Орк-лекарь

Тихо, прохладно, легкий ветерок не дает воздуху застаиваться, сладко пахнет сухой травой, чуть кисловато — кожей и остывшей золой. Красота! Даже мух и прочей летучей нечисти, отравляющей отдых на природе, и тех нет. Так бы и сидел тут целую вечность, попивая старухин отвар и раздумывая о странностях бытия. Тем более что орк наконец замолчал, лишь изредка здоровался с проходившими мимо соплеменниками.

Но все-таки любопытство заставило меня подняться и выйти на улицу. Нет, далеко я уходить не собирался, просто посмотреть хотелось. Так и есть — в стороне, противоположной выходу в степь, дорогу перегораживала стена. Над ней были видны верхушки похожих на шатры крыш, на длинных флагштоках развевались полосы яркой ткани, в основном красные и синие, и пучки чего-то, похожего на конский волос. Видимо, там крепостица и одновременно — обиталище местного феодала. Вождя, князя, бая, шаха, хана, фюрера, конунга, кагана, фиг его знает, как местное начальство именуется.

Я вернулся во двор знахарки, приготовившись и дальше терпеть общество надоевшего мне до зеленых чертей новоиспеченного папаши. Однако вскоре какой-то проходивший по улице абориген помахал моему спутнику рукой:

— О! Дырдук! Какая встреча! Чего ты тут, в бабьем доме, забыл?

— Да вот, свою дуру привел к старухе, — как-то даже смущенно ответил орк. — Родила она у меня. Пацана!

— О! Так это ж обмыть надо! — обрадовался знакомец ворчливого орка. — Айда к Ага-Лхану, будем пиво пить, песни петь, тебя поздравлять!

— Дык старуха ждать велела, — нерешительно ответил Дырдук.

— И ты старуху станешь слушать? Ты не мужик, что ли? — насмешливо кинул провокатор. — Раньше, чем до послезавтра, эти ведьмы не закончат. Я рядом живу, Апа-Шер бабу никогда раньше, чем на третий день, не отпускает. Ты что, тут так и будешь сидеть? Айда к Ага-Лхану, а спать ко мне пойдем, моя, если я с другом, не выгонит.

Я ухмыльнулся про себя. Воистину, что люди, что орки — везде одни порядки. И имечко у этого папашки оказалось самое подходящее. Иной раз смотришь на какого-нибудь мужика — такой Дырдук, всем Дырдукам Дырдук, а в глаза приходится звать каким-нибудь Эдуардом Матвеевичем.

Орки потопали куда-то за угол, я остался один и приготовился сидеть тут до тех пор, пока что-нибудь не произойдет. Но словно кто-то подглядывал за происходящим во дворе. Стоило Дырдуку уйти, из двери высунулась мордашка той девчонки, что принесла нам питье:

— Эй, чужой ага, иди в дом, Апа-Шер зовет!

Я подцепил обе кружки и пошел за девчонкой.

От встречи с этой самой Апа-Шер зависело очень многое. Это — не тупой Дырдук, это местная интеллектуальная элита, которая или поможет мне освоиться в новом мире, или объявит врагом народа и существом, подлежащим уничтожению. Только бы не брякнуть чего-нибудь лишнего!

С другой стороны, я надеялся на то, что Арагорн хорошо знает мой игровой загруз. Если ему надо, чтобы я в первый же день после появления в этом мире не стал мясом, то он должен был добавить к моим фантазиям на тему орка-воина-лекаря что-нибудь еще, что помогло бы мне освоиться. А так с его стороны не было никаких предложений, кроме средства от диареи. Значит, можно смело пользоваться тут игровой легендой — она не противоречит этому миру.

Так я и поступил. Правда, расспрашивать меня хозяйка дома начала далеко не сразу. Сначала усадила на подушку рядом с низеньким столиком, на котором уже было накрыто угощение. Да что там угощение — полноценный обед! Хорошо приготовленное мясо в разных видах, немного зелени и совсем чуть-чуть — суховатых серых лепешек.

Только учуяв запах мяса, я понял, насколько голоден. Ведь со вчерашнего вечера ничего не ел — не до того было. Подумал, что у орков, вполне вероятно, особые политесы не приняты, и начал уплетать за обе щеки. Старушка, сидевшая напротив меня, молча пила что-то из расписной кружки. Причем — вот странность — сидела она не за одним столом со мной, а чуть поодаль, на низенькой скамеечке, прислонившись спиной к столбу, поддерживающему кожаную крышу.

