Дракула, любовь моя

– Я тоже заметил за завтраком, – ответил доктор Сьюард. – Миссис Харкер едва ли проронила хоть слово. Можно подумать, что ее язык таинственным образом скован. Мне ненавистно бесчестить столь благородную женщину, но я знаю, что она всегда делает собственные выводы обо всем, что происходит. По прошлому опыту мне остается лишь догадываться, насколько блестящи и точны ее мысли. Но почемуто она больше не может или не хочет ими делиться.

«Идиоты, – подумала я. – Я молчала за завтраком, потому что устала!»

– Я вот чего боюсь, – начал доктор Ван Хельсинг страдальческим тоном. – Поскольку она в состоянии гипнотического транса способна рассказать нам, что граф слышит и видит, разве не может столь могущественное существо вынудить ее разум открыть ему свои секреты?

– Вы хотите сказать, что он читает ее мысли?

– Именно.

– В таком случае он знает обо всем, что мы думаем и планируем.

– Это необходимо предотвратить. Мы должны держать ее в неведении о своих планах. Это столь мучительная задача, что у меня разрывается сердце при одной только мысли о ней, но решить ее необходимо. Когда мы сегодня встретимся, я должен сказать мадам Мине, что по причине, о которой мы не будем говорить, мы прекратим с ней советоваться, но станем просто охранять.

– Надо рассказать Харкеру. Ему это не понравится.

Я была не в силах слушать дальше. Все это слишком нелепо. Я решила опередить их.

После ужина, когда мы с Джонатаном приводили себя в порядок в своей спальне, я сказала мужу, что не стану участвовать в сегодняшней встрече.

– Но почему? – удивленно и тревожно спросил он. – Ты неважно себя чувствуешь?

– Все хорошо, не волнуйся. – Я поправила его галстук и воротник. – Но я вижу, как все на меня смотрят. Мне кажется, вам лучше обсуждать свои действия без моего присутствия, которое вам мешает.

Джонатан молча кивнул и вышел. Когда через несколько часов муж вернулся, его поведение, к моему отчаянию, совершенно изменилось. Он был молчаливым и отстраненным и не смотрел мне в глаза. Очевидно, товарищи ознакомили его со своими подозрениями.

Он не ложился за полночь, заполняя свой дневник. Я наклонилась, чтобы поцеловать его темноволосую голову, прежде чем самой лечь спать, и ощутила, как Джонатан вздрогнул при моем прикосновении. Он даже не пожелал мне доброй ночи.

– Это нелепо, – сказала я Дракуле позже, когда мы бродили среди деревьев в его саду, залитом лунным светом и укрытом за высокой стеной. – Муж обращается со мной как с прокаженной. Друзья думают, что я изменилась, но все дело в шраме, который настроил их против меня и позволил страхам распалить воображение мужчин.

– Они видят то, что хотят. – Дракула нахмурился, взял мою руку и добавил: – Я слышал твои сны прошлой ночью, опасался, что моя история тебя напугает. Прости, что так вышло.

– Я рада, что ты мне рассказал.

– Я слушал твои мысли весь день. – Он взглянул на меня в серебристом сиянии луны. – Очевидно, ты еще многое хочешь обо мне узнать.

– По правде говоря, Николае, меня терзает любопытство.

– Рассказать сейчас?

– Конечно!

– Хорошо. Не хочешь ли ты для начала узнать, как я превращаюсь в туман или пыль?

– Да! – воскликнула я, совершенно завороженная. – Как это возможно?

– Перемещение вещества – вопрос власти над разумом и некоторыми силами природы… Сложно объяснить.

– Снова физика.

– Да. Даже новообращенный вампир может проникать в щели толщиной не больше лезвия ножа. Превращаться в туман и пыль я научился намного позже.

– Каково это – двигаться в виде тумана?

– Как будто становишься призраком. Я могу видеть и слышать, но не касаться и чувствовать.

– А что насчет животных? Все ли вампиры способны превращаться в них?

– Нет. Мне понадобилось сто тридцать лет, чтобы научиться превращаться в волка, и восемьдесят – в летучую мышь.

– Покажи мне. – Почемуто я засмеялась. – Превратись в летучую мышь!

– Нет.

– Почему? Я уже несколько раз видела тебя в облике летучей мыши, хотя не знала, что это ты.

– Хватит.

– Почему?

