Движение

— Вы знаете, зачем я приехал в Ганновер?

— Явно не на похороны, потому что когда вы сюда приехали, София была жива. Если память меня не подводит, вы были в составе делегации, доставившей Софии письмо, которое, как говорят, её и убило.

— Я такого не слышал!

— Говорят, оно было столь едким, что курфюрстина скончалась на месте.

— Виконт Болингброк славится такого рода талантом, — задумчиво проговорил Даниель, — и письмо, вероятно, написал он. Однако речь о другом. Да, меня включили в делегацию в качестве символического вига. Вероятно, вы уже видели моих спутников-тори.

— Имел неудовольствие. И всё же, почему мы идём по Герренхаузенской аллее в такую рань?

— По пути из Лондона мне подумалось, что если у якобитов и впрямь есть в Ганновере шпион, мои спутники-тори постараются с ним встретиться. Поэтому я с самого начала был начеку, одновременно распространяя слух и поддерживая иллюзию, будто выжил из ума и вдобавок туг на ухо. Вчера вечером, за обедом, я услышал, как два тори спрашивают незначительного ганноверского придворного: что за парк тянется к северу и к западу от Герренхаузена до берега Лейне? Твёрдая там почва или болото? Есть ли там приметные ориентиры, вроде большого дерева…

— Есть старый высокий дуб чуть впереди и справа от нас, — сказал Иоганн.

— Знаю, потому что именно так ответил ганноверец.

— И вы предполагаете, что они подыскивали место для встречи со шпионом. Но почему вы избрали столь неурочный час?

— Вся делегация будет на похоронах Софии. Сразу за тем мы отбываем в Лондон. Другого времени не будет.

— Надеюсь, вы правы.

— Я знаю, что прав.

— Откуда?

— Я велел слуге разбудить меня тогда же, когда других англичан. Он поднял меня на рассвете.

С этим словами Даниель Уотерхауз двинулся наперерез, заставив Иоганна остановиться. Даниель шагнул с центральной дороги в просвет между липами, отделяющими её от более узкой боковой. Иоганн последовал за ним и, обернувшись в сторону Ганновера, увидел одинокого всадника.

Даниель уже нырнул в парк и отыскал вьющуюся среди кустов тропку. Несколько минут Иоганн шёл за ним, пока справа не замаячила крона огромного дуба. Издали доносились голоса, говорящие не по-немецки. На слух Иоганна они звучали, как молотком по жести.

Он едва не споткнулся о Даниеля Уотерхауза, присевшего на корточки за кустом, и, последовав его примеру, посмотрел в ту же сторону. На вержение камня от них, под раскидистым дубом, словно три натурщика, позирующие для буколической сцены, расположились трое английских тори, прибывших с Даниелем из Лондона.

— Сэр, я в равной степени восхищаюсь вашей проницательностью и дивлюсь тому, что человек ваших лет и достоинства проделывает такие вещи.

Даниель повернул голову, чтобы взглянуть Иоганну в глаза; морщинистое лицо было серьёзным и спокойным. Сейчас он ничуть не походил на впавшего в детство старика, который вчера за обедом, к смущению соотечественников, закапал вином рубашку.

— Я не напрашивался на приглашение вашей принцессы, а получив его, не хотел ехать. Однако, будучи приглашён и приехав, я намерен показать себя наилучшим образом. Так учили меня отец и люди его эпохи, которые сметали с пути истории не только королей и правительства, но целые системы мышления. Я хочу, чтобы мой сын в Бостоне знал о моих поступках, гордился ими и передал мои принципы другим поколениями на другом континенте. Противник, не знающий этого обо мне, находится в невыгодном положении и даёт мне преимущество, которым я бессовестно пользуюсь.

Стук копыт стал глуше — одинокий всадник съехал с дороги на мягкую землю парка. Он направлялся прямиком к дубу. С первого взгляда было видно, что он роскошно одет, а значит, вероятно, прибыл из Лейнского дворца. Со второго взгляда Иоганн его узнал и, пригнувшись, шепнул Даниелю на ухо:

— Это англичанин, якобы истый виг, Гарольд Брейтвейт.

— Задним числом всё очевидно, — посетовал Иоганн четверть часа спустя, когда они тихо выбрались из парка на аллею и зашагали к Герренхаузенскому дворцу.

— С великими открытиями так всегда, — пожал плечами Даниель. — Напомните мне как-нибудь рассказать мои ощущения от закона обратных квадратов.

— Они с женой приехали сюда пять лет назад, когда власть вигов пошатнулась. Оксфорд и Болингброк готовили реставрацию тори. Как я припоминаю, все бросились забирать деньги из Английского банка из-за слухов о якобитском восстании в Шотландии.

