Страница 22 из 77
Она ясно осознавала, что Лаклейн лежал между ней и окном, тем самым ограждая ее от солнца. Он придвинул ее к своей груди еще ближе, и она почувствовала себя…защищенной.
И вот, когда Эмма было решила, что разгадала его, он сделал нечто неожиданное.
Открыв глаза, Эммалин села на кровати и моргнула, в ошеломлении от того, что увидела. Если он и заметил, что она проснулась, то не подал виду, продолжая сидеть в дальнем углу в полной темноте, наблюдая за ней светящимися глазами. Не поверив своему ночному зрению, Эмма потянулась к лампе на ночном столике, но та оказалась сломанной, валяясь у кровати.
Глаза ее не обманули. Комната была…разгромлена.
«Что тут случилось? И что могло заставить его сделать такое?»
— Одевайся. Мы уезжаем через двадцать минут.
Устало встав, он, хромая и спотыкаясь из-за ноги, которой, похоже, стало хуже, направился к двери.
— Но, Лаклейн…
Дверь за ним закрылась.
Сбитая с толку, Эмма смотрела на следы от когтей, оставленные им на стенах, полу, мебели. Абсолютно все в комнате было поломано на куски.
Взгляд Эммы упал вниз. Что ж, похоже, не все. Ее вещи стояли за разломанным креслом, словно он спрятал их подальше, осознав, что должно было вот-вот случиться. Одеяло, которое он умудрился накинуть на окно поверх штор, пока она спала, все еще висело нетронутым там же, создавая дополнительную защиту от солнца. А кровать? Следы когтей, набивка матраса и перья окружали Эмму, словно кокон.
Но сама она была невредима.
Глава 9
Если Лаклейн не хотел рассказывать ей, почему вышел из себя и разгромил в пух и прах их гостиничный номер — что ж, ее это устраивало. Надев юбку, рубашку и ботинки, Эмма повязала на голову свернутый шарф так, чтобы не было видно ушей и, разыскав в сумке свой ай-Под, пристегнула его к руке.
Ее тетка Мист называла устройство АПЭ, или “ай-Под — соска-пустышка Эммы”, потому что всякий раз, когда Эмма была раздражена или сердита, она включала музыку, чтобы “избежать конфликта”. Как будто это так уж ужасно и АПЭ не был создан как раз для таких случаев…
А прямо сейчас Эмма рвала и метала. Именно тогда, когда она уже было решила, что этот ликан вполне мог бы быть «ничего», и что его припадки в стиле «спятил-али-нет» уже позади, он снова повел себя по отношению к ней, как большой злой волк. «Но этот маленький поросенок тоже не промах», подумала Эмма. И прямо сейчас Лаклейн на всех парах мчался к тому, чтобы окончательно закрепиться в ее сознании законченным психом.
Его настроение менялось со скоростью автоматной очереди — от обжигающих объятий под дождем, когда он прижался своей голой грудью к ее, до грубых нападок, а затем вдруг нежного без-пяти-минут любовника в ванной вчера вечером. Лаклейн заставлял ее постоянно быть настороже, в досадном и утомительном состоянии, к которому она, похоже, уже начинала привыкать. Это чрезвычайно угнетало.
И вот опять. Он оставил ее в этой разгромленной комнате, не объяснив ни слова. А ведь она могла бы сейчас походить на тот сломанный стул.
Сдув с глаз упавший локон волос, Эмма заметила застрявшее в нем перо из подушки. Стряхнув его рукой, она осознала, что сердита на себя не меньше, чем на него.
В их первую ночь Лаклейн допустил, чтобы солнце обожгло ей кожу, а теперь, сегодня, снова выпустил когти — как тогда, когда искромсал бок автомобиля, — пока она мирно спала, ни о чем не подозревая.
Всю жизнь Эмма делала даже невозможное, чтобы оградить себя от любых неприятностей. И только затем, чтобы выбросить всю свою осторожность насмарку, когда дело коснулось него? Сколько всего семья сделала ради ее безопасности. Чтобы спрятать Эмму, переместила ковен в изобилующий существами Ллора Новый Орлеан, укрыла поместье во мгле. И все это только для того, чтобы теперь позволить ей умереть …?!
