Нет голода неистовей

Вскочив на бортик, идущий по краю руин, Эмма принялась ходить по нему, кружа снова и снова, размышляя обо всем, что с ней случилось. До своей поездки в Европу она стремилась к чему-то большему. Сейчас же, лишенная своей привычной жизни, поняла, насколько та хороша. Да, она была одинока, ощущала нехватку второй половинки. Но теперь, вынужденная каждый день иметь дело с упрямым, властным самцом, при этом оставаясь еще и его пленницей, она решила, что наличие пары в жизни совершенно очевидно переоценивают.

Да, иногда она чувствовала себя аутсайдером — например, когда не знала, куда смотреть и как себя вести, если ее тетки в очередной раз начинали вопить насчет вампиров.

Но чаще все было по-другому. Конечно, они немилосердно дразнили ее, но, оглядываясь назад, Эмма понимала, что они дразнили всех. Например, ее тетку Мист. Несколько лет назад после случая с вампирским военачальником ковен прозвал ее Мист — Совратительница вампиров. Как оторвать Мист от вампира? — издевались они. — Ломом.

И тут на Эмму снизошло озарение. Может быть, тетки и обращались с ней по-другому, но совершенно точно не как с чужой. Неужели ее собственные комплексы влияли на то, какими она видела своих родных? Эмма вспомнила тот день, когда ее руку выставили на солнце. Сейчас даже он воспринимался иначе. Сперва воспоминания вновь потрясли ее и причинили боль. Но затем ей вспомнились две отчетливые вещи: Регина бросилась к ней и вздрогнула при виде ожога. А Фьюри заявила всем, что Эмма была совсем как они.

Ее губы изогнулись. Это сказала Фьюри. Их королева.

В ней забурлил восторг. Эмме тотчас же захотелось вернуться домой и взглянуть на всё новыми глазами. Ей не терпелось познать то, что раньше она считала само собой разумеющимся или чего просто не замечала. Ей хотелось погрузиться в пьянящий сон, вслушиваясь в убаюкивающее жужжание насекомых дельты и крики ее родни. Хотелось лежать, завернувшись в свои собственные одеяла, сваленные горкой под королевской кроватью в ее комнате — а не валяться в огромной кровати Лаклейна. Потому как, казалось, что вырезанные символы рассказывали какую-то древнюю историю и, помоги ей Фрейя, но она чувствовала, что пока находится в этой кровати, является частью ее истории.

Когда Эмма, скользя по бортику, обогнула колонну, ей в ладонь вонзилась большая заноза. Прежде она бы заревела от боли. Сейчас же только вздохнула. Всё относительно. Если сравнивать с тем, когда твою грудь вспахивают как грядку с овощами, эта заноза казалась всего лишь небольшой неприятностью.

Эмма наклонила голову и, уставившись на ранку, нахмурилась. Воспоминания нахлынули на нее. Должно быть, ей снова снился Лаклейн. Сегодня.

Во сне она видела… их последнее сексуальное приключение, но уже его глазами.

Глядя на маленькую каплю крови рядом со светлой деревянной щепкой, Эмма погрузилась в воспоминания, чувствуя, как занозы от изголовья кровати впиваются в его ладони. Но Лаклейну было плевать на боль. Он должен был держать руки там. Должен был!

Его потребность прикоснуться к ней боролась с желанием заслужить ее доверие. Эмма чувствовала, как невыносимо сильно он хотел до нее дотронуться. Ощущала страсть, бурлящую в нем, необходимость вонзиться в ее тело. И Эмма сама себе призналась, что, окажись она на его месте, то послала бы все к черту и, запустив в него когти, притянула бы к себе.

От всех этих картин его сна, у нее закружилась голова. Она была потрясена тем яростным голодом, что он испытывал. Смущена из-за того, что, увидела узорчатый потолок их номера в отеле, когда он запрокинул голову, стараясь не кончить.

Но ее волосы скользили по его телу, ее бедра неустанно терлись о его, а нежная грудь прижималась к крепкой грудной клетке. Он ощущал, как она жадно пила его кровь, и знал, что больше не сможет сдерживаться…

Неожиданно вынырнув из воспоминаний, Эмма покачнулась и моргнула.

Лаклейн повел себя благородно. Сдержал своё слово даже под натиском этой жажды. И сейчас она хотела вернуться в ту ночь, чтобы дать ему то, чего он так отчаянно желал. Но она не могла. Потому что это был всего лишь сон. Или воспоминание. Неожиданно Эмма соскользнула с бортика. Инстинктивно приземлившись сначала на корточки, следом она все равно упала на землю.