— Это Брейтвейт и рассказал, когда прибыл сюда с пустым кошельком? Что разорился на банковском кризисе?

— Он упоминал, что толпа штурмовала банк.

— Так и было, но к Брейтвейту это отношения не имеет. Он из тех англичан, которых соотечественники экспортируют с большим удовольствием.

— Слухи ходили…

— Уверен, ровно такие, чтобы представить его дерзким авантюристом, которого занятно будет пригласить на обед.

— Именно.

— Его история банальна до отвращения. Он спустил наследство в карты, потом стал разбойником — не слишком успешным, потому что в первой же вылазке схватился с человеком, которого собрался ограбить, и рубанул его саблей. Рана воспалилась, человек умер, и его родственники — состоятельные тори — назначили такую награду, что все лондонские поимщики отложили другие дела. Брейтвейт бежал из Англии, совершив тем самым единственный разумный поступок в своей жизни.

— Он изображал себе архивигом.

— Не совсем безосновательно, ведь его гонители были тори. Однако на самом деле у него вообще нет убеждений.

— Теперь это доказано. Но как такой человек мог стать шпионом у тори?

— Положение его крайне шатко. А значит, ему были бы крайне выгодны некоторые ловкие манипуляции лондонскими делами. Он должен идти на союз с теми, кто в силах ему помочь. Сейчас у власти тори.

— Что выдумаете о письме? — спросил Иоганн настолько некстати, что Даниель даже обернулся. Дойдя до конца дороги, они уже обоняли аромат зелёных плодов в оранжерее и слышали, как пробуждаются конюшни и кухни; резкие звуки заглушал далёкий гул большого фонтана.

— О чём вы, майн герр? — Даниель машинально возвратился к формальному тону, поскольку они шли между конюшнями к партерам северной части сада, где разминали ноги несколько рано проснувшихся придворных.

Иоганн продолжил:

— Как оно было написано — письмо, которое вы получили от Каролины. На французском?

— Нет, на английском.

— На хорошем?

— Да, на очень грамотном. Теперь я понимаю, к чему вы клоните.

— Если оно было на грамотном английском, значит, его помогала писать наставница принцессы, то есть миссис Брейтвейт.

— Будет весьма неловко, — заметил Даниель, — если обнаружится, что любовница принца Уэльского шпионит в пользу людей, противодействующих вступлению его семьи на престол.

— Я её знаю. Она безнравственна, но не злокозненна, если вы понимаете о чём я. Скорее всего она помогла составить письмо и без всякой задней мысли рассказала об этом мужу, который, как мы только что узнали, и есть настоящий шпион.

— От него трудно будет избавиться без крупного скандала.

— О, не так уж и трудно, — пробормотал Иоганн.

Они вступили в сад и заметили карету, запряжённую четверкой, которая как раз показалась из-за водяной дымки большого фонтана. Когда её очертания стали чётче, Иоганн заметил:

— Кажется, это карета моей матушки. Однако из окна выглядывает не она, а принцесса Каролина. Странно, что они едут, хотя могли бы пройтись. Пойду пожелаю им доброго утра.

— А я откланяюсь, — отвечал Даниель, — ибо моё появление в таком обществе выглядело бы весьма странно.

Апартаменты принцессы Каролины, Герренхаузенский дворец

То же утро, позже

— Миссис Брейтвейт, я попрошу вас всё время держать ту костяную вещицу под рукой, — сказала принцесса Каролина.

— Я как раз помню, где она лежит, ваше высочество. — Генриетта Брейтвейт, хлопотавшая над париком принцессы, встала с табурета и чрезвычайно грациозно прошествовала через комнату к столу с разложенными на нём принадлежностями. Их можно было бы принять за орудия повара, лекаря или палача, если бы они не покоились на столешнице розового мрамора, венчающей белый с золотом туалетный столик в новом, сверхбарочном стиле рококо. На первый взгляд он казался скорее скульптурной группой, чем предметом мебели. В частности, его украшали купидоны с отполированными до блеска пухлыми ягодицами, метящие из луков в невидимую цель. Другими словами, это явно был дар принцессе от кого-то очень богатого, но плохо её знающего. На столе расположились всевозможные ступки и пестики, чтобы растирать румяна и пудру, шпатели, лопаточки и кисточки, чтобы их накладывать, а также некоторые предметы менее очевидного назначения. Генриетта взяла палочку с плоским, чуть изогнутым наконечником из слоновой кости; заостренные края наконечника были испачканы чем-то розовым.