Кровавый глаз

— В кои-то веки мой брат прав, Флоки, — добавил Бьорн, отрывая взгляд от деревянной ложки, рукоятку которой он покрывал затейливым резным узором. — Озрик пользуется милостью богов. Как и Сигурд. Пока он здесь, боги будут благоволить и нам. — Бьорн снова принялся за работу. — По крайней мере, я так считаю.

— Кровавый глаз мальчишки говорит все, что мне нужно знать, — недовольно проворчал Брам, помолчал и пожал плечами. — Сигурд привел его на борт «Змея». Ему и решать.

Я посмотрел на ярла, протиравшего кольчугу куском ветоши, смоченной в вязкой буровато-желтой массе, получаемой при промывании овечьей шерсти. Соленый морской воздух разъедал стальные кольца, и Сигурд старательно очищал их от следов ржавчины. Он ничего не говорил, но внимательно слушал.

Флоки расплел косицы и тряхнул волосами, такими же черными, как вороново крыло.

— После того как он попался нам на глаза, мы разожгли пожар на этой земле, настроили против себя ее народ. Один забрал к себе в зал нашего брата Арнкеля. Все мы были на ширине доски обшивки от могилы в пучине, где нас до скончания веков пожирали бы рыбы, — скривив губы, пробормотал Флоки и поднял руку. — Знаю, именно Озрик предупредил ярла Сигурда о коварстве жреца Белого Христа. Но старый Асгот уверен в том, что от мальчишки нужно ждать беды. Брам, сам спроси у него. — Это был явный вызов. — Послушаем, что скажет годи.

Все взоры обратились к Асготу, который крепко держался за борт «Змея» и смотрел на волны, терзаемые ветром.

Годи обернулся к нам, задумчиво прикрыл водянистые серые глаза и сказал:

— Да, Флоки, сначала я, как и ты, считал, что мальчишка приносит нам проклятие. Но теперь… — Старик пожал плечами. — Теперь у меня уже нет такой уверенности. Нелегко постичь мысли Одина, Отца всех, — добавил он, сверля взглядом мой кровавый глаз. — Он может обеспечить воину везение в битве и с такой же легкостью забрать свой дар обратно, — медленно промолвил годи, тряся седой головой, словно поймал в воздухе что-то невидимое. — Можете спросить у ярла Сигурда, почему Один так поступает, позволяет погибать храбрым, доблестным воинам, если до сих пор сами не знаете.

Сигурд убрал свою кольчугу из тени большого паруса и стал придирчиво разглядывать стальные кольца, поблескивающие в лучах солнечного света.

— Одину нужны хорошие воины, — заявил он, качая головой в знак недовольства своей работой. — Он должен собирать павших героев в своем зале, готовиться к последней битве. Ему предстоит сразиться с гигантами и целыми полчищами повелителей тьмы. — Ярл разложил кольчугу на коленях, обвел взглядом своих людей и продолжил: — Всем нам это хорошо известно. Мы все узнали от своих отцов, которым, в свою очередь, все рассказали предки. Воины, собравшиеся в Валгалле, уже сейчас готовятся к Рагнароку, последней битве.

Асгот кивнул, и Сигурд пожал широченными плечами.

— Но конец дней близится, — проговорил он. — Рагнарок все ближе и ближе, и Один спешит собрать свое войско. Нечего винить в этом мальчишку. Вот что говорит мне сердце. Отец всех послал нам Озрика с какой-то целью. Даже ты, Флоки, не можешь с полной уверенностью сказать, что это не так.

Флоки Черный едва заметно кивнул, через силу соглашаясь с ярлом, и Сигурд снова принялся оттирать кольчугу куском ветоши.

— Скоро все мы узнаем, оставили ли меня боги, — тихо промолвил он, не отрываясь от работы.

Я посмотрел на ярла, выделявшегося яркими голубыми глазами, золотисто-соломенными волосами и окладистой бородой, и проникся убеждением в том, что боги ни за что не оставят его, пока он не наполнит свой кубок славой до самого верха. Он был предводителем, свирепым воином, истинным викингом, жаждущим славы. Я понял, что смогу пойти за ним хоть на край земли.

В течение двух дней и ночей мы плыли, не видя земли, ориентируясь по звездам, облакам и птицам, парящим в небе. Англичане, следившие за нами с берега, не должны были знать, в какую сторону направлялись дракары. Затем, убедившись в том, что опасность миновала, Сигурд приказал рулевому Кнуту направить «Змей» обратно к земле. Поднятый парус поймал попутный ветер, и красный дракон возбужденно захлопал крыльями.

