Весна Византии

Наконец, сон сморил и ее тоже, а пробудилась она на рассвете, заслышав, как негромко ругается Пагано. Обнаженный, он стоял у открытого окна, и Катерина, залюбовавшись мужем, спросила негромко:

― Что такое?

В слабом свете трудно было разглядеть его лицо.

― Ничего. Галера отчалила, но мы их все равно догоним. Спи.

Однако Катерина уже вполне проснулась и теперь смотрела, как муж одевается. Одежда была сложена не так, как обычно, и это напомнило ей о чем-то важном.

― Пагано… Вчера мне пришлось самой выгуливать Виллекина под дождем.

Судя по резким движениям, муж был раздражен, но ответил он ей привычно ласковым голосом:

― Милая, ты должна была попросить слуг, чтобы они погуляли с твоей собачкой.

― Ной всегда гулял с ней, ― пояснила Катерина. ― Но вчера его здесь не было.

Накинув плащ, муж поцеловал ее.

― Это правда. Он нашел родичей в Константинополе и решил остаться здесь. А теперь я пойду на причал и распоряжусь насчет повозок для багажа.

― Ной встретил родственников? ― переспросила Катерина. ― В Константинополе?

Уже в дверях он обернулся к ней.

― Ты же знаешь, что на Черном море процветает торговля рабами. Так что Ной даже не удивился, встретив своего любимого брата, и решил остаться с ним. Ты ведь не будешь скучать?

Катерина восхитилась таким бескорыстием своего любимого супруга. Конечно, она и не думала скучать по Ною, ― вот только кто-то должен был выгуливать ее собачку.

В темноте, перед рассветом, галера Николаса на веслах вышла из гавани. До Тофаны их довела штурманская шлюпка, а путь по проливам они неплохо знали и сами, благодаря Джону Легранту.

После Тофаны к галере подплыла рыбачья лодка, с которой на борт перенесли несколько тюков и ящиков, а затем туда поднялись и пассажиры.

На «Чиаретти» как раз вызволяли из трюма наемников, поэтому Николас находился внизу, так что именно Юлиусу пришлось встречать гостей и размещать их вместе с багажом в нижней каюте. Затем Николас, Тоби и Годскалк поднялись поприветствовать вновь прибывших.

Все четверо оказались торговцами шелком, причем четверо из них занимались еще и квасцами. Юлиус церемонно представил гостей: мессер Бартоломео Джорджо, он же Зорзи, брат одноногого грека; Джулиано Михель из Венеции, деловой партнер мессера Бартоломео; также, разумеется, мессер Дитифецци из Флоренции, местный агент в Пере, а с ним ― его партнер-флорентиец мессер Бастиано да Фолиньи. Все эти имена Юлиус перечислил с великолепным болонским акцентом, чувствуя себя уверенно, как никогда, несмотря на боль в сломанных ребрах, ― ведь теперь кардинал Бессарион оправдал его в глазах Медичи, и он мог на равных общаться со всеми этими людьми.

Николас тут же принялся задавать вопросы. Все деловые соглашения, ради которых они встретились в Пере, были возобновлены и одно за другим подверглись обсуждению.

Под конец Бартоломео заявил:

― А вы не теряете время даром, друг Никколо. Подобно Николасу Джордже де Аччайоли, его брат был смуглокожим и бородатым, но ниже ростом и более коренастым, похожим скорее на крестьянина, чем на вельможу.

― Такие вещи и нужно делать быстро, ― ответил ему Николас. ― Рынок достаточно велик для всех. Не понимаю, почему мы должны отдавать Бурсе лишнее. В любом случае, я был рад повидаться с вами, пусть даже и ненадолго.

Зорзи улыбнулся.

― Да, сам я должен буду вас покинуть, но вместо себя оставлю пассажира Плата за проезд, надеюсь, вас удовлетворит с лихвой. Кроме того, еще двое слуг и священник, ― за них будет заплачено отдельно. Разумеется, мы заверили их, что никакой чумы на борту нет. Мне остается лишь восхититься вашим хитроумием.

― В Модоне нам помогли, ― сказал Николас, ― как вам, впрочем, прекрасно известно… В свою очередь я также должен поблагодарить вас за все, что вы нам привезли. Но мы больше не хотим вас задерживать. Скоро начнет светать.

Гости поднялись, и Бартоломео спросил:

― Есть ли у вас письма для Брюгге? Венецианские галеры уходят через две недели, и если вы направите послание мессеру Мартелли в Венецию, он проследит, чтобы их доставили как можно скорее. Дитифецци?

