраны.
21 ноября. А. М. Пузанов покидает Кабул. Его отзывают в Москву по указанию A.A. Громыко с явно вымышленной формулировкой — «в связи с его многочисленными просьбами». В действительности же на его замене неоднократно настаивал X. Амин, открыто заявляющий, что «советский посол поддерживает оппозицию и вредит мне».
На Старой площади работа А. М. Пузанова на посту посла в ДРА была признана «неудачной». Его отправили на пенсию.
26 ноября. В Кабул прибывает Фикрят Ахмедзянович Табеев, новый посол СССР в ДРА, до этого — первый секретарь Татарского обкома КПСС.
30 ноября. Политбюро ЦК КПСС принимает очередное Постановление по Афганистану. Его проект был представлен A.A. Громыко, Ю. В. Андроповым, Д. Ф. Устиновым и Б. Н. Пономаревым. В нем, в частности, отмечалось:
196
Крючков В. А. Личное дело: Часть первая. М.: Олимп; ACT, 1997. С. 201–202.
197
Чазов Е.Здоровье и власть. Новости, 1992. С. 152–154.
198
Ляховский А. А. Трагедия и доблесть Афгана. Ярославль: Норд,
199
Дроздов Ю., Курилов В.Операция «Шторм-333». Альманах «Вымпел». № 3. М., 1999. С. 15–17.