Весна Византии

― Я пришел за своими мулами, ― заявил Дориа.

Веснушчатое лицо осталось совершенно невозмутимым.

― Какими мулами?

Пагано широко ухмыльнулся.

― Я вижу, вы еще не знаете, что вернулся ваш капитан Асторре. Он привел с собой караван мулов с товаром для компании Шаретти. Они должны отправиться в Леонкастелло. Я лично прослежу за этим. А почему открыты ворота?

Императорский гвардеец также обернулся, пристально разглядывая Дориа.

― Кто-то отменил приказ, ― пояснил шкипер. ― Нам только что сообщили. Так что если прибыли товары, принадлежащие компании Шаретти, они должны быть отправлены сюда.

― Это император так сказал? Или кто? ― возмутился Пагано и по-гречески обратился к гвардейцу: ― Тут какая-то ошибка. Сожалею, но вы должны немедленно закрыть ворота.

Вокруг них уже собралась небольшая толпа. Гвардеец что-то крикнул, и к нему присоединились двое офицеров. Из дома вышли слуги и негр-управляющий, а затем лекарь и священник, которого Пагано так ловко обманул по пути в Пизу. Хотя… Катерина порой опасалась, что отец Годскалк далеко не так прост, как показалось ее мужу… Священник подошел сразу к капитану императорской гвардии и что-то вежливо проговорил ему по-гречески, а затем по-итальянски обратился к генуэзцу:

― Боюсь, мессер Дориа, вам придется уйти. У капитана нет приказа, дозволяющего вам перемещать любое наше имущество в Леонкастелло.

Но Пагано продолжал улыбаться: он слышал с улицы голоса генуэзцев, явившихся на его зов, ― они спорили с солдатами, охранявшими двор. Там было несколько дюжин человек.

― Капитан не имеет права вмешиваться во внутренние дела компании Шаретти, ― заявил Дориа. ― Это наше личное дело, и, как видите, у меня численный перевес. Как священник и человек благоразумный, желаете ли вы и впрямь превратить это небольшое недоразумение в кровавую схватку в общественном месте? Это останется на вашей совести. Полагаете, Мариана де Шаретти будет вам благодарна?

Рослый священник, нахмурившись, сверху вниз взирал на Пагано. Внезапно он переменился в лице и вскинул голову. Снаружи послышался топот копыт, свист бичей и крики погонщиков, ― это приближался караван мулов. Их сопровождали всадники и пастухи, и конца этому шествию не было видно. Слуги Пагано, оживленно переговариваясь, бросились им навстречу.

― Но вы же не сможете разместить такое количество животных, ― промолвил Годскалк.

Он все-таки сдался… Дориа, никогда ни на кого подолгу не державший зла, улыбнулся ему, сверкнув ослепительно-белыми зубами:

― Это не ваша забота.

― А сено? И плата погонщикам?

― Сорок пять тысяч фунтов шелка-сырца?! Я с радостью уплачу за все!

Мулы уже приближались к воротам, и генуэзцы принялись оживленно переговариваться с людьми, сопровождавшими караван. Лекарь, похоже, хотел кинуться к ним, но сдержался и остался на месте.

― Вот и славно, ― проронил священник. Что-то в его голосе встревожило Катерину, и она покосилась на мужа. Тот улыбался уже не столь радостно, щурясь против солнца на приближающихся мулов.

― А где тюки?!

Священник остался невозмутим.

― О тюках я впервые услышал только от вас. Но если они и впрямь предназначались для компании Шаретти, то, вероятно, их сложили на нашем новом складе, который находится в Цитадели. Что касается мулов, то, полагаю, их привели в стойла. Если бы не ваша любезная помощь, мы бы ни за что не сумели их разместить.

― Погодите благодарить, ― отрезал Пагано. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать уличный шум. ― Скажи им, чтобы бросили этих чертовых мулов и возвращались в Леонкастелло, ― повернулся он к Катерине.

Разве она ему служанка?! В одной туфельке, в порванном платье, с растрепанными волосами, униженная перед всеми!.. Катерина уставилась на Пагано Дориа, своего супруга, и не тронулась с места. Подождав немного, он развернулся на каблуках и устремился к открытым воротам.