— Эй, Озрик, это жизнь, достойная короля! — окликнул меня Свейн, наконец-то забывший о поражении за доской тафла.

Корпус «Змея» вспарывал волны, и мне пришлось прислушаться, чтобы разобрать слова Свейна за шумом ветра.

— Ты паришь на ветру, словно орел! — продолжал тот. — Да, такая жизнь достойна короля! — Широкая улыбка разорвала окладистую рыжую бороду гиганта. — Наконец Ньорд послал нам хороший ветер, эй! Я присоединился к этому братству не для того, чтобы грести!

— Свейн, ты отправился в поход по своей воле? — с улыбкой спросил я. — А я что-то не припомню, чтобы у меня был выбор.

— Зато сейчас ты гребешь как настоящий норвежец, клянусь Тором! Ты должен благодарить Сигурда за то, что он сделал из тебя мужчину!

— Ты сам не знаешь, что значит грести! — крикнул Улаф. — Никто из вас, недоумков, этого не понимает! Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, Озрик, мы гребли всегда, до тех пор, пока руки не покрывались кровавыми мозолями, а спины не начинали трещать. Мой отец назвал бы нас бабами за то, что мы при первой же отрыжке ветра поднимаем парус.

— Это все потому, что в те дни еще не было шерсти, из которой можно делать паруса, — насмешливо заметил Бьярни. — Тогда боги еще не сотворили овец!

Эти слова вызвали дружный взрыв хохота, продолжавшегося до тех пор, пока у всех мореходов глаза не стали мокрыми от слез.

Одно только присутствие на борту «Змея» будоражило мне кровь. Я наслаждался ощущением того, как с каждым ударом весел вибрировали доски, уложенные внахлест, из которых была сделана обшивка судна, низким гудением такелажа на ветру, тем, как дракар бороздил океан, напоминая какое-то огромное морское чудовище. Название «Змей» очень ему шло. Я стоял на носу судна, ныряющего вниз и взлетающего к небу, ловил лицом брызги, слизывал соль с губ и радовался тому, что меня больше не терзала морская болезнь, которая выворачивает наизнанку тех, кто не привык к штормам. Я смотрел на этих воинов, суровых жителей Севера, и восторгался их верой в самих себя. Они были повелителями океана и стихии, по крайней мере стремились к этому. Мне казалось, что каждый из них был укутан невидимым покрывалом, дающим уверенность в своих силах. Тем не менее в этом, наверное, не было ничего сверхъестественного. Эти люди несли с собой великое прошлое. Они были хозяевами моря, хранителями древних познаний, доставшихся им от их отцов и всех тех, кто жил до них.

Я подозревал, что даже Эльхстан потихоньку начинал свыкаться с нашей судьбой. За долгую жизнь ему ни разу не приходилось ступать за межевые камни, обозначавшие границы нашей деревни, но сейчас он подставлял лицо ветру, и в уголках его тонких губ играла улыбка. Мне оставалось только гадать, куда уносили старика мысли. Почувствовал ли он наконец себя свободным от пут, стал ли тем орлом, о котором говорил Свейн, парящим высоко над землей, вдали от людских забот, где возраст и слова не стоят ничего по сравнению со свободой духа?

Мы снова повернули на восток. Свежий северо-западный ветер гнал дракары вдоль южного побережья. Порой я видел россыпи белых скал, источенных волнами. Они иногда напоминали мне Эбботсенд, на протяжении двух лет бывший моим домом. В эти моменты меня поражал тот самый страх, который я испытал, увидев людей, еще не знакомых мне, выходящих на берег с огнем в глазах. Я по-прежнему боялся их, но больше не мог ненавидеть, несмотря на ужас и кровь, принесенные ими в Эбботсенд. Теперь, когда я находился среди норвежцев, когда их смех наполнял мой слух, вспоминать все это было гораздо труднее.

Ближе к вечеру, словно отвечая на недовольное урчание наших голодных желудков, Сигурд прошел на середину корабля, встал там и подбоченился. Широкая усмешка разделила его светлую бороду.

— Я заметил, что кое-кто из вас гребет, как бабы! — рявкнул он, и воины откликнулись руганью на слова ярла. — Если Ньорд решит, что у «Змея» слабая команда, то он опять захочет забрать корабль себе. Ведь этот старый злобный ублюдок привык поступать именно так, правда, годи?