Страница 51 из 94
— Эту лекцию записывали в Кембридже, — сказал Бодич, сжимая кассету. — В Англии. Больше Мэйсл ее нигде не представляла, и она еще не опубликована.
— Где еще она могла его видеть? — спросила Мисси. — Где вообще его можно найти?
— В «Одиссее», — сказал я, — если вы читаете на гомеровском греческом.
— Чтобы найти его в «Кодексе», она тоже должна была знать греческий, — заметил Бодич. — Английских его переводов не издавалось. Национальная библиотека сделала копию с подстрочным переводом, на французский, разумеется, но та книга вышла из печати больше века назад. Какую роль играет «о-тис» в «Одиссее»?
— Когда Одиссей ослепил циклопа, — объяснил я, — он выбрался из пещеры гиганта, уцепившись снизу за шерсть его лучшей овцы. Слепой Полифем, выпуская стадо из пещеры, перебирал шерсть на спинах овец, но Одиссея упустил. Однако он хотел знать, что за человек ослепил его, порожденного кровосмесительной связью Урана и Геи, всю жизнь безнаказанно помыкавшего всеми. Одиссей ответил, что его зовут О-тис, что означает Никто. Но в гомеровском греческом слово звучит как имя Одиссея, так что получается игра слов. Так, не выдав себя слепому гиганту, он в то же время не устоял перед искушением дать ему ключ к истине, скрыв ее под игрой слов, — и скрылся под прикрытием не только шерсти, но и скромности.
Теперь все уставились на меня так, словно я только что выполз из пещеры.
— Ох, Дэнни, — вздохнула Мисси, — ты всегда был такой умный. Как ты умудряешься оставаться при этом таким бедным?
— Довольно хитрым способом, — сурово ответил я. — Кстати об истории, рассказанной сержантом Мэйсл, и связанных с ней деньгах. Я сам виноват. Возьмите сотню людей, знающих, что «отис» по-гречески — «никого» или «никто». Окажется, что девяносто семь знают об этом потому, что «Сиракузский кодекс» стоит больших денег. Оставшиеся трое будут мутанты, читавшие Гомера.
— О-о, — сказали Дэйв и Мисси.
— Итак, один из трех мутантов встретился с одной из девяносто семи солдат удачи, и, таким образом, твой телефонный номер оказался подписан «Отис», — устало подытожил Бодич.
— Очень вероятно, что так.
— В конечном счете, милое ничто.
— Милый никто, — поправила Мисси.
— Ни больше ни меньше, — согласился я.
— Ошибаетесь. Вы все слышали подсказку.
Бодич многозначительно встряхнул свой чемоданчик.
— Подсказку?
— Подумайте хорошенько.
— Пусть сержант Мэйсл думает.
— Она уже немало надумала. Ее перевод «Кодекса» с комментарием выйдет из печати следующей весной вместе с дополненным текстом лекции.
— Ну и прекрасно. Итак, Дэнни Кестрел, и сержант Мэйсл, и Рени Ноулс, и «Сиракузский кодекс», и Эрза Паунд, и Гомер связаны одним общим словом. Несомненно, это необыкновенное слово.
Мисси нахмурилась:
— А Джеральд Ренквист он тоже в этой петле?
Бодич ткнул в нее пальцем.
— Великолепный вопрос, мисс Джеймс, ответ на который, увы, связан с продолжением истории.
— Вы намного забавнее Шехерезады, — ослепительно улыбнулась Мисси.
— Кхе-кхе, зато не такой хитрый.
Я спустил ноги на пол и попробовал сесть. Комната закружилась, и я опрокинулся на колени Мисси.
— Иди к Мисси, — сказала она, приглаживая мне волосы. — Да, кстати… Чуть не забыла.
Она достала с пола сумочку.
Держа в одной руке сотовый телефон, а в другой выпивку, Мисси большим пальцем вызвала заранее введенный номер.
— Джером? Это Мисси Джеймс. Я никак не могу успеть на встречу на этой неделе.
Она взглянула на часы.
— Осталось всего двадцать минут. Очень прошу меня извинить. Увидимся на следующей. Чао.
Она отключилась.
— Чертов психиатр никогда не берет трубку. Он боится телефона.
Она уронила телефон в сумочку, а сумочку на пол у кровати.
— Садись-ка, Дэнни.
Не выпуская стакана, она одной рукой стала возиться с постелью. Устроив все по своему вкусу, откинулась на подушку, обхватила ладонями стакан на коленях и выжидательно взглянула на Бодича.
