Страница 78 из 203
— Вот на столе муха, — сказал Арсибальт. — Нет, не прогоняй её. Просто посмотри. Обрати внимание на размер глаз.
Беллер быстро глянул на муху и вновь перевёл взгляд на свою тарелку.
— Да, полтела — одни глаза.
— На самом деле это тысячи отдельных глаз. Кажется, что такое не должно работать. — Арсибальт отвёл руку за голову и замахал, едва не угодив мне по физиономии. — Однако, когда моя рука там, далеко, муха не взлетает — она знает, что угрозы нет. Но если я подведу руку ближе…
Он так и сделал. Муха взлетела.
— …что-то в её микроскопическом мозгу принимает сигналы от тысяч единичных примитивных глаз и выстраивает правильную картину не только пространства, но и пространства-времени. Муха знает, где моя рука, знает, что если моя рука будет двигаться так и дальше, то прихлопнет её, и, значит, лучше изменить положение.
— Ты думаешь, у Двоюродных такие же глаза? — спросил Беллер.
Арсибальт попробовал новый заход.
— А может, они больше похожи на летучих мышей. Летучая мышь определила бы положение моей руки, слушая эхо.
Беллер пожал плечами.
— Ладно. Может, Двоюродные пищат на ультразвуке, как летучие мыши.
— С другой стороны, когда я прихлопываю муху, стол дрожит. Даже слепое и глухое существо — например, червяк — способно ощутить эти вибрации.
— К чему ты клонишь? — спросил Беллер.
— Давай поставим мысленный эксперимент, — сказал Арсибальт. — Представь себе Протесову муху. Я имею в виду чистую, идеальную муху.
— Это как?
— Одни глаза. Никаких других органов чувств.
— Ладно. Представил, — улыбнулся Беллер.
— Теперь Протесову летучую мышь.
— Одни уши?
— Да. Теперь Протесова червяка.
— Одно осязание?
— Да. Ни глаз, ни ушей, ни носа — только кожа.
— И так для каждого из пяти чувств?
— Это уже будет нудно, так что ограничимся тремя, — сказал Арсибальт. — Мы помещаем муху, летучую мышь и червя в комнату, где находится один предмет — например, свеча. Муха видит свет. Летучая мышь издаёт писк и слышит, как звук отражается от свечи. Червь чувствует тепло; он может подползти к свече и на ощупь определить её форму.
— Похоже на старую басню о шести слепцах и…
— Нет! — сказал Арсибальт. — Здесь смысл противоположный. Почти противоположный. У шести слепцов один и тот же сенсорный инструментарий…
Беллер понял свою ошибку и кивнул.
— Да, а у мухи, летучей мыши и червяка — разные.
— И шестеро слепцов расходятся касательно того, что они ощупывают…
— А муха, летучая мышь и червяк между собой согласны? — Беллер поднял бровь.
— Ты сомневаешься. И правильно. Но они ведь воспринимают один предмет?
— Конечно, — сказал Беллер. — Но я не понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что они между собой согласны.
— Вопрос чрезвычайно интересный, рассмотрим его подробнее. Давай немного изменим правила, — сказал Арсибальт, — чтобы ставки были выше и чтобы мухе, летучей мыши и червяку пришлосьсогласиться. Теперь у нас посредине комнаты не свеча, а ловушка.
— Ловушка? — хмыкнул Беллер.
Арсибальт сделал важное лицо.
— И в чём смысл? — спросил Беллер.
— Появилась угроза. Они должны понять, что это ловушка, чтоб в неё не попасться.
— Почему не рука, которая собирается их прихлопнуть?
— Я об этом думал, — признал Арсибальт. — Но мы должны помнить о бедном червяке, который воспринимает всё куда медленнее, чем муха или летучая мышь.
— Хорошо, — сказал Беллер. — Думаю, они все рано или поздно попадутся в ловушку.
— Они очень умные, — вставил Арсибальт.
— И всё равно…
— Ладно. Пусть у нас есть целая пещера с миллионами мух, летучих мышей и червяков. В пещере тысячи ловушек. Когда кто-нибудь в них попадается, остальные делают из трагедии выводы.
Беллер, раздумывая над ответом, потянулся за добавкой овощей. Наконец он сказал:
— Наверное, ты клонишь к тому, что со временем, после большого числа жертв, мухи узнают, как ловушка выглядит, летучие мыши научатся отличать её эхо, а червяки запомнят, какая она на ощупь.