Когда первый голод прошел, я стал украдкой оглядываться. Что ж, интерьер вполне подходящий для жилища представителя полукочевого народа. Дом поделен надвое перегородкой чуть выше моего роста. За ней, видимо, что-то вроде кухни — над верхним краем вьется легкий дымок и утекает в отверстие в крыше. Или, с учетом специализации старухи, там — комната для рожениц.

Стены увешаны шкурами и кусками ткани. В передней половине пол устлан коврами. Вдоль стен — плетенные из лозы сундуки. Около невысокого деревянного столика — россыпь подушек. Видимо, здесь, как в Средней Азии, принято есть полулежа, хотя сама хозяйка сидит на низкой скамеечке. По идее, все вещи при необходимости можно без труда навьючить на пяток лошадей — или кто тут у них в качестве тягловой силы используется. Гыся что-то говорила про ездовых волков, но я не понял, да и не задумался — не до того было. Ясно, что беременной не полезно ездить на ком угодно — хоть на слоне.

Меня тревожило, почему хозяйка так внимательно смотрит на меня и молчит. И прислуживающая мне молодая орчиха тоже все делала молча.

Заговорила Апа-Шер только тогда, когда девушка принесла кувшин с каким-то питьем, кружку для меня и поднос с маленькими морщинистыми шариками — по виду нечто среднее между изюмом и сухим «китикетом»:

— Ну и чей же ты, старик, будешь?

Я чуть не подавился оказавшейся на удивление сладкой «китикетиной» и, естественно, ляпнул глупость:

— Ничей. Свой собственный.

И тут же сообразил, что в мире кочевников не бывает «ничьих». Разве что самый главный хан может считаться «ничьим», а все остальные — чьи-то вассалы, слуги, солдаты, холопы, рабы…

Апа-Шер скептически поджала губы:

— Это как же?

Я начал вдохновенно врать про молодого вождя, тридцать лет назад отправившегося служить великому императору в город, где дома сияют золотыми куполами, а людей так много, как травы в степи. Отправился, дескать, молодой вождь вместе со своей дружиной поискать славы, но сгинул в бою далеко от родины. А воины его остались в городе, служили в других отрядах. Я как можно цветистее расписывал жестокие схватки в приграничных землях и город, полный чудес и богатств, который в конце концов мне надоел до зелени в глазах, и я отправился помирать на родину, но не знаю, остался ли кто-то жив из моего клана и вообще — из тех, кого я помню.

В общем, я добросовестно повторял свой игровой загруз, расцвечивая его пересказом вычитанных в книгах эпизодов отношений Византии с восточными народами. Почему Византии — не знаю, просто именно Константинополь-Царьград чаще всего упоминался при разговоре с Арагорном, когда я сдавал ему свою игровую легенду.

К тому же то оружие, которым меня снабдили при переносе в Иномирье, явно не могло быть изготовлено народом, у которого бытовая культура столь примитивна, как у этих орков. Здесь даже, кажется, колеса не знают. По крайней мере, пока я сидел во дворе у знахарки, мимо нас по улице не проехало ни одной повозки. Пеших орков проходило множество, большая часть из них тащила что-то на собственном горбу. Пробежал мальчишка с крупной собакой на поводке, причем у той на спине были навьючены небольшие тючки. И ни одной телеги!

Да и здесь, в доме лекарки, — тоже странная смесь… Похоже, ткани — большая редкость. У старухи из ткани только платок да рубаха. А вот понева — из тонкой замши. И на плечах — не душегрейка какая-нибудь, а меховая накидка, на мой взгляд — совершенно лишняя в такую жару. Как-то не соответствует все это технологиям изготовления булатной стали и тонкости узоров на моей фляжке. К тому же рубаха у старухи явно полотняная. Значит, где-то существуют земледельческие народы, выращивающие хлопок, лен или что-то в этом роде. А где оседлое земледелие — там города. А где города — там цари-императоры и наемные солдаты.

Старуха кивала, слушая меня, а потом вдруг прищурилась и снова поразила меня:

— А ведь я тебя узнала, Мышкун!

Я открыл рот и снова закрыл, не зная, что ответить. Какой еще Мышкун?