— Устроились? — сладко спросил тот.
— Да, лейтенант. Пожалуйста, продолжайте.
— В прошлом году, — начал Бодич, сдерживаясь с заметным трудом, — в Си-Клифе сгорел дом. Страшный пожар в большом богатом доме. Хорошие катализаторы, по словам экспертов, помогли пламени быстро распространиться. Соседи заметили, только когда огонь прорвался сквозь крышу. На тушение пожарные потратили шесть часов. В развалинах обнаружились два интересных предмета. Первый — труп. Мужчина южноевропейского типа, со следами пыток и смертельного огнестрельного ранения. Установить личность нам так и не удалось.
— Его пытали и застрелили? — повторила потрясенная Мисси.
— Вторым интересным предметом оказался фотоальбом, — продолжал Бодпч. — Сам по себе этот альбом был такого качества, что мы смогли проследить его до «Флакса», большого магазина, торгующего предметами искусства на Валенсиа и Маркет, но там след обрывался. Однако этот альбом лежал не на кофейном столике или в библиотеке, где ожидаешь найти такие вещи. Напротив, он оказался в кухонной духовке, черт возьми. Мы обоснованно предположили, что это был выбранный второпях тайник, альбом спрятали в первое попавшееся место и, возможно, нечаянно забыли там. Только благодаря этой случайности альбом уцелел.
Бодич пристально следил за нашей реакцией.
— Ничего не напоминает?
— В «Кроникл» об этом писали? — спросил я.
Бодич устало покачал головой.
— Ты же знаешь, как это бывает, когда занимаешься сексом. Это высший план существования. Во всяком случае, так они мне сказали, — угрюмо добавил он.
Я не совсем понял, какое отношение это имело ко мне — хотя лейтенант, по-видимому, целил в меня. Но черт меня возьми, если в эту минуту мне не вспомнились слова Рени, сказанные на вздохе: «От секса все делается лучше». Откровенное выражение чувств, с которым, пожалуй, согласилось бы большинство: но мне эта безличность показалась обидной. Конечно, мы с Рени почти не знали друг друга: наш секс был практически анонимным. Но я бы предпочел менее демократичную формулировку. Что-нибудь немножко более личное.
Мисси пропела:
— Обостряет восприятие, улучшает чувствительность, усиливает кровоснабжение, обостряет зрение… может быть, даже оргазм… Все это придает жизни остроту.
— Ты забыла баланс чековой книжки, — кисло вставил я.
— Ох-х-х! — выдохнула Мисси. — Ну, ты скажешь!
Я отрывисто спросил:
— Кому принадлежал дом?
— Хороший вопрос, и ответить на него даже слишком легко. Дом был арендован. С владельцем все в порядке. Он с тех пор продал участок. С агентством, оформлявшим аренду, тоже все законно — достаточно законно, чтобы привлечь их за ошибку. Потому что все сведения о погибшем съемщике — именно все — оказались фальшивкой. Предыдущее место жительства, работодатели, финансовый отчет — все, вплоть до паспорта и девичьей фамилии матери. Но чеки за аренду были вполне реальными — семь тысяч пятьсот в месяц, не считая первого и последнего месяца, плюс депозит за въезд, так что, что бы они ни говорили, остального никто всерьез не проверял.
— Эй, — одобрительно сказал Дэйв. — Это мой годовой доход по социальному обеспечению.
Мисси, не подумав, объявила:
— Вы не можете на это жить!
— Я только пахну, как покойник, — парировал Дэйв.
— Ты, кажется, с успехом требовала от второго мужа оплаты своих ежемесячных счетов за цветы? — вспомнил я.
— Тысяча долларов в месяц, — Мисси сделала глоток, — и, между прочим, не хватало.
Она нетерпеливо фыркнула.
— Да, припоминаю, — сказал я. — Об этом «Кроникл» писала.
Минуту все слышали только шум машин на Фолсом-стрит.
— О, черт, — сказал Дэйв, — может, вы заплатите за следующую бутылку рома… или еще за что.
— Под именем Меланофски, — без предупреждения продолжил Бодич, — этот арендатор успешно обошел процесс, специально разработанный, чтобы наблюдать за съемщиками по их финансовым связям. Вы, например, — Бодич обратился к Дэйву, — не пробились бы и к первой базе. Но с точки зрения кредита вы, возможно, надежны как кремень по сравнению с тем, что нам известно об этом анонимном мертвеце и его призрачной curriculum vitae. [15]
15
История жизни (лат.).