Весна Византии

Однако теперь с этим придется поспешить. Необходимо чем-то отвлечь девочку. Если бы они уже смогли скрепить свой союз, он был бы уверен, что она пошла бы за ним и на край света. Пока же романтическая любовь дарила ей радость, но он чувствовал, что Катерина начала уставать от Флоренции и от жизни взаперти. Она сердилась, когда ее просили надеть вуаль, и желала всему свету показать свои новые наряды и украшения. Когда случалась очередная истерика, ему требовалось все терпение и искусство, чтобы вновь сделать ее той ласковой послушной девочкой, к которой он привык. Но далее Пагано растерялся, когда неделю спустя после Крещения вдруг обнаружил, что она горько рыдает в постели и требует, чтобы он немедленно отвез ее домой.

На самом деле все оказалось не так страшно. Она по-прежнему желала выйти замуж, но сейчас Катерина вдруг почувствовала недомогание. У нее заболел живот, вся кожа сделалась какой-то слишком чувствительной и горела, ― она хотела к маме. Конечно, она любила его так же сильно, как прежде. Он был самым восхитительным мужчиной на свете… но пришло время пожениться и вернуться домой.

Еще тогда, в Брюсселе, он пытался объяснить ей, что собирается в долгий путь. Именно страх расстаться с ним на несколько месяцев заставил Катерину отправиться в это путешествие. Но теперь она сказала себе, что эти месяцы уже прошли. Наверняка он должен был закончить со всеми делами, и теперь мог отправиться обратно, купить ей дом, чтобы она смогла зажить в Брюгге, как полагается богатой замужней даме, с браслетами, сережками и терьером. На сей раз никакие уговоры не помогли. И вообще, откуда людям знать, стала она женщиной или нет? Ведь он же говорил, что у него есть все необходимые бумаги, и друзья, которые станут свидетелями на свадьбе, и священник. Он что, больше не хочет на ней жениться? Слезы текли ручьем…

Ему и прежде приходилось иметь дело с такими истериками, но сейчас у Пагано Дориа хватило ума выйти и оставить Катерину заботам фламандки. Когда он вернулся, девочка лежала, свернувшись калачиком под одеялом и прижимая к животу горячий кирпич, обернутый в мягкую ткань. Он присел на край постели. Терьер истошно затявкал.

― Катерина, тебе бы хотелось иметь рубины и шелковые платья, как у герцогини?

Девочка искоса поглядела на него. Под глазами у нее залегли круги. Он погладил ее по щеке.

― Знаешь, что произошло? Сам император послал за тобой.

Это ее не заинтересовало.

― Из Германии?

― Да нет, какой же смысл ехать в Германию? Нет, милая, другой император. Самый богатый, благородный правитель на свете, который пригласил твоего Пагано ко двору и желает познакомиться с его Катеринеттой.

Прежде она всегда верила каждому его слову, но сейчас, похоже, воображение ей отказало.

― Что? ― недовольным голосом переспросила Катерина.

Порой он гадал, насколько далеко простирается ее невежество. Похоже, она вообще не имела понятия, что за пределами Брюгге и Флоренции лежит огромный мир.

― Мы с тобой приглашены ко двору византийского императора. Императора Давида Трапезундского. У него для тебя есть рубины и шелковые платья, а для меня ― сундуки с серебром. Но если ты не хочешь, я тоже не поеду. Ты для меня важнее любых императоров.

Девочка сердито смотрела на него.

― Мне больно…

Дориа наклонился и поцеловал ее.

― Все будет хорошо. Не думай сейчас об этом. Но когда ты поправишься, я тебе все расскажу. Трапезунд, Катеринетта… Там хорошеньких девочек превращают в принцесс.

Он вышел, вновь предоставив малышку заботам няни. На следующий день было не лучше: Катерина отказалась говорить с ним, все время хныкала, а когда собачонка попыталась ее лизнуть, ― ударила своего любимца. Пагано Дориа посмотрел на небо, попробовал ветер, а затем позвал к себе фламандку.

От этой женщины не было никакого проку! Она якобы сделала все, что могла. Кто знает, какую гадость съела эта девчонка? Может, подобрала что-то из собачьей миски? По крайней мере, ехать она явно никуда не сможет. Мессеру Пагано придется потерпеть. Впрочем, если он сомневается, можно позвать лекаря.

