Разбойничий тракт

Лес кончился, дорога снова нырнула в заросли камыша, осоки и кустарника, из чащи вспархивали тучи уток, рябчиков и куликов со становящимся на крыло потомством. Птицам наступала пора отправляться в дорогу, осень еще совсем не чувствовалась, но пернатых обмануть было нельзя.

Дарган успел присоединиться к жене и теперь, изредка подергивая за конец веревки, которой были соединены лошади из его табуна, поглядывал на нее, силясь угадать, как же она оценивает местность, где им предстояло жить. Но Софи целиком ушла в свои мысли, к тому же нескончаемая верховая езда порядком надоела ей. Бедра снова налились ноющей болью, железным поясом обхватившей низ живота, и женщина с сожалением подумала о том, что у себя дома никогда столько не ездила, да и сами седла на далекой родине были не такими жесткими. Заметив ее далеко не радужное состояние, Дарган счел за лучшее не донимать жену расспросами и сосредоточил внимание на природе.

Отряд казаков стал неторопливо выбираться из зарослей, когда вдруг от места, на котором недавно произошел бой, донеслись дикие вопли, приглушенные расстоянием. Они сопровождались несколькими ружейными выстрелами, сделанными без всякого порядка, как на чеченской свадьбе или на похоронах. И вновь высокие голоса издали тоскливый вой, будто загнанные в угол голодные бирюки принялись оплакивать свою судьбу. В нем слышалась и ярость на более сильного противника, и кровожадная мечта о скорой мести.

– Кажись, из аула за нашей схваткой с абреками все же следили, – предположил кто-то из казаков, когда отряд остановился. – Не иначе чеченцы переправились на наш берег, чтобы забрать трупы убитых.

– Очередной намаз закончился, вот они и зашевелились, – поддакнул его товарищ.

– Лишь бы им не пришло в голову броситься за нами в погоню, – насупил суровые складки на темном лице Чеботарь. – Назарка, а ну проскачи до лесной кромки да понаблюдай за нехристями. Дюже голову не высовывай, они сейчас от злобы себя не помнят, если заметят, в капусту порубят.

– Знаю я их повадки, дядюка Чеботарь, – сказал Назарка и проворно завернул дончака в обратную сторону. – Если сунутся, что мне делать, стрелять или уходить молчки?

– Гони до нас молчки, а мы пока тут подготовимся.

– Так, может, стоит вернуться и добить разбойников? – кинув быстрый взгляд на верткого малолетку, предложил Дарган, который чувствовал неудобство за то, что стычка с чеченцами произошла в том числе и по его вине. – Все меньше останется кровников.

– Как раз кровников-то там и нет. Это плачут родные и друзья родственников Ахмет-Даргана, дочери которого решили отомстить за вожака с его зятем, – успокоил казака старший отряда. – Если их оставить наедине с горем, то они выплеснут его, заберут трупы и уберутся на правый берег. Схватка произошла по вине убитых.

– Я тоже проскочу с Назаркой, посмотрю, как они будут переходить через реку.

– Мне тебя учить не след, – пробормотал в густые усы Чеботарь.

Под встревоженным взглядом спутницы, Дарган вслед за Назаркой пришпорил коня и пропал среди непролазной зелени, окружавшей тропу. Долго скакать не пришлось, скоро за ветвями показался край поляны, на которой собрались в круг чеченцы, наконец-то переставшие издавать вопли и качающиеся в ритуальном танце, сопровождаемом однообразным гортанным песнопением.

Спешившись, казак знаками показал, чтобы малолетка оставался в седле, сам залез на ветвистый карагач, раздвинул листву. Посреди круга, образованного джигитами, лежали убитые абреки, в том числе и замотанные платками молодые женщины, руки у всех были вытянуты вдоль тел, накрытых покрывалами. Через равные промежутки времени мужчины поднимали ладони кверху, омывали воздухом бородатые лица и снова впадали в малоподвижное состояние с притоптываниями на месте, не переставая испускать низкие горловые звуки. За их спинами топорщились дула старинных ружей, пояса черкесок оттягивали сабли и кинжалы с широкими рукоятками, у некоторых из-за ремней выглядывали изогнутые ручки пистолетов. Если бы кто-то из мирных людей, населяющих центральную Россию или Европу, увидел эту сцену, то он подумал бы, что горцы готовятся принять участие в крупномасштабных военных действиях. На самом же деле их грозный вид представлял из себя повседневную форму одежды.