Укрыла поместье…? А зачем они это сделали? Она никогда не просыпалась до захода солнца, никогда не бодрствовала при свете дня. Окна ее комнаты всегда были закрыты ставнями, а сама Эмма спала под кроватью. Тогда откуда эти воспоминания о том, как она бежит по их темному дому днем?
Ее взгляд приковала внешняя сторона ладони, и тело в ту же секунду охватила дрожь. Впервые со дня ее бессмертия память об «уроке» всплыла в ее сознании с абсолютной ясностью….
Ее нянчила ведьма.
Эмма сидела на руках у женщины, когда домой вернулась Анника. Ее не было почти неделю, и когда малышка услышала, что та вернулась, она вырвалась из рук няни и сломя голову понеслась навстречу Аннике, выкрикивая ее имя.
Регина успела схватить и затащить Эмму в тень за миг до того, как та выбежала прямо на свет, льющийся через открытую дверь.
Дрожащими руками валькирия прижала малышку к груди и прошептала.
— Зачем ты это сделала?
Но тут же снова сжала ее в объятиях, пробормотав.
— Глупая маленькая пиявка.
К этому времени все уже спустились вниз. Ведьма униженно извинялась.
— Она зашипела, клацнув зубами. И я, испугавшись, отпустила ее.
Анника, не переставая, ругала дрожащую Эмму, пока в стороне не послышался голос Фьюри. Толпа расступилась, дав ей пройти.
Фьюри была в точности такой, какой ее и рисовало имя — наполовину Фурией. И она внушала настоящий страх.
— Выставьте ладонь дитя на солнце.
Лицо Анники стало белее мела.
— Эмма не такая, как мы. Она слишком хрупка…
— Она шипела и дралась, дабы заполучить желаемое, — прервала Фьюри. — Я бы сказала, она в точности такая, как мы. И так же, как и нас, боль научит ее.
— Она права, — сказала Кара, близнец Фьюри. Они всегда принимали сторону друг друга.
— Уже не впервые она оказывается на волосок от смерти. Лучше сейчас ладонь или лицо, чем потом ее жизнь. Не важно, в какой темноте мы держим поместье, если не можем удержать Эмму в его стенах.
— Я не сделаю этого, — сказала Анника. — Я …не могу это сделать.
— Тогда это сделаю я, — произнесла Регина, таща упирающуюся Эмму за собой.
Анника оставалась неподвижной, и хотя выражение лица валькирии было холодно, словно мрамор, по щекам бежали предательские слезы. Когда Регина подставила ладонь Эммы под луч солнца, малышка завопила от боли. Она, не переставая, кричала, моля Аннику о помощи, выкрикивая «за что» снова и снова, пока ее кожа, в конце концов, не загорелась.
Когда Эмма очнулась, Фьюри, склонив голову набок, так смотрела на нее своими глазами цвета лаванды, словно реакция Эммы ее удивила.
— Дитя, ты должна понять, с каждым днем эта земля все больше полнится опасностью, грозящей тебе смертью. И только осмотрительность поможет избежать гибели. Не забывай этот урок, ибо, если он повторится, боль будет куда сильнее.
Эмма упала на колени, а затем на четвереньки, хватая ртом воздух. Мелкие рубцы на внешней стороне ладони зудели. Не удивительно, что она была такой трусихой. Совсем не удивительно… совсем… совсем…
Эмма считала, что они спасли ей жизнь, а вышло, что они же и поставили ее под угрозу. Меньшее зло, что они выбрали, оказывало влияние на каждый день ее жизни. Эмма поднялась и, спотыкаясь, прошла в ванную, где ополоснула лицо водой. «Эм, возьми себя в руки», подумала она, ухватившись за край раковины.
К тому времени, как Лаклейн вернулся за ее чемоданом, эмоции Эммы достигли уровня полыхающего гнева, и она направила его прямо на заслуживающую того цель. Не сводя с него пристального взгляда, она стала резкими, сильными движениями демонстративно смахивать набивку подушек со своего багажа. Что заставило Лаклейна нахмуриться.
По дороге к машине Эмма с трудом сдерживала шипение и желание ударить ногой по внутренней стороне его коленки. Лаклейн повернулся и открыл для нее дверцу.
Как только они забрались внутрь и она включила зажигание, ликан сказал.
— Ты … все слышала?
— Слышала что? — выпалила она. — Как ты кромсал номер, словно безумный ниндзя?
Но, заметив его озадаченный взгляд, все же ответила.