Флорентийский агент кивнул.

― Да, я и сам направляю несколько депеш Медичи. Да Кастро сможет их передать.

― Да Кастро? ― уточнил Николас, покосившись на Тоби.

― Да, крестник самого папы. У него прежде была красильня в Константинополе. Теперь он служит в Риме, но все свое свободное время занимается поиском минералов. А что, вы с ним знакомы?

― Да, разумеется, ― подтвердил фламандец. ― Я встречал его в Милане вместе с мессером Тобиасом. Так он возвращается домой? Жаль, что мы с ним разминулись.

― А мне ничуть не жаль, ― заметил лекарь, когда они уже стояли на палубе, проводив четверых гостей. ― Ты ведь помнишь, какой именно минерал ищет этот Джованни да Кастро.

Николас ухмыльнулся.

― Он ничего не найдет. К тому же мы все равно не сможем защитить Тольфу отсюда. Боже правый, Тоби… Стоит лишь упомянуть о квасцах, и такое впечатление, что тебя пытаются изнасиловать! А разве монополия ― это так свято?

Лекарь нахмурился, но ответить не успел, потому что на палубу поднялся Юлиус.

― Не желаете ли поприветствовать своих пассажиров? ― поинтересовался стряпчий. ― Вы же берете с них деньги за проезд, так хотя бы проявите любезность.

Тон Юлиуса показался им странным, ― но, впрочем, тот еще не пришел в себя после столкновения с янычарами.

― Если хочешь, я пойду с тобой, ― предложил Тоби.

― Нет, пусть Николас идет один, ― сварливо возразил нотариус. ― Когда-нибудь этому болвану все же придется учиться на своих ошибках!..

Фламандец широко улыбнулся, что всегда выводило стряпчего из себя, и двинулся прочь.

Он был уверен, что знает, кого именно привез на его корабль Бартоломео Зорзи, брат грека с деревянной ногой, вместе со священником и двумя дворцовыми слугами. Духовная мешанина… Любопытно, как воспримет все это Годскалк? В конце концов, он ведь хотел заполучить оракула вместо Николаи де Аччайоли…

Так размышлял Николас все то время, пока спускался по ступеням и подходил к занавесу, заменявшему дверь, и еще когда стучался, и когда занавес отдернул человек в греческом одеянии с раздвоенной белой бородой и черной шапке священнослужителя…

А затем он ощутил аромат духов ― резкий, густой, тревожный… и понял, что ждет его впереди. И ради чего все это было устроено.

Глава пятнадцатая

«Принцессы Трапезунда славятся своей красотой», ― так говорил ему одноногий грек прошлой осенью в Брюгге, когда представлял эту женщину. «Нам не хватает только Медеи», ― совсем недавно заявлял Юлиус. Ну что ж, теперь они ее получили…

Виоланта Наксосская, принцесса Трапезунда, в ту пору и еще долго после этого, оставалась в зените своей красоты. В Брюгге на ней было роскошное платье в венецианском стиле, как и полагается даме, чей муж заплатил компании Шаретти за молчание насчет месторождения в Тольфе. В Брюгге муж ее говорил о квасцах, а сама она не проронила ни слова… Но Николас помнил, как смотрела на эту женщину Мариана де Шаретти.

В этом взгляде не было зависти ни к широко расставленным византийским глазам, ни к гордому носу с горбинкой, ни к устам, цветом подобным темному винограду, ни к гибкому, словно бескостному телу… Николас, слишком хорошо понимавший свою жену, видел ее боль и догадывался, что речь не идет об обычной ревности. Боль была порождена страхом.

Об этом он думал сейчас, стоя в дверях гостевой каюты, стены которой уже наполовину завесили тканью. Двое слуг ― гладко выбритый мужчина и пожилая женщина, ― накрывали постель. Греческий архимандрит стоял неподвижно, весь в черном, с медным распятием на груди, украшенным какой-то надписью.

― Моя госпожа, пришел фламандец, ― объявил он по-гречески.

Стул, на котором она сидела, тяжелый и позолоченный, был похож на трон. Над головой висела небольшая лампа с зеленоватыми стеклышками, вправленными в серебро. Масло, горевшее в ней, издавало тонкий аромат. Сегодня на Виоланте было платье с высоким воротом, ― то ли венецианское, то ли трапезундское, отороченные мехом манжеты наполовину прикрывали скрещенные на груди руки, унизанные кольцами.