Отпевание убитых длилось долго. Даргану надоело сидеть на толстом суку, он подумывал о том, чтобы спрыгнуть на землю и пуститься в обратную дорогу, и пусть бы чеченцы продолжали свой ритуал хоть до завтрашнего утра, но тягучее песнопение неожиданно оборвалось. Джигиты подхватили трупы своих соплеменников за плечи и за ноги и понесли их к реке. Возле берега на воде покачивались несколько лодок, похожих на деревянные короба. Погрузив тела, чеченцы сорвали со спин ружья, быстро зарядили их, сделали несколько выстрелов и, повернув искаженные яростью лица по направлению к казачьей станице, выкрикнули злые проклятия. Затем они умостились в лодках и отчалили на свою сторону.

Дарган облегченно вздохнул. Через несколько минут они с Назаркой опять заняли места в казачьем строе, и отряд продолжил движение.

Вскоре путь снова преградил казак из секрета, перемолвившись с Чеботарем, он подскочил к Даргану, молча похлопал его по колену и исчез, словно и не появлялся. Стена камыша скоро раздвинулась, взглядам открылся небольшой луг, на котором паслись лошади, коровы и овцы. Показались белые хаты, стоящие на столбах, с крытыми чаканом крышами, с резными наличниками и маленькими окнами, с пирамидальными тополями – раинами, высившимися по всему периметру населенного пункта.

Софи повернулась к мужу, собираясь задать вопрос, и осеклась, тут же осознав его настроение. Дарган раздернул воротник на рубашке, привстал в стременах, казалось, он готовился уподобиться птицам, срывающимся из-под лошадиных копыт. Лицо казака побледнело, по щекам побежали красноватые полосы, таким взволнованным она не видела его ни разу.

– Вот мы и дома, Софьюшка, – сдавленным голосом прохрипел он.

– Это Стодеревская? – оживилась она.

– Родная станица… Вот, кажись, и добрались.

Дарган смахнул пот со лба рукавом черкески, поморгал воспаленными веками, затем оглянулся на табун, будто проверяя, все ли лошади на месте. Казаки понимающе заулыбались. Они не раз покидали родные места, чтобы через какое-то время возвратиться под отчий кров, и чувства, овладевшие их товарищем, были им ведомы.

– Даргашка, послать кого за твоими? – донеслось от передних рядов.

– Не надо, встреча будет веселей, – откликнулся тот.

Через малое время кто-то доложил:

– Кажись, без нас обошлось, все Даргановы и без доклада в передних рядах.

От станицы отделилась большая группа всадников и наметом помчалась навстречу казакам. Впереди рвал уздечку на строевом скакуне вихрастый парень в нательной рубахе и черных шароварах, не отставала от него девушка лет пятнадцати с разметанными волосами, в красной нижней сорочке, в каких им полагалось ходить только по дому. За ними спешили станичники, каждый в том, в чем захватило его известие о возвращении с войны героя-станичника. Наверное, казачок из секрета не утерпел и слетал домой, чтобы оказаться первым вестником, ведь до Даргана с боевых позиций казаки возвращались только после тяжелых ранений.

Мертвых хоронили там, где их застала смерть. Отряд остановился, всадники почесывали затылки, переглядывались друг с другом. Дарган тронул кабардинца и выехал чуть вперед, покосившись на грудь с начищенными орденами и медалями, он подкрутил светлые усы, сбил папаху на затылок. Софи, смущенно теребившая воротник платья, невольно залюбовалась бравым молодцем, ловко сидящим на выгнувшем шею скакуне.

– Брату-ука-а, родненьки-ий, – звонко разнеслось по лугу. – Живо-ой!

Девушка в красной сорочке поняла, что ей не удастся обойти вихрастого братца, который несся к Даргану пущенной из лука татарской стрелой, тогда она отправила вперед свой голос. Угадав ее уловку, казаки захмыкали носами и отвернули лица, чтобы не видеть крепкого молодого тела, просвечивающего сквозь тонкую материю. А парень, свесившийся с лошади, уже мял и тискал старшего брата, не уставая поскуливать верной собачонкой: