Четверо из России

Я сообщил о битве под Москвой и о победе под Сталинградом и сам удивился тому, как восприняли это поляки. Их славно подменили. Они радостно галдели на своем языке, били друг друга по плечам, смеялись, как мальчишки. Потом Юзеф подхватил меня могучими руками и, расцеловав, крепко-крепко прижал к себе. Сигизмунд ласково похлопал меня по плечу:

– Спасибо, мальчик! После твоих слов мне опять хочется жить…

– Ты – дурень! – зло перебил Сигизмунд а маленький полячок, который молился у кладбища.

– Не говори, Франц, чего не надо! – укоризненно ответил Сигизмунд.

Я испугался, как бы поляки не бросились бить своего товарища, но в это время меня подтолкнул Левка и, округлив глаза, кивнул в сторону пашни. Вдоль борозды ползла гадюка. Увидя людей, она остановилась, подняла голову и быстро-быстро стала шевелить языком, напоминая чем-то баронессу.

Левка поднял лопату и одним махом перебил змее хребет.

– Что за митинг? – закричал неизвестно как подкравшийся к нам Верблюжий Венок. – Это все ты, старый смутьян! – вцепился он в Сигизмунда, поднимая плеть.

В ту же минуту Левка упал на землю и принялся вопить что есть мочи:

– Господин Камелькранц, спасите! Спасите меня, а то я умру… Эти бестолковые поляки только кричат, а помочь не могут. Меня укусила гадюка, господин Камелькранц!

Змея все еще корчилась недалеко от нас.

И Левка до того ловко провел сценку мнимого несчастья, что горбун поверил. Он нагнулся и стал перетягивать плетью «ужаленному» Левке ногу в колене. Поляки расходились. Они говорили между собой по-польски, и по их одобрительным взглядам можно было понять, что невольники восхищаются находчивостью Левки, спасшей Сигизмунда от расправы, а нас всех – от неприятностей. И только Франц, поравнявшись с Левкой, бросил на него злобный взгляд. Я отчетливо услышал, как поляк прошипел:

– Пся крев!

Нам снова не дали обедать. Поэтому мы собрались около Левки, который лежал на земле.

Я вынул из кармана подарок поляков и, бросив кусочки хлеба в подсоленную воду, мы стали есть тюрю, укрывшись от Камелькранца.

После обеда двое поляков стали выпахивать картошку. Нас с Димкой Камелькранц отрядил собирать ее за плугом. Всякий раз, когда я с ведром подходил к куче картофеля, я встречал около нее Сигизмунда или Юзефа, и никто не мешал нам переброситься парочкой слов. Я узнал, что поляки здесь уже давно.

– А вы не пытались бежать?

– Куда бежать? – с чуть грустной иронией отвечал мне Сигизмунд. – Нам бежать некуда. Вся Польша уже четыре года оккупирована Гитлером.

– Я часто толкую им это… – подошел Юзеф. – Надо бежать. Но попробуй, уговори их!

Снова появился Камелькранц, а за ним по-прежнему униженно шла госпожа Бреннер. Юзеф и Сигизмунд поведали мне ее печальную историю. Госпожа Бреннер арендует у баронессы землю, так как у нее своей земли нет. Сейчас фрау Бреннер осталась одна, без мужа, с ребятами, а Фогель требует от нее платы частью урожая.

– Мне наплевать, где вы возьмете картофель! – твердил женщине Камелькранц. – Через три дня чтобы вы его привезли, иначе передам дело в суд.

Фрау Бреннер молча поплелась по дороге.

ФЕРДАММТ[44]

От тугой перевязки нога у Левки начала пухнуть. Ему и в самом деле стало больно, он стонал уже не только старательно, но искренне. Несколько раз его руки протягивались к повязке, чтобы расслабить ее, но Большое Ухо тут же отдергивал их: пусть будет больно, пусть нога станет толстой, как бочка, – это даже хорошо, так как придает больше правдоподобия выдумке насчет змеи.

Сигизмунд, несколько раз ходивший пить к тому месту, где лежал Левка, ничего не понимал. Наконец он обратился к Камелькранцу:

– Господин управляющий, вы посмотрите на русского мальчика. Мне кажется, с ним надо что-то делать…

Камелькранц подумал, подумал, и велел своему племяннику Карлу отвезти больного работника догмой.

Опираясь на лопату, Левка поковылял к бричке. Он хотел сесть рядом с Карлом, но тот брезгливо кивнул на козлы. Я, дескать, хозяин, ты мой невольник, и знай свое место. Но в дороге, как мы узнали потом, Левка заставил маленького барона кое-что понять.

