Десант из прошлого

Вполне естественно, что Мартин О’Нейл, в жизни которого постоянная нужда была понятием обыденным, не мог не одобрять финансовой политики, проводимой в республике. Как и все прочие, он с легким сердцем предоставлял банку право распоряжаться своими деньгами. В этом пункте государственные интересы республики и его личные устремления находились в полном согласии.

Подходя к площади Гармонии, Мартин обратил внимание на скрюченную фигуру в полосатой форме хранителей покоя. По прядям ярко-рыжих волос, торчащих из-под пробкового шлема, и по узкой, костлявой спине он узнал Патрика Маклейна, разбитного парня, одного из немногих хранителей, с кем О’Нейл был хорошо знаком. Патрик шарил в траве, нелепо взмахивал руками и вполголоса ругался. В двух шагах от него валялся увесистый жезл Миролюбия, напоминающий резиновую дубинку, насаженную на гибкий стальной прут. А поодаль, в кустах, поблескивал металлом «друг ОА-14», один из роботов-пауков, которые находились в ведении хранителей.

Маклейн обернулся к Мартину. Его лицо, красное от жары и злости, перекосила гримаса.

— А-а… Чтоб ее!..

Он выругался и, поднявшись с колен, сунул под нос О’Нейлу маленькую пластмассовую коробку с крышкой, усеянной разноцветными кнопками.

— Видишь, отскочила одна… Проклятая!..

В самом деле, подушечки одной из кнопок не хватало.

— Ты знаешь, какой у меня шеф? — раздраженно продолжал Патрик. — Сволочь! Он меня в гроб загонит. Как стал старшим ревнителем, так будто подменили. Был человек — теперь пес.

— Ну, ладно, ты… Давай вместе искать, — добродушно сказал О’Нейл, опускаясь на четвереньки.

Раздвигая руками траву, отбрасывая сухие ветки, Мартин время от времени косился на замершего «друга». Стальной цилиндр на длинных членистых лапах был неподвижен, и только слабое мерцание глаза говорило о том, что «друг ОА-14» включен.

— Есть! Держи!

Мартин торжественно поднес ладонь к носу взмокшего хранителя. На ладони отливала перламутром серенькая кнопка.

— Уфф!.. Спасибо, дружище, выручил… А то бы мне…

— Что, важная штучка? — Мартин с любопытством взглянул на коробочку.

Патрик загорячился.

— У! Еще бы. Это же… Как его там?.. Ну, коробка дистанционного управления вон этим чертом… Видел, как они шпарят на площадь, когда тревога? Нажму я красную кнопку — он и давай чесать на своих шести… А синяя кнопка — значит домой, назад. Понял?

— А эти вот, серенькие, рядом со стрелками… Они зачем?

— Тс-с! Помалкивай… — Патрик огляделся, не слышит ли его кто, и продолжал уже шепотом: — Нельзя говорить, понял? Тебе как другу скажу, коли уж выручил ты меня. Стрелки — они указывают направление действия, понял? А кнопки возле стрелок — в атаку, значит, круши, «друг», направо, прямо или налево — какую нажму.

— Кого это… круши? — удивленно переспросил Мартин.

— Кого, кого! — сердито зашипел Маклейн. — Людей, конечно, врагов. Вдруг заваруха начнется. Или нападет кто. Жезлы не помогут — «друзья» выручат… Ха! Он хохотнул и больно хлопнул Мартина по спине. О’Нейл поежился и кисло улыбнулся:

— Ну, я пойду. Выпить хочу маленько. А ты как?

— Что ты! Дежурство, понял? Ну, давай, давай, хлебни там за меня…

— Пока! — Мартин махнул веселому хранителю и вразвалку направился к бару «Гражданское чувство», который прятался под голубой паутиной лиан в нескольких метрах от кромки площади Гармонии.

— Старина!

Мартин поднял над головой палец и многозначительно взглянул на коренастого бармена. Тот понимающе кивнул:

— Сейчас, минутку.

Навалившись грудью на столик, Мартин, казалось, внимательно рассматривал на свет широкую рюмку из дешевого стекла. Сейчас ему нальют третью, но и она вряд ли поможет по-настоящему встряхнуться. Беспокойство, вызванное разговором с Патриком, не проходило. Он боялся представить себе картину, на которую намекнул рыжий хранитель: безжалостные стальные пауки вгрызаются в толпу, рвут тела на части. Нет, не может быть!

— Пожалуйста…

Смуглая рука протянулась откуда-то из-за спины, поставила перед ним рюмку коньяку и исчезла. О’Нейл, не оборачиваясь, кивнул.

