Страница 28 из 48
Возвращаясь от Макса, я проехал мимо Белого озера и купавшихся в нем голыми людей. Они были спокойны и веселы. Навстречу мне текли, направляясь к ферме Ясгура и Бетелу, машины. Заглядывая в них, я видел мужчин с женщинами, мужчин с мужчинами, женщин с женщинами. Кто только ни ехал на концерт – мужья, жены, «нормальные» люди, геи, приверженцы строго целомудрия, би–и трисексуалы, трансвеститы. Многие улыбались мне, проезжавшему мимо, махали ладонями, и я улыбался и махал ладонью в ответ. Между нами словно текли легкие любовные токи. В моей душе царило спокойствие и даже мир. Я был частью этих людей, огромного человеческого моря. Все они съехались сюда ради трех дней музыки и, если нам повезет, любви. И в конечном счете, это, быть может, самое лучшее, на что вправе надеяться каждый из нас.
Я въехал на территорию «Эль–Монако», поставил «бьюик» на место и пошел к моей конторе. Навстречу мне выбежал один из молодых помощников Майка Ланга.
– Вот и ты, – сказал он.
– Нукаконовсе? – спросил я, радуясь тому, что овладел новым жаргоном.
– Местная публика закопошилась. Сюда понаехали журналисты, скоро их станет еще больше. Майк хочет, чтобы ты дал пресс–конференцию.
– Ты шутишь?
– Нет, – ответил он. – Она уже назначена, Эллиот.
9. Волнения в Уайт–Лейке
Пресс–конференция была назначена на следующий день. Поскольку я должен был предстать пред журналистами, а мне никогда еще ни на какую тему публично выступать не приходилось – разве что на моих фестивалях, собиравших не больше десятка человек, я счел благоразумным, приготовляясь к этому важному событию, немного расслабиться. Я выкурил для этого, ну, не знаю, может, с полдюжины косячков, но быстро, один за другим.
В то утро, позавтракав и прочистив с десяток унитазов, я направился прямиком в мой танцевальный бар, где тусовалась команда вудстокцев и всякого рода проезжая публика. Там я скрутил себе большой косяк и несколько косячков поменьше, продолжая, между тем, углубленно размышлять о том, что мне следует сказать миру через посредство высокопоставленных фигур, коим предстояло собраться на пресс–конференцию. Ничего мне в голову не приходило. Оставалось надеяться, что, когда настанет время, травка одарит меня вдохновением.
Пресс–конференция состоялась в «Кумушкиной блинной». На мое счастье, пришли на нее только представители местной прессы. Видимо, важные шишки были еще в пути.
Журналистов собралось человек шесть или семь. Большая их часть представляла газеты округа Салливан – Бетела, Уоллкилла и Монтичелло. Остальные работали на местном радио. В глубине комнаты с удобством расположился одетый, как и всегда, в джинсы, жилетку на голое тело и сандалии Майк Ланг и спокойная улыбка его говорила о том, что мир устроен хорошо и правильно.
Первый вопрос касался моего разрешительного свидетельства.
– Имеется ли у вас законное разрешение на проведение концерта в Уайт–Лейке? – спросил один из журналистов.
Я постарался принять вид достойный, однако чувствовал, что марихуана играет и резвится во мне, и что моя связь с реальностью понемногу ослабевает.
– Пятнадцатого, шестнадцатого и семнадцатого августа у нас здесь состоится фестиваль музыки и искусства, – начал я. – Это всего лишь очередной летний фестиваль, один из тех, которые я провожу ежегодно и которые уже обратили Уайт–Лейк в поистине международный культурный центр, каким он является, – о чем и свидетельствует тот факт, что вы, восхитительные леди и джентльмены из прессы, собрались здесь, чтобы его освещать. Я горжусь тем, что в течение последних десяти лет был художественным руководителем этих фестивалей, и надеюсь, что…
Я только еще разводил пары, а журналист уже самым невоспитанным образом перебил меня.
– Имеется ли у вас законное разрешение на проведение концерта в Уайт–Лейке? – снова спросил он.
Ах да, я же не ответил на его вопрос. Не распускайся, – сказал я себе.
