Побудь в моей шкуре

Иссерли выбралась из машины и открыла багажник, который всегда был пуст, если не считать баллона с бутаном и маленького огнетушителя. Совместными усилиями они запихали рюкзак в багажник.

– Большое спасибо, – сказал владелец рюкзак важным и звучным голосом, который, как была в состоянии понять даже Иссерли, выдавал в нем иностранца.

Иссерли вернулась за руль, турист сел на пассажирское сиденье, и они тронулись с места в тот самый момент, когда край солнечного диска коснулся линии горизонта.

– Какое везение! – сказал пассажир, аккуратно переворачивая картонную табличку надписью вниз и укладывая ее на колени, обтянутые оранжевыми штанами для трекинга. Табличка была аккуратно вставлена в прозрачную пластиковую папку, в которой лежала еще целая пачка бумаги, причем на каждом месте было явно написано название какого-нибудь населенного пункта. – Не так-то просто поймать здесь машину после захода солнца.

– Покупатели любят видеть товар лицом, – согласилась Иссерли.

– И их можно понять, – сказал автостопщик.

Иссерли откинулась на спинку кресла, положила руки на руль сверху и предоставила пассажиру возможность рассмотреть свой товар.

Ему ужасно повезло. Если все будет в порядке, он попадет в Турсо к вечеру, а завтра окажется уже на Оркнейских островах. Разумеется, до Турсо еще ехать добрую сотню миль, но машина, едущая со средней скоростью пятьдесят миль в час – или даже сорок, как эта, – теоретически может покрыть это расстояние за три часа.

Он еще не спросил у девушки, куда она едет. Возможно, она провезет его совсем недолго, а затем скажет, что ей нужно свернуть с шоссе. Однако она, похоже, уловила его намек на трудности путешествия автостопом в темное время суток, а это, скорее всего, означает, что она не собирается высадить его через десять миль где-нибудь на пустынной дороге. Скоро она с ним заговорит, это наверняка. Последняя реплика была его, так что, если он заговорит с ней сам, это будет не совсем вежливо.

У этой девушки явно не шотландский акцент.

Может быть, она из Уэльса? Жители там говорят очень похоже. А может, она и вовсе с континента, только явно не из одной из тех стран, которые ему хорошо знакомы.

Когда он голосует, женщины останавливаются редко. Они почти всегда проезжают мимо, причем дамы постарше неодобрительно покачивают головой, словно то, что он делает, сродни какой-то безрассудной выходке – типа кувыркания на проезжей части дороги, а молодые девушки косятся на него так раздраженно и нервно, словно он уже забрался к ним в машину и начал приставать. Но эта девушка была совсем другой. Она встретила его очень приветливо, а сейчас без стеснения демонстрировала ему свою огромную грудь. Оставалось только надеяться, что она не собирается делать ему никаких предложений интимного свойства.

По крайней мере до тех пор, пока они не доедут до Турсо.

Пока она глядела вперед, он почти не имел возможности рассмотреть ее лицо, а жаль. Очень интересное лицо. Очки с такими толстыми стеклами, каких он никогда прежде не видел. В Германии водительские права не выдали бы тому, кто страдает столь серьезным расстройством зрения. Ее посадка за рулем, как ему показалось, свидетельствовала о серьезных проблемах с позвоночником. Руки большие, но при этом необычно узкие. Кожа по краю ладони от мизинца и до самого запястья, блестящая и словно ороговелая, совсем другой текстуры, чем в других местах, – вероятно, последствие пластической операции. Но грудь просто само совершенство – большая, безупречной формы. Впрочем, возможно, и это – последствие операции.

Но вот она повернулась к нему, тяжело дыша ртом, словно ее маленький, изящный носик тоже изваян скальпелем хирурга, причем безо всякого учета действительной потребности организма в кислороде. Сильно увеличенные линзами глаза, хоть и красные от усталости, были, по его мнению, все же потрясающе красивыми. Радужные оболочки, каре-зеленые, сверкали, словно мазки какой-то экзотической бактериальной культуры под объективом микроскопа.