Пагано Дориа предпочел бы обойтись без таких крайностей. С другой стороны, если девочка серьезно больна, тут ничего не поделаешь. Он все равно не сможет никуда плыть. Посовещавшись с Кракбеном, своим шкипером, генуэзец вновь сел за бумаги и принялся решать последние вопросы, оставшиеся перед отплытием. Время от времени до него доносились тоскливые пронзительные крики Катерины. Тронутый, он попытался слегка приободрить малышку, посылая ей подарки: то горшочек с травами, то алый блеск для губ, то сладкий напиток. Ночью он лег в постель с мыслью, что проиграл в поединке с Роком. Едва ли он сможет теперь отчалить вовремя. Девочка, наверное, умирает…

Проснулся он от страшного крика, стука дверей и торопливых шагов. Выскочив в коридор со свечой в руке, он услышал голос фламандки и тоненький дрожащий голосок Катерины.

Дверь в комнату была закрыта. Он постучал, но внутри никто не шелохнулся. Затем опять послышались шаги няни. Растрепанная и краснолицая, она заперла за собой дверь.

― Слышали? ― сказала она. ― Столько шума из ничего… Можете не беспокоиться, господин. Возвращайтесь поутру, и маленькая госпожа будет рада принять вас, гордая как королева.

— Что?

― А вы что думали? ― хмыкнула женщина. ― Матерь Божья видит, как я старалась ради этого. Жаль, сразу не смекнула… Кто бы мог вообразить такое? Они всегда пугаются, но даже если станет плакать, не тревожьтесь. А сейчас ложитесь и постарайтесь выспаться как следует, мессер Пагано. Сон вам понадобится, потому что, похоже, в ближайшие дни маленькая госпожа не подарит вам ни одной спокойной ночи. Чем сильнее боль, тем сильнее голод ― так говорят про девственниц, сударь.

С этими словами она вернулась в комнату, а он ушел к себе и встал у окна, глядя в ночь. После этого Пагано Дориа лег и проспал до рассвета.

Когда поутру он явился к Катерине, она приняла его, сидя в постели, с тщательно расчесанными волосами, запахнувшись в шелковую шаль. Она по-прежнему была бледна, и под глазами виднелись круги, ― но это была совсем другая девочка, чем накануне. Во взгляде читался робкий призыв. Как и обещала фламандка, Катерина, несмотря на тревогу, была очень горда собой.

Если у нее и оставались какие-то опасения, он развеял их, опустившись на постель и покрывая ее лицо легчайшими поцелуями, а затем подарил девочке кольцо, которое приберегал именно для этого момента. Слезы выступили у нее на глазах, но когда Дориа поцеловал ее крепче, ― она приняла его в свои объятия.

Они поженились вечером перед отплытием, во время тайной церемонии. Катерина изо всех сил сопротивлялась, требуя мессы в соборе, чтобы покрасоваться перед Николасом, и Пагано был вынужден объяснить ей причины, по которым это невозможно. Ведь как только Николас узнает, куда направляется их парусник, от ревности и зависти он потеряет голову. Он позавидует, что у Пагано такая прекрасная невеста, он позавидует их безоблачному будущему в Трапезунде. Хуже того, он даже способен поплыть за ними следом…

― Не может быть! ― воскликнула Катерина. Она по-прежнему была бледна и очень страдала, а Пагано ждал того часа, когда сможет наконец завершить их брак. Он пообещал ей свадебную церемонию в Мессине. После этого, ― намекнул он, ― она по-настоящему станет его женой.

Но Катерина, похоже, почти не слышала его. Вокруг творилось столько всего интересного. По крайней мере теперь, став женщиной, она больше не хотела возвращаться во Фландрию. Он предложил ей написать длинное письмо матери и объяснить, что произошло. Он поставит на письмо свою печать, ― иначе ее мать никогда не поверит, что Катерина отправляется в Трапезунд посмотреть, как живут принцессы, которые одеваются в шелковые платья и носят браслеты и рубины.

Пагано подумал при этом, что если им очень повезет, она может даже получить все это богатство…

Николас покинул порт через пятнадцать дней. Было досадно, а возможно, и небезопасно, что у генуэзца оказалось две недели форы, но парусник в этом плане имел преимущества перед галерой, и рисковать было бы еще опаснее. Насчет Дориа у фламандца были дурные предчувствия, которым он доверял больше, чем погоде.