Кровавый глаз

Асгот торжественно кивнул. Некоторые скандинавы схватились за амулеты и рукоятки мечей, призывая удачу.

— Значит, нам нужно снова наполниться силой. — Сигурд согнул левую руку, унизанную браслетами, так что вздулись бугры мышц. — Кто из вас не прочь отведать сочной говядины?

Воины откликнулись восторженными воплями. Я поймал себя на том, что улыбнулся, но тут вспомнил селян, убитых в Эбботсенде, и у меня внутри все оборвалось.

— Кнут! — окликнул рулевого Сигурд. — Правь к берегу, к тому месту, где громоздится китовая туша. Мы высадимся там, если такова будет воля Одина.

Я посмотрел в ту сторону и увидел холм, поросший травой и рассеченный быстрым ручьем, который впадал в море, вздымая клубы пены.

— Бьорн, Бьярни, уберите Йормунганда, — распорядился ярл.

Так скандинавы называли голову дракона с тусклыми красными глазами, возвышающуюся на носу дракара и названную в честь змея, который, по их поверьям, обвивал землю. Бьорн и Бьярни подхватили зловещую резную фигуру.

Сигурд хлопнул Улафа по плечу.

— Сегодня мы не будем пугать духов земли, мой друг, — сказал он, повернулся к воинам и пролаял еще несколько приказаний.

— Мы пристаем к земле, Эльхстан, — сказал я, — чтобы разжиться свежим мясом.

Нескончаемая работа веслами сделала старика бледным как смерть. Я решил больше не давать ему грести.

— Полагаю, нам тоже достанется по кусочку этого кита, если только он не протух.

Эльхстан нахмурился, и я понял его мысли. Если бы поблизости имелось селение, достаточно большое для того, чтобы его жители могли пустить кровь из носа Сигурда, то от морского гиганта, выброшенного на берег, уже остались бы одни кости.

— Быть может, его выбросило лишь сегодня утром, — заметил я, однако Эльхстан лишь жалобно простонал что-то невнятное.

Старик был явно недоволен тем, что ярл Сигурд проявлял уверенность в своих действиях. Мы приблизились к берегу, и я увидел белых чаек. Они кружились над огромной тушей и время от времени отвесно падали на нее. Вскоре нам стали слышны их крики. Воздух наполнился запахом зеленых скользких водорослей, выплеснутых волнами на берег.

Возбужденные скандинавы проверяли оружие, расчесывали бороды и заново заплетали косы, слипшиеся от соленой воды.

Улаф подошел к Эльхстану, сидевшему на своем месте, и посмотрел на него сверху вниз, почесывая подбородок.

— Сигурд говорит, что старик должен проверить кормовой шпангоут, — сказал кормчий. — Доски транца я заменил, но шпангоут треснул во время ночного шторма, а мы направляемся к берегу. От одной только мысли о том, что англичанин прикоснется к «Змею», у меня внутри все переворачивается, но что я могу поделать? Наш судовой плотник Арнкель был убит в вашей вонючей деревне.

Я кивнул и перевел его слова Эльхстану. Старик поперхнулся и беспомощно поднял руки.

— Понимаю, ты не судовой плотник, но сможешь выполнить эту работу, — сказал я и положил руку на плечо мастера, чтобы успокоить его.

Насколько мне было известно, Эльхстан ни разу не плавал ни на чем, кроме плоскодонной рыбачьей лодки. Поэтому он отчаянно затряс головой.

— Хотя бы притворись, что знаешь, как починить эту штуку, — прошипел я, чувствуя затылком взгляд ярла Сигурда.

Предводитель скандинавов точил свой длинный меч. Воздух раздирал громкий скрежет стали, водимой по бруску.

— Старик, ты мне или полезен, или нет, — сказал Сигурд. — Подумай над этим.

— Он сделает все как надо, мой господин, — поспешно заверил я его, пнув Эльхстана.

Тот пробормотал что-то невнятное. Эти слова прозвучали бы как «проклятые язычники», если бы у него был язык.

Пока Улаф кидал якорь, скандинавы надели шлемы и кольчуги. Кнут освободил кожаные ремни, пропущенные через отверстия в корпусе и удерживавшие на месте брус, образующий корму судна, затем достал из воды руль, чтобы не повредить его о дно, поскольку тот уходил в воду глубже киля.