Проклятые машины!.. Везде. А ты, козявка, прислуживай им, подлаживайся, угождай. Даже на этом островке они хозяева. Как и всюду. Тот же Объективный Анализатор. Ну, что он, в сущности, такое? Ящик, набитый лампами и проводами. А верят ему больше, чем самому Высшему совету. Он ведь «объективный», не то что люди. Вот и решает: одному — матрию, другого — как щенка, с острова. А теперь еще эти. Думал — безобидные паучки, для маскировки. А они, оказывается, тоже против людей. А зачем все это? На кой черт выдумывать себе новые беды?

— Свободно?

Мартин поднял глаза: перед ним стоял смуглый черноволосый человек лет сорока. Лицо его, нервное и злое, было знакомо Мартину.

— Да, свободно, — сказал он и сразу же вспомнил: этого человека зовут Ульман. Кажется, он ученый, какая-то шишка в мастерских, где делают «летающие тарелочки».

Ульман заказал коктейль и, вынув из нагрудного кармана блокнот, стал делать в нем торопливые, небрежные пометки. На О’Нейла он больше не взглянул.

«Вот он, пожалуйста… Аристократия мозга», — неприязненно подумал Мартин, искоса разглядывая Ульмана.

Вдруг ему пришла в голову неплохая идея: спросить у этого человека, что думает он, верный служитель науки и непосредственный создатель машин, о своем деле. До сих пор О’Нейлу не приходилось беседовать с учеными, а сейчас момент был как нельзя более удачный: где и поговорить, как не в баре? Правда, они не знакомы, но что за беда?

Мартин кашлянул и шевельнулся, однако Ульман не обратил на это внимания. Мартин кашлянул громче. Ульман поднял голову, мельком взглянул на него и снова углубился в блокнот.

— Простите, что помешал… — Мартин помедлил, но, видя, что его сосед наконец-то оторвался от своих заметок и выжидательно смотрит, решительно закончил: — Вы ученый, господин Ульман, я вас знаю. Меня зовут О’Нейл, я техник-строитель, то бишь, по-нашему, младший наставник… Хочу с вами поговорить кое о чем таком…

— Кое о чем или о чем-нибудь? — грубовато перебил его Ульман. — И непременно со мной?

Насмешка, прозвучавшая в его голосе, не могла не задеть О’Нейла. Но он решил не отступать.

— Да, непременно с вами. Потому что вы — один из них.

— Что это значит — один из них? — прищурился Ульман. — Кто это — они?

— Ученые, — злорадно пояснил О’Нейл, довольный, что задел его за живое. — Изобретатели и великие умы…

Они, то есть вы, — те самые люди, о которых трубят, как о благодетелях человечества. И которым на самом деле наплевать на людей.

В глазах Ульмана промелькнуло любопытство:

— Чем же они провинились перед вами, господин ходатай от человечества? — с интересом спросил он.

И тогда О’Нейл, торопясь, путаясь и повторяясь, изложил собеседнику мысли, которые сегодня не давали ему покоя.

Ульман слушал не перебивая. Лицо его не выражало ни одобрения, ни осуждения — оно было скучающе бесстрастным. Похоже было, что Ульман терпеливо ждет, когда его собеседник кончит свои бессвязные разглагольствования и оставит его в покое.

— Вот и все. Выложил, — уже досадуя на себя, закончил Мартин. — Нравится вам это или нет — неважно. Я так думаю — и точка…

Рывком подвинув к себе рюмку и расплескав при этом коньяк, он хотел было осушить ее, но удержался: накачаться он еще успеет. Надо послушать, что ответит ему этот человек.

Минуты три Ульман молчал, устремив неподвижный взгляд на дотлевающую в пепельнице сигарету. Потом медленно поднял голову и взглянул в лицо О’Нейлу. В его глазах не было и тени насмешки, которую Мартин ожидал увидеть.

— Маленькая правда, — сказал он задумчиво и серьезно. — Маленькая, очень человеческая и… убогая. Ей уже триста лет, не меньше. От луддизма до наших дней. Проклятия машинам и жалостливые стенания: «Ах, где вы, добрые старые времена!». Нет О’Нейл. Никуда не денешься, ничего не попишешь. Человек не может не мыслить, не искать, не придумывать. Наука неуправляема. Она, как поток, как стихия. Она ворочает историей, именно она — наука, а вовсе не политика. Все социальные идеи — это щепки и мусор, который болтается на поверхности. Впрочем… — Ульман на мгновение задумался, нервно куснул губу и продолжал: — Точнее так: металлорежущему станку все равно, в какой цвет он окрашен — в красный или голубой. Краска облезет, а станку хоть бы что. Он режет металл — и все тут. Наука — разогнавшийся экспресс, который несет нас в будущее. И что там, в будущем, — свет или мрак — мы, О’Нейл, не можем знать: наше дело подбрасывать в топку уголь…