Однако выйти наружу ему не удалось. Проход загораживал неподвижно стоявший верблюд, ― невероятно красивое животное редчайшей породы и чистейших кровей. О таких говорили, что у них лебединая шея, нежные губы и шерсть, шелковистая и рыжеватая, как на боках у тушканчика… Верблюды, хоть и не отличались особым умом, были все же изящными животными. Куда изящнее, чем мулы без тюков… Катерина взглянула на всадника. Он размотал платок, прикрывавший голову, и сидел в неподвижности, словно слившись со своим животным. У него была бородка цвета яичного желтка, словно выкрашенная смесью кермеса и фустика, а мягкие ездовые сапоги ― расшиты серебром.

― Они уже знают, ― промолвил он.

Все вокруг притихли. Чернокожий Лоппе застыл посреди двора. Священник Годскалк молча шевелил губами, перебирая четки. Лекарь Тоби шагнул было вперед, шумно сглотнул и вдруг сложился пополам в приступе кашля. Шкипер придержал его за плечо.

― Слава Богу, ты выжил! ― воскликнул Пагано.

Лишь теперь Катерина поняла, что знает этого человека. Перед ней был тот самый мальчишка, который некогда таскал ее на плечах, смеялся и дарил ей игрушки. Внутри у нее все сжалось.

― Клаас!..

― Да, сударыня, ― подтвердил всадник, по-прежнему не шелохнувшись. Он едва взглянул на Катерину, а затем обратился к Пагано:

― Ступай прочь!

Лицо Дориа сделалось изжелта-бледным.

― Я же видел, как ты упал…

― Верно, ― подтвердил Николас. ― Меня, похоже, сочли мертвым. По счастью, я пришел в себя в Эрзеруме.

Эрзерум… Караван мулов… Венецианские и генуэзские товары, ушедшие в Бурсу… Куцый караван с заранее распроданным товаром, который вдребезги разбил их надежды… Все было подстроено заранее! Подстроено Николасом ― который оказался цел и невредим…

― Серебро? ― помимо воли вырвалось у Пагано.

― Какое серебро? ― осведомился фламандец, и наступило молчание.

Сделав над собой усилие, генуэзец заговорил:

― Кто узнает правду, если каждый станет отрицать слова другого? Я пытался спасти тебя и решил, что ты погиб. У меня не осталось ничего, кроме любви Катерины.

Всадник на верблюде по-прежнему преграждал ему дорогу.

― Тебе повезло с женой, ― промолвил Николас. ― А теперь можешь уходить.

На нее он по-прежнему не смотрел, но полубосая, в порванном платье, с растрепанными волосами, Катерина де Шаретти все глядела и глядела на подмастерья, который взял в жены ее мать, и видела русоволосого мужчину с золотистой бородкой, сдержанного и властного, который не имел ничего общего с веселым, уступчивым Клаасом, ― если не считать прямого, открытого взгляда.

― Мы уходим, ― объявила она и, не оглядываясь, прошла через ворота и ступила на путь, ведущий в Леонкастелло. Муж последовал за ней.

Лишь тогда верблюд сдвинулся с места и вошел во двор. Всадник негромко проговорил ему:

― Икх, икх, икх!

И животное опустилось на колени, чтобы дать всаднику спешиться. На нем была накидка из чистого шелка и башлык с золотистой бахромой, которым он прежде прикрывал голову. Бородка скрывала и шрам, и ямочки на щеках. Лицо загорело, глаза приобрели небесно-голубой оттенок и словно светились изнутри. Лишь русые волосы остались прежними и завивались в колечки, промокнув от пота. Выпустив верблюжьи поводья, он сказал:

― Ее зовут Шеннаа. Мальчик позаботится о ней.

― Я тоже, мессер Никколо, ― поспешил сказать Лоппе. ― Но…

― Как хочешь, ― и Николас кивнул. Негр, опустив взгляд, вместе с подручным конюха увел верблюда. Легрант без единого лишнего слова вышел на дорогу и принялся наводить порядок в караване мулов. Дворцовые охранники, похоже, были рады прийти ему на помощь.

Во дворе Годскалк обратился к Николасу:

― Воистину, мы должны быть благодарны Господу. Ты единственный, кто выжил?

― Это долгая история. Расскажу в доме. Асторре скоро будет здесь.

― Мы целый месяц считали тебя мертвым! ― воскликнул Тоби.

― На основании чего? Если верить каждому слуху ― так недолго и разориться. Странно, что вы этого до сих пор не поняли. Надеюсь, вы никому ни о чем не сообщали?