Нет голода неистовей

Вернувшись наконец в кабинет, Лаклейн поприветствовал Боу строгим выражением лица.

— Господи, друг, ты с утра так и не выпустил бутылку?

— Что я могу поделать? В Киневейне всегда был самый лучший виски. Ничего не изменилось, — Боу налил для Лаклейна полный бокал.

Тот взял его и сел за стол. Выглядел он при этом еще даже более изможденным, чем раньше. Хотя его одежда и была измята, словно тот только что проснулся. А на шее у него виднелась ранка. Нет. Невозможно, чтобы он допустил такую мерзость. Что с ним, черт возьми, стряслось? Поразмыслив, Боу пододвинул графин с виски к Лаклейну.

Когда тот поднял брови, ликан сказал:

— Решил, тебе это понадобится, когда ты станешь рассказывать мне, где это, дьявол тебя разрази, ты был, что мы так и не смогли тебя найти? — Боу услышал гневные нотки в собственном голосе. Словно он винил друга в его же исчезновении.

— Вы бы никогда не нашли меня. Так же, как я не смог найти Хита, — выдавил Лаклейн, и, как обычно, когда он говорил о своем младшем брате, его голос лишился всяких красок.

Вспомнив Хита, Боу покачал головой. Невозможно вспыльчивый, он отправился мстить за смерть их отца, не осознавая, что те, кто пытался убить Деместриу, назад не возвращались. Лаклейн отказывался верить, что Хит погиб.

— Ты был в Хельвите?

— Какое-то время.

— Его там не было?

На лице Лаклейна застыло неприкрытое острое горе.

— Орда… она не оставила его в живых.

— Мне жаль, Лаклейн. — После продолжительного молчания Бау нахмурился и нарушил тишину. — Ты сказал «какое-то время».

— Потом Деместриу выбрал местом заточения катакомбы.

— Катакомбы? — в Ллоре ходили слухи, что где-то глубоко-глубоко под Парижем полыхал вечный огонь, поддерживаемый Ордой лишь затем, чтобы пытать бессмертных, которых его пламя все равно не смогло бы убить. Виски поднялось в его пустом желудке, и Боу замутило.

Когда же Лаклейн вместо ответа выпил, лицо Боу напряглось.

— Огонь действительно существует? И сколько ты там был?

— Десять лет в темнице. Все остальное время — в огне.

После этих слов Боу пришлось осушить свой бокал и забрать графин обратно.

— Твою мать! Как же тебе удалось сохранить рассудок?

— Ты никогда не отличался особой тактичностью, — наклонившись вперед, Лаклейн нахмурился, словно изо всех сил пытался облечь свои мысли в слова. — Мне и не удалось. Когда я вырвался, то был не в себе. Приступы ярости накатывали на меня один за другим, и я уничтожал всё незнакомое. Просветление наступало очень редко. И когда я встретил Эмму, то все еще страдал от этих приступов, — признался Лаклейн.

— Как же ты освободился?

Помедлив, Лаклейн задрал штанину. Боу наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть и тут же присвистнул.

— Ты потерял ее?

Лаклейн опустил штанину.

— Не было времени. Пламя утихло, и я учуял ее запах на поверхности, — он схватил бокал и сделал жадный глоток. — Я боялся упустить ее после стольких лет ожидания.

— Ты… отгрыз ногу?

— Да.

Видя, что бокал в руках Лаклейна еще чуть-чуть и лопнет, Боу сменил тему.

— И как вы с ней ладите? — после всего, что они с тобой сделали.

— Поначалу я пугал ее. Снова и снова терял над собой контроль. Но я уверен, что всё обернулось бы намного хуже, если бы Эммы не было рядом со мной. Думаю, я бы вообще не пришел в себя. Она успокаивает меня. Все мои мысли сосредоточены на ней, так что мне некогда думать о прошлом.

Красавица усмиряет чудовище?

— И где ты ухитрился найти ту, что так долго искал? Свою Эммалин Трой? Где пряталась твоя маленькая королева?

— Она родилась всего семьдесят лет назад.

Бау поднял брови.

— Такая юная? Она именно такая, о какой ты мечтал?

