Третий ангел

В тот день доктор вызвал Элли к себе в кабинет и сообщил о том, что, по его предположениям, Пол не проживет и суток. Возможно, даже не дотянет до вечера. Все жизненные функции его организма отказывают, реакции угасают, дозы вводимого морфина становятся опасными для жизни. Элли вежливо поблагодарила и без сил рухнула на стул, ноги ее не держали.

— Вам не за что благодарить меня, — ответил тот. Имя доктора было Крейн. Этому чрезвычайно доброму человеку, возможно, не следовало быть врачом. — Можете ударить меня, если вам станет от этого немного легче.

Но Элли не стало бы от этого легче, и она попросила разрешения воспользоваться его телефоном. Позвонила родителям Пола, сказала, что приехать следует как можно скорее. Его мать была в отчаянии. Всю осень, когда Пол проходил химиотерапию, он непременно просил, чтобы на выходные Элли отвозила его домой. Летом, когда закончился период его недолгого и обманчивого выздоровления, он мечтал об этих поездках еще больше. Машину вела Элли. Прежде он ни за что не согласился бы уступить ей руль, но теперь почти всю дорогу дремал. И она стала понимать, что положение его трагично, и приучилась любить его.

Она не солгала сестре, сказав, что до этого не любила Пола. Когда приняла его предложение, то поступила так потому, что брак казался органичным следствием их отношений. Пол был великим эгоистом с невыносимым характером. Его обаяние, которое когда-то так действовало на нее, теперь потеряло силу. Бешеная вспыльчивость гнала его, бывало, из дому, но теперь ей не было дела до того, где именно он метался в своих припадках злости. Но летом, после того как ремиссия закончилась, для нее все изменилось.

Во время их поездок в Рединг Пола часто рвало, потому что его укачивало в машине, и тогда они останавливались у дороги, даже там, где не было туалета. Но стоило ему оказаться в доме, где он вырос, как счастье охватывало его. Семья Пола обитала здесь уже много лет, дом этот ничего особенного собой не представлял, обычный миловидный деревенский домик, окруженный самшитовой рощицей. Живая изгородь из старых огромных кустов сирени; в пору цветения они были сверху донизу усыпаны белыми и фиолетовыми гроздьями. А позже высокие кусты стояли непроницаемой зеленой стеной.

Оказалось, что Пол очень любит слушать птичий щебет, еще одна его черта, о которой Элли не подозревала. Как не подозревала, в частности, о том, насколько он был добрым. Например, он любил разговаривать со стариками, даже незнакомыми, обсуждая с ними всякие пустяки вроде погоды и политики. Любил купить корзину фруктов и привезти матери в подарок, когда приезжал домой. Позже, когда он уже не мог сам делать такие покупки, просил об этом Элли и предупреждал: «Только выбери получше, пожалуйста».

— Определенно самые лучшие яблоки в мире, — восхищенно восклицал он, когда она возвращалась к машине. — Знаешь, в возрасте десяти лет я был вегетарианцем.

— Неужели? — непритворно удивлялась Элли, прекрасно зная, как любил он хорошо прожаренное мясо.

— Мой дедушка был славным стариком, и я во многом подражал ему. Ужасно хороший старикан… я черт знает до чего им восхищался. Он был доктором.

— Расскажи, пожалуйста, что ты еще делал, когда тебе было десять? — продолжала заинтересованно расспрашивать Элли.

— Мечтал о тебе.

— Какая чепуха, — смеялась она.

— Любил футбол. Даже любил готовить еду.

— О, нет!

— Представь себе. Блинчики с джемом, пудинги или, например, яблочный пирог. В общем, всякие вегетарианские блюда. — Пол помолчал, потом добавил: — И я вправду мечтал о тебе. Можешь не верить, но так оно и было.

Когда они приезжали в Рединг, Пола усаживали на лужайке в теплом свитере, обернув ноги пледом. По манере пения он различал очень многих птиц. Особенную любовь испытывал к птичьим аутсайдерам, тем, кто не сумел привлечь людских симпатий: к воронам, сорокам, пустельгам. Но не боялся показаться и сентиментальным, обожал горлиц и утверждал, что их пение — сладчайшее в мире. Сидя возле дома у сиреневой изгороди, разбрасывал вокруг себя семечки и хлебные крошки и, оставаясь на лужайке, следил, как к нему со всех сторон слетаются птицы.