– Ну, конечно, – произнес я, стараясь вернуть себе утраченное достоинство. – Я же президент Коммерческой палаты Бетела. Разве такой видный городской деятель, как я, стал бы устраивать фестиваль, не имея на то необходимого разрешения?
Последний вопрос был чисто риторическим.
– А вам известно, что по последним оценкам полиции на фестиваль соберется от девяноста до ста тысяч человек? Во что, по мнению ваших людей, могут обратить Уайт–Лейк сто тысяч хиппи?
– Моих людей? – переспросил я. – Коренных уайтлейкцев нельзя считать людьми – ни моими, ни чьими–то еще.
Некая еще продолжавшая функционировать часть моего мозга поняла, что способность следить за своими словами я уже напрочь утратил.
Я пустился в рассуждения о бессмысленности любых пресс–конференций в нашей чудовищных размеров вселенной, в которой постоянно что–нибудь да происходит, большое или малое; о том, что все мы – лишь свидетели этих событий, одно из которых, малое, но волнующие, разворачивается вот в эту самую минуту в «Кумушкиной блинной», где собрались столь симпатичные, но столь озабоченные люди. Я уже собрался спросить, удалось ли им сегодня что–нибудь скушать, но мне помешал новый докучный вопрос.
– Готовы ли вы к решению проблем санитарного характера, которые неизбежно возникнут, если на концерт соберется сто тысяч человек? И как вы собираетесь кормить такое количество людей? – спросил один из журналистов.
– Выдающиеся леди и джентльмены из прессы. Вы являетесь представителями высокочтимой профессии, уступающей в том, что касается долговечности и почтенности, лишь старейшей из профессий нашего мира, а все мы знаем, что она собой представляет. – Произнеся эту чушь, я возвел брови, заговорщицки улыбнулся и хихикнул. – Позвольте мне внести окончательную ясность в некоторые вопросы. Фестиваль арендовал «Эль–Монако» до конца сезона, вследствие чего мотель будет исполнять роль его штаб–квартиры и дочернего отделения. И, раз уж вы здесь собрались, я хочу воспользоваться этой редкой возможностью и сообщить о том, что в следующем году моя мама возведет на этом месте двухсотэтажный небоскреб с вращающимся оздоровительным клубом и конференц–залом Организации Объединенных Наций на восемьдесят пятом этаже. Приглашаю всех вас посетить великолепный пресс–центр, который мы откроем в нашем небоскребе специально для случаев, подобных нынешнему. Пока же, поскольку мне еще предстоит сегодня застелить около тридцати постелей и прочистить дюжину унитазов, наша пресс–конференция завершается. Вынужден с вами проститься.
Репортеры еще переглядывались, вытаращив глаза и разинув рты, а я уже грациозно выплыл из блинной. Переступая порог, я краем глаза увидел Майка Ланга, взиравшего на меня с одобрительной улыбкой.
К последней неделе июля полиция увеличила оценку будущего числа зрителей – теперь их прибывало по десять тысяч человек каждодневно. В определенные часы суток она выделяла для едущих в Бетел по 17Б две специальных полосы. А на ферме уже собралась колоссальная толпа – куда большая, чем мы рассчитывали. Там вырос палаточный город, огромное, многоцветное людское море быстро заполняло собой восемьдесят акров, которые отвел для него Макс.
Сразу после моей пресс–конференции в «Эль–Монако» прикатили представители главных сетей вещания. Предвидя их появление, Майк Ланг заранее попросил мена зарезервировать три комнаты для людей из главных служб новостей – «Эй–Би–Си», «Си–Би–Эс» и «Эн–Би–Эс». Он оплатил эти комнаты вперед. И разумеется, все три сети пригнали сюда тяжелые грузовики с приемными тарелками и антеннами. Они въехали на нашу парковку, точно берущие стратегически важную высоту танки. И вскоре поведали миру о том, что в Уайт–Лейке происходит нечто беспрецедентное. Разумеется, это лишь увеличило приток людей и автомобилей.
Проехать по городу на машине стало невозможно. Люди шли в магазины, рестораны, к озеру, где они купались голышом и загорали. Некоторые ехали – верхом на лошадях, на мотоциклах, мотороллерах, велосипедах. Куда ни повернись, взгляд повсюду утыкался в толпу и казалось, что по каждой улице города прогуливаются хиппи.