— Люди, которые ставят ловушки, намерены истребить всё живое в пещере. Они постоянно придумывают ловушки новых видов и форм.
— Ладно, — сказал Беллер. — Значит, мухи, летучие мыши и червяки должны быть настолько умны, чтобы опознавать ловушки любого образца.
— Ловушки могут выглядеть как угодно, — сказал Арсибальт. — Как только в пещере появляется что-то новое, мухи, мыши и червяки должны определить, ловушка ли это.
— Хорошо.
— Некоторые ловушки подвешены на веревочках. Черви не могут до них дотянуться и не чувствуют их вибрацию.
— Бедные червяки! — сказал Беллер.
— Мухи не видят в темноте.
— Плохо их дело!
— В некоторых частях пещеры так шумно, что летучие мыши ничего не слышат.
— Ну, выходит, что мухам, летучим мышам и червякам надо скооперироваться.
— Как? — с этим звуком Арсибальтова ловушка захлопнулась на ноге Беллера.
— Ну, они должны как-то передавать друг другу сведения о ловушках.
— И что именно червяк скажет летучей мыши?
— Какое отношение всё это имеет к Двоюродным? — спросил Беллер.
— Самое прямое!
— Ты думаешь, Двоюродные — гибрид мухи, летучей мыши и червяка?
— Нет, — сказал Арсибальт. — Я думаю, мы такой гибрид.
— А-а-а-а-а! — взвыл Беллер.
Все рассмеялись.
Арсибальт развёл руками, словно говоря: «Ну как можно растолковать ещё проще?»
— Объясни, пожалуйста! — взмолился Беллер. — Я к такому не привык, у меня мозги плавятся!
— Нет, ты объясни. Что червяк скажет мухе?
— Червяк вообще не умеет говорить!
— Это несущественно. Червяки могут извиваться, принимая разную форму. Допустим, со временем они поняли, что мухи и летучие мыши способны эти формы воспринимать.
— Ясно. А… сейчас-сейчас… муха может сесть на червяка и лапками передать ему сигнал. Аналогично с сигналами муха-летучая мышь и так далее.
— С этим разобрались. Так что они друг другу скажут?
— Погоди, Арсибальт. Ты перескочил целую кучу всего. Одно дело червяку изогнуться в понятные мухе С или О. Но это алфавит. Не язык.
Арсибальт пожал плечами.
— Язык развивается со временем. Из обезьяньего визга возникает примитивная речь: «там под камнем змея» и тому подобное.
— Всё хорошо, пока говорить надо только о камнях и змеях.
— Мир в нашем мысленном эксперименте представляет собой огромную пещеру неправильной формы с множеством ловушек, — сказал Арсибальт. — Только что поставленные опасны; на те, что уже захлопнулись, можно не обращать внимания.
— Ты всячески стараешься показать, что ловушки механические. Значит ли это, что они предсказуемы?
— Мы с тобой можем осмотреть ловушку и понять, как она работает.
— То есть всё сводится к тому, что «эту шестерёнку цепляет та, вращающаяся на оси, которая соединена с пружиной» и так далее.
Арсибальт кивнул.
— Да. Такого рода сведения мухи, летучие мыши и червяки должны друг другу передавать, чтобы отличить ловушку от не-ловушки.
— Ладно. Значит, тут как у обезьян со словами для камня и змеи. Нужны символы — слова, означающие «ось», «шестерёнка» и всё такое.
— А этого хватит? — спросил Арсибальт.
— Для сложного механизма — нет. Скажем, две шестерёнки могут быть близко, но не цеплять друг друга, потому что их зубья не соприкасаются.
— Близость. Расстояние. Измерение. Как червяк измерит расстояние между осями?
— Протянется от одной до другой.
— А если они далеко?
— Переползет от оси к оси, считая по пути расстояние.
— Летучая мышь?
— По разнице во времени между эхом от одной оси и от другой.
— Муха?
— Ей проще всех: на глаз.
— Отлично. Допустим, червяк, летучая мышь и муха определили расстояние между двумя осями теми способами, которые ты назвал. Как они сравнят результаты?
— Например, червяк переведёт свои наблюдения в алфавит, о котором ты говорил.