Наука убийства

— Конечно, помню — дали два года, ага?

— И это было только вступительное замечание.

— Конечно, но Гарпыч, — сказал Блинк, открывая газировку о зубы продавца, — я не хочу, чтобы кого-нибудь обнимали и отпускали в комнате судоложества. Или кто-то украсит Олимп, или не будет развязки.

— Генри, это моя работа — исправлять правду, и если для этого надо ослепить эти Отколовшиеся Штаты, кто мне что скажет? Весь этот город суть дымящийся пистолет невежества, в конце концов. Мы поимеем солидную двуличность.

— Ты хотел сказать — публичность.

— Наверно, таки да.

Банк просел, и они отправились к нему снять пробу.

Внутри Блинк повёл поточным фонарём по банковскому этажу — все поверхности были покрыты чёрным дёгтем, и его сапоги издавали хлюп-хрипающий звук липучки, когда он шёл к хранилищу. Воздух пах жареным мясом, и он начал мечтать, как выйдет отсюда ради достойной пищи. Когда он из курноса танкиста опустошил четыре боба в соответствующий сейф, Спектр появился в дверях хранилища.

— Аккуратная работа.

— Аккуратная, как рулет с вареньем, вдавленный в решительно стиснутый рот, — пробурчал Блинк, доставая отрезанную руку. — Знаешь, в старые дни привыкли отрезать лишнее герцогам воров.

— Чему быть, того не миновать.

Блинк швырнул руку назад и достал затянутый в винил тезаурус. Полистал.

— Глянь сюда. Постреляв в кого-нибудь пару часов, думаешь, что знаешь его. «Непорядочный, небрезгливый, скользкий, хитрый». Отлично, у нас кто-то заработал восемь лет.

И в этот момент Спектр начинает сомневаться в избранной стратегии. Стремление Блинка к возмездию слепо — как заводной солдатик, он должен ударить что-нибудь, прежде чем сменит направление.

Воссоединившись с бригадой зачистки снаружи, Спектр берёт пиво и смотрит, как банда стремительных пацанов роится вокруг танка, который запечён в основании лифта. Хотя и слишком бедные, чтобы вызвать его интерес, эти сопляки могут опознать ценный труп.

Когда от инфомальчиков проходит сообщение, что тело, подходящее под идеитификат Данте Локтя, было вытащено раньше, только Спектр и Тредвел Подследственный выслушивают новости с подобием уважения — и покидают сцену в скрежете шипованных шин. Все остальные припухли и среди драк и расистских танцев согласились, что всё дело стало потерей времени.

На углу Цапли труповозка потеряла управление и вторглась в витрину магазина, задние двери распахнулись, выплёвывая мертвецов, как червей из урны. Данте Второй выполз из груды трупов и, истекая кровью, разлёгся на дороге. Именно это он называл «Итальянским видом». На его пузе пятна засохшей крови расползлись, как бабочка Роршаха.

Выдохшийся и считающий звёзды, он удивлялся извращённости своего тела, потерявшего ни больше ни меньше крови, чем было дано ему в управление. Разозлится ли Роза?

ЧАСТЬ 2

ХВОСТЫ

1. В баре задержанной реакции

В баре Задержанной Реакции на Валентайн цикл моды сжался в точку и находки текущего момента смешивались с находками всех остальных моментов, чтобы породить мёртвую, аспидно-чёрную слизь. Эта слизь запекалась и продавалась бездельникам, не способным озвучить время, когда всё было по-другому. Стрелки часов застыли, комната вращалась, сбивая людям прицел — пули завершали путь в людях, слишком медленных, чтобы ухватить их ценность и свою неспособность принять её. Баллистический автомат играл вечные хиты, когда Энтропийный Малыш и Кори Кассирша втиснулись в бар — постоянные брызги автомата Инграм МП.

Вновь бармен приветствовал Малыша, вернувшегося в «землю живых». «Любую твою борьбу» Тото знал до мозга костей. Он купил заведение, познав верное правило социальной разобщённости: бары горят последними.

— Дай мне Октябрьский Сюрприз, — прошептал Малыш.

— А мне молочный коктейль, — радостно объявила Кори, когда бармен затряс смесь антифриза и растворителя для снимания вельвета с жирафьих рожек.

