Сыщик-убийца

— Да.

— Вы все обдумали?

— Уже давно. Я имел честь сказать вам, как только больная поступила ко мне, что, по моему мнению, она может быть вылечена. С той минуты я постоянно наблюдал за нею, и мое мнение осталось то же.

— Позвольте вам заметить, что знаменитые доктора, имевшие большой опыт, напрасно пытались вылечить эту женщину.

— Я знаю, что я — ничто в сравнении с теми знаменитостями, но тем не менее надеюсь преуспеть там, где они потерпели поражение.

— Не забывайте, что Эстер Дерие — сумасшедшая уже двадцать лет.

— Я убежден, что она не была бы никогда сумасшедшей, если бы двадцать лет назад сделали то, что я хочу сделать сегодня утром.

— Берегитесь совершить неосторожность!

— Этим именем называли многие опыты, имевшие успех.

— Я от всей души хочу, чтобы сегодня было точно так же, хотя не очень на это рассчитываю, — ответил директор. — Мы будем сопровождать вас.

В это время Этьен надел классический передник, а его помощник взял футляр с хирургическими инструментами.

Все отправились в комнату Эстер.

В последнее время в состоянии больной не произошло ни малейшего изменения. Она стояла у окна и смотрела на желтеющие деревья сада, стук отворившейся двери заставил ее повернуться. Ее кроткое лицо, очень мало изменившееся, несмотря на то, что волосы начали седеть, не выражало ни удивления, ни волнения.

Когда Этьен подошел к ней, она, казалось, узнала его и протянула руку. Ее спокойствие показалось доктору хорошим предзнаменованием.

— Вот моя больная, господа, — сказал он, поворачиваясь к докторам.

— Как вы объясняете ее безумие? — спросил один старый доктор. — Без сомнения, параличом мозга?

— Нет, сумасшествие этой женщины — следствие случая.

— Вы так думаете?

— Я в этом уверен и буду иметь честь дать вам неоспоримое доказательство.

Помощник Этьена заставил сесть больную и снял повязку, наложенную на ее голову две недели назад.

Когда волосы были разделены на затылке, все увидели небольшой белый рубец и в середине его — черную точку, которую все доктора, один за другим, осмотрели в лупу.

— Господа, — сказал Этьен, — эта женщина двадцать лет назад была ранена в голову, но пуля попала в нее рикошетом, кусок свинца вошел в череп, и безумие есть следствие его постоянного давления. Вот этот кусок свинца. Его присутствие скрывалось наростом, который я уничтожил для облегчения операции. Вот почему прежние попытки вылечить ее были безрезультатны.

Доктора с удивлением переглянулись и не смеялись больше. Молодой человек в несколько мгновений вырос в их глазах: они увидели в нем серьезного соперника, но дух противоречия не умолк.

— Как же можно, по вашему мнению, вылечить ее?

— Извлечь кусок металла.

— Но за двадцать лет он глубоко врос в кость.

— Поэтому я думаю выпилить его.

— Но результатом этого может быть смерть.

— Нет, — ответил Этьен с уверенностью больше внешней, чем действительной, — он сам боялся. — Нет, я убежден, что она выздоровеет, но о подобных вещах нельзя спорить, их надо доказывать фактами, и я докажу.

Эстер дали хлороформ и положили в кресло, поставленное у окна. Ее голова, поддерживаемая подушками, была ярко освещена.

Этьен открыл футляр с инструментами и принялся за дело. Его руки не дрожали, но крупные капли пота выступили на лбу.

Сильно взволнованные зрители сдерживали дыхание.

Операция продолжалась четыре минуты. Целая вечность! В конце четвертой минуты кусок свинца был вынут, и рана перевязана.

Прошло четверть часа. Эстер начала мало-помалу приходить в себя. Вдруг она открыла глаза и огляделась вокруг взглядом, в котором не было ничего безумного.

— Где я?… — пробормотала она, поднимая руки ко лбу.

Ей не успели ответить: она вздохнула и потеряла сознание.

Этот обморок не представлял ничего неожиданного и никого не испугал. Этьен приказал положить больную в постель и устроить в комнате искусственную темноту.

— Великолепно! — сказал один из докторов. — Но не боитесь ли вы лихорадки?

