Падшие сердца

— Я ничего не понимаю. Что же все–таки произошло? И что происходит сейчас? — В своем голосе я услышала истерические нотки. Трой тоже их уловил и сразу взял меня за руку.

— Давай вернемся в коттедж, — мягко сказал он. — Там я тебе все расскажу.

Идя за Троем темными коридорами, я представляла себе, что спускалась в царство мертвых и вырвала его из объятий вечного сна. Теперь мы вместе возвращались туда, где торжествовали жизнь и свет. Шли мы молча, и эхо наших шагов оставалось позади, поглощенное вязкой темнотой, в которой утопали все звуки. Сердце неистово колотилось у меня в груди, и стук его, я была уверена, отдавался даже в пальцах. Трой не мог этого не чувствовать. Я словно возвращала его к жизни, согревая теплом своего сердца. Скоро мы снова оказались в подвале коттеджа. Трой отступил в сторону, чтобы я первая поднялась по лестнице. В нерешительности я оглянулась, боясь, что силы тьмы увлекут его назад в туннель, ведущий в прошлое. Но Трой продолжал идти за мной и, как только мы вошли в дом, закрыл дверь подвала.

— Как раз перед твоим приходом я собирался выпить чаю, — как бы между прочим заметил Трой, словно не было этих двух лет, разделивших нас, а я просто в очередной раз пришла к нему на свидание. — Не составишь ли мне компанию?

— Да, пожалуй, — ответила я и быстро села к столу, чувствуя, как дрожат у меня ноги. Трой подошел к плите и поставил подогревать чайник. Я следила, как он, не глядя в мою сторону, доставал чашки, блюдца, пакетики с заваркой. Очевидно, его беспокоило выражение замешательства и тревоги на моем лице. Нервное напряжение заставляло меня поеживаться, как от озноба.

— Бедная Хевен, — произнес Трой, качая головой. — Как я надеялся избежать этой минуты и одновременно всей душой желал этого.

— Но почему же, Трой, почему? — спросила я.

— Ты сама знаешь ответ, Хевен. — Голос его звучал хрипло. — В глубине души ты всегда это знала, но все равно я отвечу тебе.

Трой вздохнул и сел за стол напротив меня. Из расстегнутого ворота белой шелковой рубахи виднелись темные волосы на его груди. Несколько минут он молчал, опустив голову и глядя на стол. Но вот снова тяжело вздохнул, взъерошил свои густые волнистые волосы и поднял на меня полные тревоги глаза. Он похудел и побледнел, хотя больным не выглядел. Волосы стал носить длиннее, и они все так же завивались на концах. Казалось, он долгое время не видел солнечного света. Сердце мое разрывалось от жалости. Меня так и тянуло обнять его и успокоить.

— Именно за этим столом я написал тебе свое прощальное письмо, — начал Трой. — В нем я рассказал тебе, как Джиллиан открыла мне, что ты дочь Тони и моя племянница. Я понял: у нашей любви нет будущего, и собирался уехать и попытаться научиться жить без тебя. Мне казалось, это возможно, и когда–нибудь, вернувшись в Фартинггейл, я снова заживу, как и до твоего приезда, жизнью скучной и безрадостной.

Засвистевший чайник, словно подвел черту под его словами. На какое–то время воцарилось молчание. Трой снял чайник с огня и налил в чашки горячую воду. Я торопливо опустила в кипяток свой пакетик, желая побыстрее ощутить живительное тепло горячего чая и с его помощью растопить холод, сковавший мне сердце. Наконец Трой сел и продолжил рассказ.

— Возможно, тебе говорили, что я действительно вернулся в Фартинггейл, когда ты после окончания колледжа отправилась в штат Мэн. Я решил, что могу спокойно приехать в Фарти и с головой уйти в работу, терпеливо дожидаясь, когда мне исполнится двадцать девять лет. А вскоре, как я был всегда уверен, мне суждено было умереть, не дожив до тридцатилетия. — Трой поднял на меня усталые, измученные глаза. — Должен признаться, я желал смерти. Она давала мне возможность уйти в другой мир и положить конец моему жалкому существованию. Я потерял тебя, и часть моей души умерла. Смерть больше не вызывала у меня страха, я спокойно ждал ее прихода.

Трой помолчал, отхлебнул чай, задумчиво глядя вдаль со спокойной улыбкой на лице.

— Тони решил, что деньги помогут вывести меня из подавленного и угнетенного состояния. Не виню его за это. Мне становится даже жаль его, когда подумаю, сколько разочарований и крушений надежд пришлось ему пережить. Тони устроил шикарный вечер, чтобы развеселить меня, отвлечь от мрачных дум о приближающемся роковом дне рождения. Он обещал позаботиться, чтобы я ни на минуту не оставался один, — Трой рассмеялся. — И он нашел эту девицу … просто сущая пиявка, мне с трудом удавалось вырваться в туалет.

— Во всяком случае, — продолжал Трой, — ее задело мое равнодушие. Очевидно, она всегда имела успех у мужчин, но со мной ее постигло разочарование. Поведение девицы стало просто оскорбительным. Не имеет значения, что она говорила, да я ее и не слушал. Единственное, чего мне хотелось, так это уйти, чтобы никого не видеть и не слышать. Я понял, что напрасно вернулся в Фарти. Мне стало невыносимо жить рядом с тобой и не иметь возможности быть вместе. Воспоминания преследовали меня: везде слышался твой голос, повсюду я видел тебя. Ни одна девушка на вечере не представляла для меня ни малейшего интереса: мне нужна была только ты. Я просто с ума сходил от всего этого. Джиллиан все видела, и стоило мне посмотреть в ее сторону, как на ее лице появлялось выражение жестокого злорадства.

Я даже не задумывался над тем, что совершаю, никакого плана у меня не было. Наверное, к лошадям меня увлекло воспоминание о наших совместных прогулках.

Я пришел к конюшне и увидел там лошадь Джиллиан, которая, как и ее хозяйка, смотрела на меня с вызовом и пренебрежением. И, повинуясь внутреннему порыву, я решил покататься на Абдуле Баре и доказать этому коню, что с ним может справиться не только одна Джилл.

Знаю, что поступал глупо, по–детски, но я был вне себя от ярости, зол на судьбу, на весь мир, где могла совершаться подобная несправедливость. Почему именно на мою долю выпали такие страдания, почему обретенные мною любовь и надежда были так безжалостно отняты у меня? И как случилось, что своим орудием судьба избрала Джиллиан? Выносить такую несправедливость стало выше моих сил, больше от жизни ждать было нечего.

Я оседлал коня, и мы понеслись к берегу. Мой гнев словно передался Абдуле Бару, и он мчался так, будто тоже старался убежать от прежней жизни; казалось, ему было начертано судьбой унести меня в другой мир. Понимаешь, — сказал Трой, наклоняясь ко мне, глядя горевшими от возбуждения глазами, — когда мы неслись во весь опор и ветер свистел у меня в ушах, я, чувствовал объявший его ужас и уже не сомневался, что этот конь поможет мне уйти из моей несчастной жизни. И я намеренно направил его к морю, а он, не сопротивляясь, дерзко бросился вперед, словно тоже собирался свести счеты с жизнью.

Мы неслись по воде, пока волны не подняли нас и не швырнули на глубину. Оглянувшись, я увидел боровшегося с волнами Абдулу Бара. В его по–прежнему дерзких глазах было осуждение за то, что я обрекал его на такую ужасную смерть. В эту минуту я жалел коня и ненавидел себя: я обречен был уничтожать все, к чему прикасаюсь. А мне, наверное, суждено было погибнуть в море. Я закрыл глаза, готовясь встретить неминуемую смерть, — проговорил Трой с затуманившимся от воспоминаний взором.

— Но море свободно и никому не подвластно, его нельзя заставить служить желаниям человека, даже такого несчастного и совершенно отчаявшегося, каким я был в те минуты. Могучее море не захотело стать орудием моей смерти. Каждый раз, когда я погружался в воду, волны выталкивали меня на поверхность, поддерживали, не давая утонуть. Туфли соскользнули с моих ног. Я увидел, как Абдулу Бара вынесло к берегу, и он выбрался из воды.

Закрыв глаза, я стал ждать, когда прихлынут огромные волны и унесут меня в холодные глубины. Много раз, сидя по ночам на берегу, я наблюдал за ними, слушая могучий рокот, завороженный их красотой и мощью.

Но меня бросало с волны на волну, пока я не потерял сознание. Очнулся я уже на берегу, меня отнесло довольно далеко. Мольба о легкой и скорой смерти была отвергнута. Так я и лежал, жалея себя и свою несчастную жизнь, пока мне не пришло в голову, что океан некоторым образом все же облегчил мою участь. Ведь меня могли посчитать погибшим. Я получил возможность беспрепятственно оставить Фарти и спокойно уехать. В какой–то степени мне удалось смягчить горечь моего положения.