— Кому фабрикат? — спросил Тото, выключая центрифугу, но Малыш лишь угрюмо пялился на стойку. Противоречия раздирали ему голову — она просила его раскрыть душу и испытала омерзение, когда увидела, что внутри. Она сказала, что не хотела ничего в нём менять, только хотела, чтобы он был счастлив. Она прижалась плотно, как татуировка. Она думала своими волосами. Малыш нервно поигрывал пистолетом.

Свет погас при появлении Кабаре Мигрень. Артисты вышли в оливково-зелёной краске на лице и медленно пошаркали по месту представления, задвигая занавес и укладываясь на пол. Двое объединили галлюцинации шахматного поля и играли в шахматы на пульсирующем результате. Толпа храбро ревела в замешательстве и нетерпении.

Свет зажёгся. Кори до сих пор оставалась в живых.

Отчаяние Малыша длилось как огонь, пересекающий мост — в его сознании он явно перекинулся через бензиновую реку. Малыш вёл обугленную жизнь. Действие тратилось впустую. Нацеливание Кафкаклетки на себя лишь замыкало круг. Омерзение хирургически не давало ему использовать другое оружие. Каждая самоубийственная фраза, что он произносил, оказывалась в итоге антисамоубийственной фразой. Он попал в ловушку.

— Занят ты тем, — сказала Кори, наблюдая за ним, — что пытаешься вырваться из загона, который не существует.

— Да, мир изменился в тот момент, когда они сунули в загон Панацею, — задумчиво протянул Тото, вытирая стакан.

«Кто-нибудь когда-нибудь убегал из Молота? — рассеянно думал Малыш, заглатывая антифриз. — Хоть Билли Панацея, взломщик экстраординарный? Нужна помощь снаружи».

Он вспомнил свои попытки побега из мозгооперационного отделения, где его связали с Кафкаклеткой. Они с сокамерником, Дайсом «Киллером» Эгню, переоделись в охранников и были избиты во время побега других заключённых. Дайс после операции стал бесчеловечным и убежал без него. Малыш ждал сигнала снаружи, но сурово обломался. На его долю досталась только операция и охранники, чтобы жаловаться им. Один сочувствующий доктор втянул его в регрессионную терапию, и Малыш открыл, видимо, подавленные моменты счастья в детстве, но это оказался классический случай синдрома ложных воспоминаний.

— Малыш, погляди назад, — сказал Тото.

Клоун в судебных перчатках стащил пулемёт Гатлинга со стола и вышел.

— Упустил его, — сказал бармен. — Это был Керни. Приехал на слёт.

Малыш удивился и восхитился — когда начиналась бойня, этот арлекин истый ассасин показывал класс. Керни, разъяряясь, кричал, как демон, на заводил-ораторов, звёзд, дипломатов, и казалось, что стреляет он из глубины души. Никто не понимал, какой ад царит в его раскрашенном черепе.

— Согласился выступить, — сказал бармен. — Немалая пруха для чаепития фанатиков.

Идея начала чудесным образом прорастать в печеных внутренностях сознания Малыша. Стойка, поскрипывая, начала вихриться.

— К слову говоря, — сказал Тото, — ты слышал про Загрузку Джонса? Подорвали его тыкву — сделали ремонт в берлоге в окончательной и бесповоротной форме.

— Глаз трески?

— Вообще без глаз — эпицентр взрыва, понимай. Братство препроводило его попервоначалу в берлогу, и через два подёргивания ягнячьего хвостика бабах — по-спрашивай людей, если мне не веришь. Ты знаешь Джонса — резко атрибутивный. Кроме кнопки в зубе ещё типа вирусной бомбы, вроде её надо каждый день перезагружать. Думаю, если это правда, мы ещё услышим, как эти разъёмники всхлипывают. — Тото рыкнул смехом. — Все говорят, Джонс взломал Молот — его забирали Блинк со своим подпевалой.

— С глазом трески?

— Не а. Они пошли наблюдать за ограблением на Торговой — там завертелась большая тусовка. Классический отжиг. Вы с Дэнни там ещё делаете дела?

— Мы и сделали там дело, сукин сын: отжиг, описанный тобой, — это плод ситуации, когда что-то абсолютно обламывается, до полного бардака. Осколки, Тото, вот что осталось на Торговой Улице — осколки моей жизни, и твоей тоже. — И он рванул через стойку к незащищённому горлу Тото и тряс его, как уличного мима.