Весна Византии

Хозяин дома угостил его вином, и они еще поболтали, а затем Николас откланялся, чтобы заняться делами.

Пять дней спустя он смог отплыть из Модона. Настроение его никто не назвал бы радостным ― скорее, фламандец был полон мрачной решимости. Он вполне сознавал, что теперь лишь один этап пути отделяет его от Золотого Руна, но, в отличие от путешествия Язона, его деревянный оракул предпочел не плыть вместе с ним.

Глава двенадцатая

То, с каким терпением мессер Пагано Дориа относился к своей юной супруге на пути от Модоны до Константинополя, града Трижды Благословенной Девы, все на борту «Дориа» воспринимали как нечто поразительное, ― от шкипера Кракбена до чернокожего пажа Ноя. Некоторые полагали, что это любовь, другие просто считали своего господина весьма любезным человеком, третьи же искали скрытые причины…

Как человек опытный, Дориа быстро понял, что их приключения в Модоне быстро перестали развлекать Катерину, и ему пришлось полагаться исключительно на свои альковные таланты, чтобы ее развлечь. Впрочем, он не воспринимал это как наказание. Девочка была весьма привлекательна… одна из самых многообещающих учениц, с кем его сводила судьба. Мессер Пагано зашел даже столь далеко, что рассчитал отвратительную няню-фламандку и нанял для супруги двух самых некрасивых горничных, каких только смог отыскать. Катерине это не слишком понравилось. Красивые женщины заводят себе хорошеньких служанок, полагала она, и только некрасивые выбирают уродин. Мужу пришлось долго просить у нее прощения…

Что касается самой Катерины, то ей вовсе не доставляло удовольствия время от времени отказывать супругу в ласках, но она чувствовала, что для него это необходимо. Феликса, своего брата, она понемногу приручила, порой отказывая ему в своем обществе и восхищении, ― и Феликс любил ее куда больше, чем Тильду. Модонские похождения дали Катерине возможность испытать свою власть над Пагано. Все началось как шутка. Втайне от него она переоделась в костюм пажа и в темноте последовала за свитой генуэзца, чтобы взглянуть на Николаса. Познав до конца все искушения плоти, она теперь лучше понимала, что толкнуло ее мать на этот странный брак. Понять самого Николаса было куда сложнее: похоже, он даже не мог себе представить, сколь многого лишился.

Катерина гадала, что скажет Николас, если увидит ее, и тут он взглянул на нее в упор. В тот момент она была уверена, что в таком наряде ему нипочем ее не узнать. Но когда он так изменился в лице ― и только из-за нее! ― она поняла, что ради Пагано должна спастись бегством, но смеялась при этом до икоты…

Ной, этот маленький черный ублюдок (как называла его бывшая няня), немедленно отыскал Пагано на борту корабля и доложил ему обо всем. К тому времени Катерина уже с невинным видом стояла у поручней и смотрела, как горит флорентийская галера. Завидев рассерженного мужа, она бросилась к нему:

― Это ты сделал? Ведь это ты сделал, правда? ― и в ее голосе не было ничего, кроме восторга, потому что не столь давно они обсуждали способы, как заставить Николаса задержаться в гавани… Хотя о пожаре тогда не было и речи.

Пагано заметно смягчился.

― При чем здесь я? ― лукаво усмехнулся он. ― Я весь вечер был на берегу.

― И насколько все плохо? ― поинтересовалась Катерина.

― Не так ужасно, как кажется. ― Он обнял ее за плечи. ― Николас в полном порядке, но, разумеется, он еще долго не сможет выйти из этой гавани. Катеринетта, я должен как следует отругать тебя, но у меня еще много дел. Этот дым очень скверный… Думаю, тебе лучше спуститься в каюту и проследить, чтобы горничные как следует обернули все сундуки. Если будет такая возможность, мы снимемся с якоря сегодня же ночью. Тогда у бедняги Николаса не останется никаких надежд достичь Черного моря прежде нас.

Катерина чувствовала себя на верху блаженства. Повиснув у Пагано на шее, она, закашлявшись, воскликнула:

― Я не хотела тебя огорчать. Не думала, что он меня заметит… И ты все равно весь вечер был на берегу.

Он тоже обнял Катерину, и она поняла, что одержала победу.