– Летучие мыши весьма полезны, но это уродливые маленькие твари. Подобное превращение покажется тебе отвратительным. Я не хочу остаться таким в твоей памяти.

– Хорошо. Превратись в волка.

– Нет. – Он покачал головой.

– Не можешь, да? – поддразнила я. – Вот почему ты отказываешься. Ты умеешь превращаться только в скромную мышку.

– Я способен превращаться в волка, не сомневайся, – рассердился он. – Это основной облик, который я принимаю, когда хочу спокойно полакомиться животными.

– Вот как! Понятно. Ты умеешь превращаться в какихнибудь других животных?

– Да.

– В каких?

Он помедлил, затем притянул меня к себе и сказал:

– Давай пока оставим эту тему.

– Почему?

– Потому что я предпочитаю, чтобы ты считала меня человеком, – тихо ответил Николае и поцеловал меня.

Я обвила его руками. Во мне нарастало желание. Мое сердце забилось чаще, но возлюбленный внезапно оттолкнул меня. Взгляд вампира стал жестким, все тело дрожало, как будто он из последних сил боролся с могущественной внутренней потребностью, которая угрожала овладеть им.

– Ты хотела увидеть волка, – сказал Николае, когда наконец справился с собой. – Это случится, если мы не будем осторожнее.

С минуту мы стояли в молчании. Я пыталась унять колотящееся сердце и не сразу заметила, что мы подошли к той части огромного дома Николае, которую мне прежде видеть не доводилось. В лунном свете я разглядела смежное здание из древнего серого камня, напоминающее маленькую церковь. У него был ряд высоких сводчатых окон с витражами и гигантская дубовая дверь, окованная железом.

– Это твоя часовня? – спросила я.

– Да.

– Можно войти? Я столько слышала о твоих ящиках с землей! Очень хочется на них взглянуть.

Николае нахмурился. Похоже, идея ему не понравилась, но по моему настоянию он достал из кармана связку ключей и отпер дверь часовни. Мы вошли. Внутри пахло землей, сыростью и было очень холодно. Дракула быстро отыскал и зажег несколько свечей. В их мерцании я увидела, что стою в просторной часовне, размером не меньше некоторых старых деревенских церквей. Высокие каменные стены и потолок с выступающими балками, а также алтарь и украшавшие его резные каменные статуэтки были густо покрыты пылью и паутиной, которая свисала пушистыми лохмотьями.

Николае поднял свечу выше, и я увидела, что в комнате полно больших прямоугольных ящиков. Их оказалось не меньше двух десятков. Они были крепко сколочены из какогото необработанного твердого дерева – в таких доставляют крупные товары, мебель и гробы, – но выглядели совсем простыми и довольно уродливыми. Все крышки были сорваны и в беспорядке раскиданы по полу. Николае взял меня за руку, и мы вместе подошли к одному из деревянных ящиков. Я заглянула в него, и слой земли на дне ящика вызвал у меня отвращение.

– Ты правда спишь в такой штуке? – Я ощутила, как он вздрогнул и расстроился изза моей реакции.

– На самом деле я не сплю. Это больше похоже на транс. Я пользуюсь подобной постелью лишь в случае необходимости, когда нахожусь далеко от дома.

Я заметила на дне ящика хлебные крошки – священную гостию – и отшатнулась, вспомнив мучительную боль, когда подобная лепешка коснулась моего лба. Николае с сочувствием взглянул на меня и молча сжал мою руку.

– На тебя гостия действует так же? – спросила я.

– Да.

– А кресты?

– Я избегаю их, как и прямых лучей солнца. То и другое вызывает у меня тошноту, вытягивает силы и способно обжечь кожу.

– А чеснок?

– Он был мне противен в самом начале, когда я только что изменился, но, полагаю, это связано скорее с его запахом, чем с какимилибо сверхъестественными свойствами самого растения. Однако это очень стойкое суеверие. Ну как, насмотрелась? – резко спросил Николае.

Я кивнула. Мы вышли через ту же дверь, в которую вошли, и продолжили прогулку. Николае подвел меня к тропинке среди деревьев, ее извивы скрывались в бурьяне. Некоторое время мы шли молча. Я попыталась представить отдаленное будущее, в котором мне придется спать в таком же ящике с землей, и испытала легкое отвращение. Внезапно мне в голову пришла тревожная мысль.