— Я ее предвижу и буду бороться против нее. Главное, благодаря Богу, сделано. Мне кажется, я могу отвечать за все.

В это время к Этьену подошел директор.

— Позвольте вас поздравить, — сказал он, пожимая ему руку. Затем прибавил тихо: — Но подумайте о тех серьезных вещах, о которых мы уже говорили. Не забывайте, что женщина помещена сюда в секретную.

— Я не забуду, — ответил доктор.

Затем подумал про себя: «Да, я не забуду. Тем более что теперь можно расспросить Эстер, и она ответит мне».

Между тем посторонние оставили комнату, и Этьен остался вдвоем со своим помощником.

— А!… — вскричал последний, взволнованный до слез, бросаясь на шею Этьену. — Какое хладнокровие!… Какое мужество!… Какая верность глаза и руки… Я положительно восхищен!…

— Я отказываюсь от восхищения, — ответил, улыбаясь, Этьен, — но ваша симпатия глубоко трогает меня.

— Вы не сомневаетесь больше в выздоровлении?

— Мне кажется, что сомнение тут невозможно.

— Что прикажете?…

— Полнейшее спокойствие и строгую диету.

— Рассчитывайте на меня. Я сам буду заботиться обо всем. Когда вы снова придете?

— Сегодня вечером.

Этьен поехал домой, наскоро пообедал и отправился на Университетскую улицу.

Лицо его выражало радость, глаза необыкновенно сверкали. Как ни был он скромен, он все-таки чувствовал, что имеет право гордиться.

«Я теперь кое-что значу, — думал он. — Я завоевал себе место… Теперь я могу идти вперед, высоко подняв голову, с надеждой в сердце… И Богу известно, что я мечтаю о славе и богатстве только для того, чтобы разделить их с Бертой».

Пятого ноября Жан Жеди сказал своему спутнику, от которого тщательно скрывал покупку дома:

— Ну, мой юный друг, надо подумать об отъезде.

— Я готов, — ответил Миньоле. — И, между нами, море начинает надоедать мне. Мы едем сегодня вечером?

— Нет, завтра утром. Поезд отходит в семь часов, и мы будем в Париже в половине двенадцатого. Но, прежде чем ехать, мне надо запастись провизией…

— Устрицами? — смеясь, спросил Миньоле.

— Да, именно. Что обещано, то свято. Честный человек должен держать свое слово. Мы прикажем завтра рано утром отнести ящики с устрицами на вокзал. После обеда отправимся в Гаврский театр, а завтра утром пустимся в путь в столицу… Вот распорядок нашего путешествия.

— Идет, — сказал Миньоле.

В программе ничто не было изменено, и на другой день утром в семь часов приятели уехали из Гавра с ящиками устриц.

Тефер не забыл ни даты возвращения Жана Жеди в Париж, ни часа, назначенного для приезда.

В одиннадцать утра, переодетый матросом, он отправился в Батиньоль к герцогу де Латур-Водье, который уже ждал его.

Бывший любовник Клодии был одет в свой обычный костюм мелкого буржуа и синие очки, которые совершенно меняли его лицо.

Сенатор и полицейский отправились на Гаврскую станцию.

— Вы двадцать лет не видели этого человека?

— Да.

— Уверены, что узнаете его?

— Совершенно уверен! Он из тех людей, которые мало меняются с годами. Я как сейчас вижу его перед собой. Это был высокий малый, страшно худой, с выдающимися скулами… Лицо, какие не забываются.

— Хорошо. Мы возьмем экипаж по часам и остановимся напротив выхода.

— Пропустят ли нас?

— Мне будет достаточно показать карточку инспектора. Подумают, что мы пришли караулить кого-нибудь по приказанию префектуры. Когда вы увидите вашего молодца, вы толкнете меня, и мы поступим согласно обстоятельствам.

Все было сделано так, как сказано, и в половине двенадцатого раздался звонок, извещавший о прибытии поезда.

Герцог и Тефер встали у самого выхода.

Несколько минут продолжалась всеобщая суматоха. Приехавшие пассажиры бежали, толкаясь, стараясь пройти вперед и успевая только мешать пройти себе и другим.