– Итак, – сказала она, – что вам нужно в Турсо?

– Не знаю, – ответил он. – Возможно, что ровным счетом ничего.

Только теперь она заметила, какая у него великолепная фигура. Обманчиво худощавая, но на самом деле необычайно мускулистая. Он, наверное, смог бы бежать следом за медленно едущей машиной целую милю.

– И что вы будете делать в этом случае? – спросила она.

Он скорчил гримасу, которая, как догадалась Иссверли, у представителей его народа означала то же самое, что у британцев – пожатие плечами.

– Я еду туда, потому что я там никогда не был, объяснил он.

Подобная перспектива, судя по всему, казалась ему одновременно и скучной, и захватывающе интересной. Густые светлые брови нависали над его бледно-голубыми глазами, словно два снеговых облака.

– Вы хотите пересечь всю страну? – подсказала Иссерли.

– Да. – Это утверждение в его устах прозвучало подчеркнуто твердо и решительно, словно произнести его было равноценно восхождению на небольшую гору, для которого требовалось определенное усилие, но при этом не надменно. – Я стартовал в Лондоне десять дней тому назад.

– Путешествуете в одиночку?

– Да.

– Впервые?

– В детстве я объездил всю Европу вместе с претками(последнее слово было первым в его речи, которое Иссерли не сразу поняла, – в основном его английский был весьма неплох). – Но тогда я видел все глазами моих претков.Теперь я хочу увидеть все своими собственными глазами.

Он нервно взглянул на Иссерли, словно внезапно осознал, что подобная откровенность нелепа, когда говоришь с незнакомцем.

– А ваши родители понимают вас? – поинтересовалась Иссерли. Отыскав к нему подход, она позволила себе расслабиться и слегка вдавить педаль газа.

– Надеюсь, что да, – ответил он, слегка нахмурившись.

Хотя было очень соблазнительно продолжать тянуть за эту пуповину, чтобы добраться наконец до того самого пупка, к которому она прикреплена, Иссерли поняла, что пассажир рассказал ей о своих «претках» ровно столько, сколько считал нужным, и дальнейшая настойчивость ни к чему не приведет. Вместо этого она спросила, откуда он приехал.

– Из Германии, – ответил автостопщик, вновь поглядев на нее так нервно, словно боялся, что она безо всякого предупреждения набросится на него. Иссерли решила, что он успокоится, если она проявит в беседе ту же основательность подхода, которая, судя по всему, была присуща ему самому.

– По вашим впечатлениям, в каких отношениях наша страна более всего отличается от вашей?

Немец обдумывал ответ в течение полутора минут. Бесконечные черные поля, испещренные бледными пятнами пасущихся коров, проплывали по обеим сторонам дороги. В огне фар мелькнула табличка, изображавшая стилизованное лохнесское чудовище, сложенное из трех фрагментов.

– Британцам, – изрек наконец автостопщик, – все равно, что о них думают другие.

Иссерли на какое-то время задумалась. Она не могла понять, то ли он считает, что британское равнодушие к мнению окружающих свидетельствует об их внушающей зависть уверенности в себе, то ли является признаком достойной сожаления ограниченности, характерной для островитян. В конце концов Иссерли заключила, что подобная двусмысленность вполне могла быть преднамеренной.

Ночь упала на мир. Скосив глаза, Иссерли восхитилась профилем пассажира, выхваченным из темноты тусклым отсветом от фар и габаритных огней мчащихся по шоссе автомобилей.

– Вы останавливались в гостях у знакомых или ночевали в гостиницах? – спросила она.

– В основном в студенческих общежитиях, – ответил немец с небольшой задержкой, словно в интересах истины ему требовалось основательно порыться в памяти. – Только однажды в Уэльсе я познакомился с семьей, которая попросила меня погостить у них пару дней.

– Как любезно с их стороны, – пробормотала Иссерли, увидев в отдалении мерцающие огни Кессокского моста. – Они ждут вас на обратном пути?