Разбойничий тракт

– Братука, мы тебя заждались… Матушка уж все глаза проглядела.

С другой стороны повисла на шее младшая сестра, накрыв казака вместе с папахой копной волос.

– Слава тебе, Господи, старшенький наш вернулся…

Наконец Дарган освободился от этих тисков, отстранил от себя брата и сестру и принялся жадно их осматривать. Лошади спокойно стояли бок о бок, будто понимали всю ответственность момента. Казак наслаждался видом кровных родственников, и на душе у него становилось теплее, словно ледяная глыба, наросшая там за эти жуткие годы, начала подтаивать.

– Ну все, хватит, задушите, черти, за два года вон как вымахали, – поправляя снаряжение, сказал он с дрожью в голосе. – Как там матушка?

– За порог вышла, тебя дожидается.

В просторной хате из трех комнат зависла тишина, в открытое окно вливался лунный свет, пахло чихирем, виноградом и каймаком. Дарган свесился с кровати, нашарил на табурете кулечек с ландрином, одну конфетку сунул женушке, вторую заложил за щеку себе. Желтый свет отражался от оружия, развешанного по стенам, подрагивал на коврах, на столе и стульях, он просачивался в другую комнату, в которой старались не шуметь бабка и мать, все еще не спавшие. Третью занимала младшая сестра, а брата переместили во флигель.

Встречу героя, а заодно и свадьбу три дня праздновали всей станицей, кому не хватило места за столами, поставленными во дворе, тот приходил, выпивал, сколько душа требовала, и уходил по своим делам или оставался ждать, пока не уйдет кто-то другой. Пляски были такими огневыми, что земля на подворье стала как каменная, песни пели от души, особенно про разбойника Стеньку Разина и казака Мингаля.

Но сильнее всех станичников поразила избранница Даргана. Когда она пошла танцевать, у многих открылись рты и долго не захлопывались. Нет, вовсе не потому, что на ней были богатые наряды и сверкали оправленные в золото драгоценные каменья – этим казаков удивить было трудно, да в них особо и не разбирались. Терцы обратили внимание на то, как ловко пришлая бабенка подстроилась под казачьи мелодии и с каким изяществом под них выплясывала. С этого момента станичные девки не отгораживали ее от Даргана цветастыми платками и по случаю надетыми праздничными бешметами, не извивались гибкими телами, завораживая завидного жениха искрами в темных зрачках. Поначалу же они старались вовсю, потому что у терских казаков признавались не бракосочетания, совершенные на стороне, хоть с благословения императоров и королей с попами и епископами, а лихие казачьи свадьбы, после которых разрушить семью имели право только смерть и сам Господь. Невеста преподала скурехам урок, какового они до сей поры не получали, а когда она одним махом выпила чапуру с чихирем и спела казачью песню, старики как один крикнули «любо». Недоверие и скованность у гостей прошли, свадьба покатилась колесом от цыганской брички.

Дарган повернулся к жене и, почмокав языком с конфеткой на нем, откинул край одеяла. Софи, обнаженная по грудь, лежала на спине, по ее лицу гулял лунный свет, делая профиль похожим на те, что выбиты на золотых монетах.

– Софьюшка, как тебе у нас? – решился спросить он.

– Хорошо, месье д'Арган, – после недолгой паузы разлепила она губы. – Люди дружные, добрые, твои маман, брат и сестра уважают меня, бабука угостила каймаком. Вкусный.

– Она плохо видит, что нашарила, то и поднесла, – засмущался казак. – На свадебном столе этого каймака громоздились горы. Если бы скинула годков двадцать, было бы другое дело.

– Я все понимаю, но и так хороню. Свадьба была веселой, я довольна.

– Домой не захотелось? – он притих в ожидании ответа.

– Теперь мой дом здесь, в станице Стодеревской.

Казак, сдерживая радость, приподнялся на локте, в его голове затеснились тучи мыслей об устройстве жизни. Несмотря на то что родительская изба, которую ставил отец, погибший в войне с турками, была просторной по станичным меркам, жить в ней стало тесновато. Пришел черед Даргана обустраивать жилище для своей семьи, а в старой хате оставались младшие брат с сестрой. Нужно было определяться и с табуном лошадей, пока пасущимся на лугах под присмотром брата и дальних родственников. Зимы в предгорьях Кавказа наступали резко, перемежая лютый холод сопливой оттепелью. Но спросил он о другом:

– Откуда ты про казачью песню-то узнала, какую сыграла на свадьбе?