Вначале они ехали молча. Но Большое Ухо не умел долго молчать. Ему непременно надо было с кем-нибудь говорить. Он и решил перекинуться парой слов с Карлом.

– Послушай, Фердаммт…

– Это кого ты зовешь Фердаммтом? – обиделся Карл.

– Тебя, кого еще… Ты не крути, Фердаммт, а отвечай на вопрос. Почему ты такой толстый?

– Я – больной, – важно ответил барон.

Левка расхохотался:

– Я так и знал. Ты – не жилец на белом свете и к тому еще – дурак.

– Я тебя сейчас выброшу из коляски, – вспылил маленький барон. – И ты пойдешь, как пленник за колесницей победителя.

– Это еще вопрос, – ухмыльнулся Большое Ухо. – Я, видишь, не люблю, когда меня выбрасывают. Я люблю сам выбрасывать.

Карл ухватил Левку за плечи, но тот вывернулся и ткнул немца локтем в лицо.

– Тир, куси его, куси! – вопил Карл.

Но Левка уже успел приручить собаку. Тир бежал рядом с бричкой, лаял, вилял хвостом и не знал, кого здесь надо брать.

И, путая падежи, перевирая окончания немецких слов Левка принялся втолковывать:

– Немцы вообще против русских никуда не годятся. В тринадцатом веке были такие же псы-рыцари. И вздумали они схватиться с нашими на Чудском озере. Пришли – страшнее не придумать: одеты в железные сетки, на головах рога. А наш Васька Буслаев взял оглоблю да как начал гвоздить по вашим, так от псов куда руки, куда ноги, куда головы полетели с рогами…

– Этого не может быть, – важно сказал Карл. – Арийцы – непобедимая раса.

– А ты тоже из этой расы?

– Конечно, – убежденно ответил Карл. – Мама говорила, что наш род идет от самого Фридриха Барбароссы.

– Тогда выходи из брички и давай сразимся на кулаках, – предложил Левка.

Карл не понимал, что это такое – сражаться на кулаках. Но Левка быстро разъяснил суть дела. Он спихнул Не Жильца на свете с тележки и, дав несколько зуботычин, так разозлил, что Карл бросился к Большому Уху с кулаками.

– Ну вот, а говорил – не умеешь, – подбадривал его Левка и так обрабатывал, что бедный потомок непобедимой расы бросился бежать. – Вот видишь, Фердаммт… Плохой из тебя ариец, – ехидно произнес наш друг. – Теперь ты будешь служить мне.

Он усадил Карла на козлы, а сам разлегся в бричке:

– Давай погоняй, надо поскорее ногу лечить!

У ворот замка Карл почувствовал себя хозяином:

– Иди открывай ворота!

– А кто кому теперь должен служить: я – тебе или ты – мне? – спросил Левка.

Но Фердаммт уже все забыл. Он соскочил с повозки, с ревом убежал во двор и появился оттуда лишь в сопровождении мамаши. На баронессу страшно было смотреть. Глаза ее совсем остановились, а тонкий красный язычок все время бегал по губам.

– Ты сказал, что мой сын должен тебе служить? – сипела фрау.

– Да нет, – пытался оправдаться Левка. – Мы с ним шутили…

– Ты с ним шутил? – еще пуще озверела Птичка. Она схватила Левку за шиворот и сбросила с тележки.

Фердаммт тут же подскочил и ударил врага пинком в лицо.

«Ну все! Теперь мне конец», – подумал Левка, видя, как Птичка поднимает для удара свою гигантскую ногу.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Овчарка, которая беспокойно металась, не зная, на чью сторону ей перейти в этой расправе, вдруг клацнула зубами и схватила железными челюстями мучительницу за ногу. Баронесса дико вскрикнула и, выпучив от страха глаза, стала медленно садиться на землю.

– Тир! – крикнул Левка. – Тубо!

Собака отпустила баронессу и, прикрыв лежащего, принялась угрожающе рычать на хозяев.

Баронесса кое-как встала и вместе с незадачливым сыном поднялась на крыльцо. Через минуту из дома выскочила Луиза и, сбросив с себя фартук, куда-то побежала.

– Ты куда, Луиза? – крикнул ей вдогонку Левка.

– Доктора надо!

Левка по наивности думал, что врача кличут к нему и перетрусил. Он быстро нашел гвоздь и сделал себе ранку на ноге, надеясь этим обмануть доктора.