— У моего мальчика абсолютный слух, — сообщила ей мать Пола, когда однажды они возились вместе на кухне.

— Что вы говорите? А я и не знала.

Хоть дом имел довольно скромный вид, он был очарователен, как бывают очаровательны вещи, сработанные в те времена, когда ремесленники еще были артистами в своем деле. Его украшала тонкая лепнина, камин был окаймлен орнаментом, изображавшим сов, а в кухне стояли старинная глиняная раковина и плита с шестью горелками. На сосновом столе красовалась огромная ваза для цветов, которые обычно срезали в саду.

— Мы думали, что он станет музыкантом, — продолжала Фрида.

Плечи ее поникли, охваченная отчаянием, она не могла больше говорить и вдруг зарыдала молча, стараясь ни звуком не выдать себя.

Элли подошла к матери Пола и обняла ее. Только они понимали, что того Пола, который сейчас сидит на лужайке перед домом, скоро не станет.

— Нет, я не верю, что с ним может такое случиться, — с трудом выговорила женщина.

В раковине валялись морковь, колечками нарезанный лук. Элли прикрыла глаза и отвернулась, но сквозь неплотно сомкнутые веки все окружающее казалось ей странно красного цвета.

— Я тоже не верю.

— Как же я буду жить без него? Как жить, зная, что его больше нет на свете? — продолжала мать. — Он не похож на других людей, вы, наверное, заметили это. Он глубоко таит в себе свое «я», потому что боится обиды. И теперь он должен умереть. Ничего нельзя с этим поделать.

Так они плакали вместе, но потом постарались успокоиться и продолжали заниматься своими делами. В этом обе женщины были до удивления похожи. Принадлежали к числу тех, кто всегда стремится сделать все возможное, даже совершая при этом множество ошибок. В тот вечер они приготовили некоторые из любимых блюд Пола. Например, рагу из говядины, из которого он не смог проглотить ни кусочка.

— Слишком тяжело, — сказал он, — но все равно я люблю такое рагу.

Ему очень нравилось, как оно пахнет.

— Леди, не могу выразить, до чего я рад, что не вегетарианец. Ты не должна так баловать меня, — продолжал он, обращаясь к матери. — Я этого не заслуживаю.

Кроме рагу Фрида приготовила горошек в белом соусе. С ним дело пошло лучше, и Пол смог проглотить несколько ложек. Рис под шафрановым соусом. Ему нравился его цвет, да и вообще он был большим поклонником индийской кухни. Затем были поданы клубничный мусс со сливками и джемом. Даже вид такого десерта мог бы насытить. Отец Пола помогал ему передвигаться по дому, сейчас его сын был слишком слаб для того чтобы сидеть с ними за столом. Затем Пол прилег на диване в гостиной.

Она полюбила в нем эти черты — уважение к собственным родителям, отношение к старикам, полюбила доброту, которой никогда в нем и не предполагала, полюбила блеск в его глазах, когда он начинал говорить о футболе или о своем деде, или о доме, в котором он вырос. Она любила его теперь, но было слишком поздно. У него не было сил даже на то, чтобы самостоятельно подняться с дивана.

Во время этих визитов они спали вместе в комнате для гостей, в которой стояла одна огромная кровать. Когда-то это была комната Пола. И все его футбольные трофеи, спортивные значки до сих пор любовно тут сохранялись. Он обязательно просил открыть окно перед сном, чтобы на рассвете слушать голоса птиц.

— Здесь я когда-то мечтал о тебе, — сказал он Элли однажды вечером.

— Выдумщик, — прошептала она и осторожно обняла его.

— Когда-то я ночи напролет смотрел из окна, мечтая сбежать отсюда, а теперь все, чего я хочу, — это приехать сюда снова.

Элли не сомневалась, Фрида знает, что конец близок и неизбежен. Дочь врача, она получила специальность медицинской сестры со специализацией в онкологии. Как только ей сообщили, какой диагноз поставлен ее сыну, она поняла, что можно надеяться лишь на чудо. Она не задавала вопросов о том, как Элли и Пол думают устроиться со свадьбой. Только спросила, чем может помочь им. Когда Элли попросила ее принести цветы, выразила сожаление о том, что сирень уже отцвела.