Всё точно так же, как когда ей приснилось ожерелье.

Она сходила с ума. Как Никс, видящая то, что не должна.

Лаклейн, что ты со мной сделал?

И вот теперь она сидела на мокрой траве в странной стране, где неправильно расположенные звезды висели так низко, что казалось, будто небо опустилось.

На рассвете Эмма не вернулась.

Охранники проследили, как она вошла в дом, и остались сторожить входы в замок. Но прошел совершенно безумный час, прежде чем Лаклейн ее нашел. Свернувшись в клубочек, она спала под лестницей в кладовке для швабр. Знала ли Эмма, что запах хранившихся там аммиака и мастики перебьет ее собственный?

Обнаружив свою пару дрожащей в пыли, Лаклейн заскрежетал зубами. В один миг его тревога обернулась яростью.

— Проклятье, Эмма, — поднимая ее, рявкнул он. О чем, черт возьми, она только думала? Он установит определенные правила, и, ей-Богу, Эмме придется…

Солнечный свет залил коридор, и Лаклейн бросился в угол, прикрыв ее тело своим.

— Закройте гребаную дверь!

— Мои извинения, — дверь закрылась, и за его спиной зазвучал знакомый протяжный голос. — Не знал, что здесь будут вампиры. Тебе следовало повесить табличку.

Помещение вновь окутал полумрак. Повернувшись, Лаклейн увидел Боуэна, своего старого друга. Удовольствие от встречи с ним померкло, когда он заметил, как сильно тот похудел. Походивший некогда телосложением на Лаклейна, сейчас Боу выглядел тощим и костлявым.

— Не успел я отойти от шока, увидев тебя живым, как ты, похоже, припас еще сюрприз, — подойдя поближе, Боуэн принялся нагло рассматривать лежащую на руках у Лаклейна Эмму, и даже приподнял ее волосы, и потрепал по подбородку — Красивая малютка. Немного грязновата.

— Сегодня утром она заснула под лестницей, — не в силах понять ее поступок, Лаклейн покачал головой. — Познакомься с Эммалин Трой. Твоей королевой.

Боу приподнял брови, выказывая тем самым эмоций больше, чем Лаклейн видел у него с тех самых пор, как его пара покинула его.

— Королева-вампирша? Судьба тебя, должно быть, ненавидит, — Лаклейн сердито засверкал глазами, а Боу вновь принялся рассматривать Эмму. — У нее заостренные уши?

— Она наполовину валькирия, — объяснил Лаклейн. — Выросла в их ковене. Ее прятали от Орды.

— Тогда ситуация только что стала еще занятнее, — сказал Боу, на самом деле показывая полное отсутствие интереса.

Эммалин задрожала и прижалась лицом к груди Лаклейна.

Боу окинул друга пристальным взглядом.

— Не думаю, что когда-нибудь видел тебя в таком истощенном состоянии. Иди умой свою мерзнущую крошку… валькирию и поспи. — И хотя еще не было и восьми утра, он добавил: — Виски я налью себе сам.

Позже днем Боу пришел к выводу, что Лаклейн совсем лишился рассудка.

Налив себе очередную порцию скотча, Боу тут же осушил бокал. Уж кому-кому, а ему последнему следовало бы сомневаться в вероятности того, что женщина вне клана или их расы стала ликану парой. И всё равно это было слишком ненормально. В мире не существовало других таких непримиримых врагов, как вампиры и ликаны, и, тем не менее, Лаклейн собирался признать одну из них — пусть даже и полукровку — своей королевой?

Где бы он ни находился последние сто пятьдесят лет, пребывание там совершенно очевидно свело его с ума…

Боу приподнял голову, отвлекшись на мгновение на запахи, плывущие из кухонь, где сейчас царила невообразимая суета. Все, кто работал в замке, готовились к полнолунию — убирались, стряпали многочисленные блюда, делали все, чтобы успеть в срок покинуть поместье. Ароматы готовящейся в печах пищи были точно такими же, как и в детстве, когда он здесь рос. На самом деле кухни Киневейна всегда были его любимым местом. Ликан нахмурился, пытаясь вспомнить, когда ел последний раз. Возможно, ему стоит изъять вампирскую долю еды. Ей она все равно не понадобится.