― Мне, правда, нужно идти, ― промолвил он с улыбкой. ― Но потом у нас будет целая ночь впереди, и завтрашний день, и еще много дней и ночей… И я покажу тебе Константинополь, величайший из всех городов.

Они улыбнулись друг другу, а затем, в тесной темной жаркой каюте наслаждались друг другом, пока он, наконец, не заснул, положив голову Катерине на грудь, ― ставшую такой же пышной и красивой, как у Тильды.

Ей вспомнился Николас, и как он смотрел на нее на берегу. Катерине показалось, что теперь Пагано ничего не имеет против того, чтобы тот последовал за ними, и это было приятно. Ей хотелось, чтобы Николас увидел, как ее принимают, при полном параде, в императорском дворце Трапезунда. Она мечтала, чтобы он увидел их с Пагано. Тогда он может вернуться домой и вспоминать об этом… когда будет лежать в постели с ее матерью.

Однако эта ночь, вопреки всем ожиданиям, вовсе не стала началом идиллии, и Катерине еще долго не выпадала возможность провести время с мужем наедине. Сперва испортилась погода, затем маленький дар Господень, которого она некогда так ждала, появился во второй раз, с неизбежностью, о которой ее никто не предупреждал. Новые некрасивые служанки оказались не столь практичны и проницательны, как старая нянька. Они называли этот дар Проклятием и ухмылялись, видя недовольство хозяйки. С этой неприятностью ей теперь придется мириться до конца жизни, если только, ― с заговорщицким видом сообщали они, ― супруг мадонны не пособит ей в этом деле. Она узнала, какое отношение к происходящему имеет ее супруг, и надолго задумалась, лежа в уютной постели с теплым кирпичом у живота, в то время как качка на корабле все усиливалась.

Когда Катерина наконец смогла подняться на палубу, Пагано сказал ей, что они вышли в Эгейское море, и если облака рассеются, то можно будет увидеть гору Афон. Он часто упоминал названия различных мест с таким видом, словно она уже когда-то бывала здесь и должна знать их все наизусть. К примеру, гора Олимп… Он очень долго рассказывал о ней, и еще дольше ― о Язоне и Золотом Руне. Когда Катерина заявила, что ей это скучно, он перешел на Елену Троянскую, ― все-таки более интересная тема.

Дома, в семье, никто не рассказывал детям сказок, а наставник Феликса не придавал большого значения географии. Что касается чаек и рыбы, то Катерина видела их и в Брюгге. В море вокруг было полно островов и скал, побережье также казалось неприветливым и скалистым; рыбачьи хижины на берегу казались не больше крохотных камешков. Днем вокруг сновали лодки и корабли. Пагано думал, что ее это заинтересует, но Катерина взирала на них равнодушно. Поблизости не было кораблей, размерами способных сравниться с «Дориа», хотя еще два небольших парусника впереди следовали тем же курсом. Каждую ночь на промысел с факелами выходили рыбаки. Днем они возвращались, до борта заполнив свои лодки какой-то извивающейся мерзостью, наподобие тараканов. Пагано спросил, предпочитает ли она кальмаров или осьминогов, и Катерина решила, что он шутит… Но если эти люди зарабатывали на жизнь продажей рыбы проходящим кораблям, им оставалось только посочувствовать: весьма ненадежный заработок… Однако когда она сказала об этом мужу, тот ничуть не заинтересовался. Пагано признавал лишь такие деловые сделки, которые заключаются за кувшином вина, на золото, и при этом вся грязная работа достается другим людям. Разумеется, так оно и должно было быть…

«Дориа» не останавливался нигде, пока они не достигли Галлиполи, и там стоянка оказалась очень короткой, ― только ради встречи с турецким губернатором. Гавань и доки были переполнены, и команде не разрешили сойти на берег. Катерина была недовольна, но Пагано сказал, что они все равно торопятся, поскольку в марте подуют северные ветры. Катерине нелегко было вообразить, что ветер может быть еще хуже, чем нынче. Подразумевалось, что парусник отличается куда большим комфортом по сравнению с галерой, которая то и дело черпала морскую воду бортом, но и здесь пассажиров постоянно донимали сквозняки, холод и сырость. На ее новом бархатном платье появилась плесень…