– О, это секрет, – засмеялась жена, показывая сверкнувшие во тьме жемчужные зубы, но сжалилась и пояснила: – Маланья перед праздником нашептала, сказала, это о-бе-рег, всем понравится.

– Моя сестра, что ли?

– Она.

– Ну… выросла девка, видно, разумная будет.

– Разумная, – согласилась женушка.

Некоторое время казак млел от разлившихся по телу приятных чувств за сестрицу, высокая оценка ее способностей, данная женой, женщиной очень умной, дорогого стоила. Затем он взял себя в руки, тема разговора была слишком серьезной.

– Я тебе еще в дороге сказывал, что присмотрел хату в центре станицы, – с озабоченностью в голосе заговорил он. – Она стоит рядом с лавкой армянина, там жила семья нашего старшины.

– А где хозяин? – прислушалась супруга.

– Сам старшина и двое его сыновей погибли в стычках с чеченцами, а мать недавно перебралась в хату к дочери. Я у станичников уже спрашивал, можно прикупить.

– Дом плохой?

– Лет пять как отстроились, а тут абреки банда за бандой.

– Ты ходил смотреть?

– Когда?… Свадьбу же играли.

– Надо сходить, – девушка приложила палец к губам.

– Завтра и пойдем, – Дарган проглотил истонченную конфетку, шмыгнул носом. – Заодно заглянем на подворье, конюшню добрую надо строить.

– А разве возле хаты нет конюшни?

– Есть, конечно, как без нее, но небольшая, всего-то на пяток лошадей, а у нас их вон сколько, до сих пор не сосчитанные.

– Тогда дом в центре станицы нам не подойдет. – Супруга повернулась к мужу. – Надо много места, лучше за станицей строиться… Новый амбар надо.

– Да и там простора достаточно, – потянулся казак. – Если что, прикупим еще двор для расширения.

Снаружи донесся осторожный шорох, и Софи заметила, как глаза супруга метнулись к оружию, висевшему на стене. Окно было открыто, в него вливался лунный свет, замешанный на запахах луговых цветов, грибов и речной воды, с подворья, от загонов для скота ветерок приносил слабый запах навоза.

Дарган опустил ногу на пол, перенес на нее тяжесть тела, босые ступни неслышно пронесли его к стене. На улице не было никого, по бокам ее будто на ходулях темнели куреня с невысокими плетнями вокруг да стожки сена, наметанные возле жилья. Не было слышно ни лая собак, ни запоздалых вскриков загулявшего казака. Дарган посмотрел на основания столбов под домом, ему показалось, что один из них отбрасывал две тени. Он снял с гвоздя ружье, просунул ствол под оборки занавески в углу подоконника и надолго замер в неудобной позе.

– Кто там? – шепотом спросила жена.

Казак отмахнулся, его вниманием всецело завладела эта самая тень, он знал, что без надобности она возникнуть не могла. И он дождался того момента, когда она отделилась от столба, превратившись в человеческий силуэт. Он словно по воздуху продвигался к окну. Дарган взял его на мушку, довел до следующего столба, и когда этот человек приготовился одолеть расстояние, оставшееся до оконных створок, негромко предупредил:

– Стой, стрелять буду.

Человек метнулся было прочь, но в следующее мгновение он воздел руки вверх и загундосил с сильным чеченским акцентом:

– Братка Дарган, не стреляй, это я, Ибрагим из ларька.

– Что тебе нужно? – не опуская ружья, спросил казак.

– Я пришел забрать самовар. Свадьбу отгуляли, вам он больше не нужен.

Самовар в дополнение к своему действительно брали в лавке у армянина в расчете на непьющих женщин и старух. Он возвышался на столе во дворе. Вещь была редкая и ценная, стоила столько же, как хорошая лошадь.

– Дня было мало, что по ночам решил блукать?