Нам пришлось зажать рты и носы еще до того, как мы прыгнули с борта «Змея» в воду, доходившую до пояса, потому что кит протух, и вонь стояла невыносимая. Вся туша была облеплена мухами. На ней сидели два ворона. Они следили за нашим приближением большими желтыми глазами, не переставая отрывать куски мяса.

— Сейчас полный прилив, Сигурд, — сказал Улаф, когда воины закрепили толстые канаты за два больших валуна. — У нас есть всего два часа. Потом будет рискованно. Судно может застрять на отмели подобно этому бедняге, — добавил он, кивнув на дохлого кита.

— К этому времени мы уже наполним свои желудки, Дядя, — ответил Сигурд, вытирая зеленым плащом капли морской воды с лезвия меча. — Что говорят кости, годи?

Старый жрец уже нашел плоский камень и рассыпал на нем горсть костей, похожих на человеческие позвонки.

— Они предсказывают кровь, Сигурд, — едва слышным шепотом промолвил Асгот и мельком взглянул на предводителя серыми водянистыми глазами.

Ярл на мгновение свел брови. Затем его губы, растрескавшиеся от соли, растянулись в улыбке.

— Кровь из свежего мяса, пачкающая наши бороды, — вот что ты видишь, старик, — сказал он и посмотрел на Улафа.

Тот встретился с ним взглядом и потер дородное брюшко.

— Не знаю, как вы, сучьи дети, а я буквально чувствую его вкус, — откликнулся кормчий, вызвав хитрые усмешки.

Сигурд отправил четырех воинов на разведку за гребень высокого холма. Некоторые занялись ловлей рыбы, игрой в тафл или же упражнениями с мечом и копьем, остальные стали готовиться к походу за свежим мясом.

Эльхстан окликнул меня по имени. У него получилось что-то вроде «Оврик». Я обернулся, поймал на себе его взгляд и подумал, что он собирается выругать меня. Ведь мне пришлось оставить его наедине с язычниками. Но старик подошел и обнял меня. В старческих руках чувствовалась сила.

Я обхватил иссохшее тело, почувствовал ком в горле и шепнул на ухо Эльхстану, от которого исходил запах старости:

— Я вернусь, мастер. Просто почини корабль и держись от язычников подальше. Не будь упрямым старым козлом. Ты меня слышишь?

Старик пробормотал, что выполнит все как надо. Я освободился из его объятий и повернулся к нему спиной. Сжимая в руках мечи, копья и щиты, волки Сигурда тронулись в путь. Они забыли о чарах своего годи и плевать хотели на его предсказание крови.

Стоял апрель, но воздух еще хранил воспоминание о кусающейся зимней стуже, поэтому я в очередной раз мысленно поблагодарил Сигурда за теплый шерстяной плащ, который он мне подарил. Эта накидка принадлежала Арнкелю, судовому плотнику. Когда скандинавы открыли сундук своего погибшего друга, чтобы разделить его пожитки, на такую тряпку никто не позарился. Затхлый коричневый плащ видал лучшие дни, но был большим и согревал меня.

Я запахнулся в него, стиснул в кулаке края и двинулся следом за волчьей стаей, чувствуя себя рыбой, наполовину вытащенной из воды. Я был как англичанином, так и скандинавом, но в то же время — ни тем и ни другим. Поэтому я прошептал одну молитву Христу, а вторую — Одину, прося у них, чтобы мы нашли еду для себя и сами не стали кормом для стервятников, питающихся падалью.

Впереди меня шли братья Бьярни и Бьорн. В слабых утренних лучах весеннего солнца их серые стальные шлемы отбрасывали тусклые зловещие отблески. Щиты висели за спинами воинов, под подолами и рукавами виднелись сплетенные кольца кольчуг. Я таращился на страшные секиры, сжатые в руках братьев, но тут Бьярни что-то бросил вполголоса Бьорну и отдал ему свой топор. Он обернулся ко мне, и я застыл как вкопанный. Остальные норвежцы поднимались по крутому склону, цепляясь за пучки густой травы, а я стоял неподвижно и жалел о том, что не остался на «Змее» с Эльхстаном.

— Озрик, у меня есть кое-что для тебя, — произнес Бьярни.

Именно в его плечо вонзилась моя стрела во время набега на Эбботсенд. Бьярни стиснул зубы и сжал здоровенные кулаки. Я решил, что он собирается меня убить, попятился было назад, но норвежец схватил меня за шиворот и привлек к себе.