— Лучше, — Лаклейн провел пальцами по волосам. — Я не мог и представить себе такую пару, как она. Сообразительную, со столь изворотливым и сложным умом, что мне никогда ее не постичь. Еще она слишком красива и так скрытна, что страшно меня раздражает, но, тем не менее, не похожа ни на одну из женщин, что я когда-либо встречал, — он сделал очередной глоток виски, на этот раз наслаждаясь им. — Чем лучше я понимаю ее манеру выражаться, тем больше осознаю, что моя пара — остроумная и смешная девчонка, — он рассеянно улыбнулся, без сомнения, вспоминая что-то забавное. Наконец, снова посмотрев на Боу, Лаклейн сказал: — Я не ожидал, что моей пары будет чувство юмора, но невероятно этому рад.

Боу понял, что происходит нечто невероятное. На лице Лаклейна — и это спустя так мало времени после пыток — появилась улыбка. Если раньше Боу был убежден, что его друг введен в заблуждение и ошибается насчет своей пары, то сейчас он уже так не думал. Лаклейн потерял голову от этой Эммалин. Совершенно очевидно, что она была той единственной.

— И как ты планируешь с ней жить? Думается, тут необходима особая забота и кормежка.

— Она пьет из меня. Никогда раньше не пила из другого живого существа.

И хотя Боу уже видел шею Лаклейна, он все равно удивился.

— Она не убивает, чтобы кормиться?

— Ни разу не убивала, — заявил Лаклейн гордо. — Меня это тоже поразило, но она очень нежная, никогда и мухи не обидит. Мне пришлось заставлять ее пить из себя.

— Вот почему твоя нога не заживает так, как следовало бы, — заметил Боу.

— Крошечная цена, которую приходится платить.

— И на что это похоже, когда она пьет? — пока Лаклейн пытался сформулировать ответ, Боу продолжил: — Выражение лица, которое ты пытаешься скрыть, говорит о многом. — Господи, ему это нравилось.

Лаклейн провел рукой по губам.

— Процесс невероятно… приятный. Но помимо этого, я уверен, что он соединяет нас. Связывает. По крайней мере, так он действует на меня. — Уже тихим голосом он признался: — Думаю, я стал жаждать этих моментов сильнее, чем сама Эмма.

Совершенно потерял от нее голову. Пусть Эмма и была вампиршей, Боу завидовал этому чувству.

— И как столь юная бессмертная относится к великой судьбе быть твоей королевой?

— Она не знает об этом, — увидев, как на него посмотрел Боу, Лаклейн добавил: — Она бы этому не обрадовалась. Как я уже сказал, я… я обращался с ней не так, как должен был. Не оказывал ей уважения и не утруждал себя попытками скрыть свое отношение к ее вампирской природе. Все, что она сейчас хочет — вернуться домой, и я ее не виню.

— Я задавался вопросом, почему ты не отметил ее. Сейчас опасное время.

— Знаю. Поверь мне. Веками я представлял себе, как буду баловать и защищать свою пару, а вместо этого превратил жизнь Эммы в самый настоящий ад.

— Тогда почему ты разозлился на нее сегодня утром? — Боу прищурился. — Не могу передать словами, насколько это неразумно.

— Я беспокоился, потому и вышел из себя. Сейчас всё в порядке.

— Ты не сделал Эмму своей и можешь ее потерять.

— Именно это и произошло с Марией?

Лаклейн знал, что в присутствии Боу о ней лучше не говорить. Мария была феей и его парой. Она умерла, убегая от него.

Когда Боу яростно посмотрел на друга, тот сказал:

— Знаю, ты никогда не говоришь об этом, но в моем случае — должен ли я что-то знать?

— Да. Твоя Эмма другая и всегда такой будет. Не упрямься и не глупи. И не пытайся навязать ей наш образ жизни. Иначе, — прибавил Боу негромко, — закончишь так же, как и я, превратившись в живое предостережение для других.

Лаклейн начал было что-то говорить, но остановился.

— Что? Спрашивай, что хочешь.

— Как тебе это удается? Продолжать жить с этой болью? Сейчас, осознавая в полной мере, что ты потерял, я не думаю, что смог бы жить, лишившись пары.

Боу поднял брови.

— А я не думаю, что смог бы сохранить рассудок, если бы днем за днем на протяжении десятилетий мою плоть слизывал огонь, — он пожал плечами. — У нас у всех есть свои крошечные пытки. — Но эти два вида страданий были не равнозначны, и друзья это понимали. Боу с радостью отправился бы в ад, только бы вернуть Марию.