Толстой-Американец

После этого Фёдор Иванович расчувствовался и женился на Пашеньке» [576] .

И вакхическая любовь цыганки, и неистовая, «адская» игра любовника, и его проигрыши, и щедрые презенты — всё это, разумеется, было. Возможно, Авдотья Тугаева иногда даже выручала оказавшегося на мели Американца и ссужала схороненными ею деньжонками. Вот только о самой малости, об ответном чувстве Фёдора Толстого, сочинители правдоподобной повести — таковых в старинной Москве величали «вестовщиками» — благоразумно умолчали.

Их можно понять: ведь одно упоминание о любви графауничтожило бы легенду.

Ф. В. Булгарин писал в «Воспоминаниях»: «Следуя во всём своему оригинальному взгляду на свет и на дела человеческие, граф Ф<ёдор> И<ванович> Т<олстой>, поселившись в Москве, женился на цыганской певице и был с нею счастлив» [577] .

Биограф Американца, С. Л. Толстой, фактически согласился с Фаддеем Венедиктовичем: «Авдотья Максимовна оказалась женщиной энергичной и преданной своему мужу. Очевидно, только такая жена могла с ним ужиться; едва ли женщина его же круга могла бы вынести его крутой и своевольный нрав» [578] .

Однако ни мемуарист, ни биограф так и не сумели узнать всей правды о чете норовистых Толстых.

Пресловутый сор, коего, как и нежной страсти, после 10 января 1821 года у семейства было в избытке, не выносился из толстовской избы в «подлунность» [579] .

Глава 6. К ПОРТРЕТУ АМЕРИКАНЦА

Им было по колено море; они не пресмыкались ни перед личностью, ни пред общественным мнением и признавались иногда в своих проступках с откровенностью, не лишённою цинизма. Но Бог знает — уважительнее ли разыгрывать роль и рядиться в небывалую добродетель. По крайней мере, все знали, чего от них можно ожидать и чего опасаться.

Осенью 1823 года Александр Пушкин нарисовал на полях листа с черновым текстом второй главы «Евгения Онегина» погрудный портрет графа Фёдора Ивановича Толстого. Изящный набросок был сделан им в Одессе по памяти: Американец запечатлён таким, каким его увидел поэт в Петербурге в октябре — ноябре 1819 года.

Граф Фёдор изображён на портрете в профиль, он чуть полноват, осанист, с мужественным подбородком и пышной, умело взъерошенной шевелюрой. Благородное лицо его сосредоточено, губы поджаты, уголки их опущены, а большие толстовские глаза даже при желании трудно назвать добрыми. Это облик человека сильного, жёсткого, полного внутренней энергии и готового постоять за себя. Т. Г. Цявловская, авторитетная исследовательница графики поэта, нарекла данный перьевой рисунок «уверенным, точно чеканным» [580] .

Не приходится сомневаться, что Пушкину скупыми средствами удалось добиться внешнего сходства с оригиналом и уловить отдельные характеристические черты натуры нашего героя. Но к быстрому и талантливому рисунку всё же напрашивается некое вербальное приложение, которое обогатило бы получившееся изображение другими, отсутствующими у рисовальщика, штрихами и красками.

Подобное прибавление — скажем, в жанре К портрету имярека,популярном в литературе пушкинской эпохи, — мы и попытаемся создать на грядущих страницах.

Итак, Американец обзавёлся домом, супругой и дочерью. В 1821 году ему, «растущему аки редька, в землю» [581] , стукнуло уже тридцать девять лет. Пора и биографу перевести дух, отложить в сторону хронологические таблицы и поведать явно заждавшемуся читателю (причём поведать не вскользь, как это делалось раньше, а обстоятельно, системно) о различных ипостасяхграфа Фёдора, принесших ему славу — штуковину сомнительную и обременительную, прижизненную и посмертную.

Кстати, об упомянутой славе. В январе 1826 года находившийся в Москве Е. А. Боратынский сообщил Н. В. Путяте: «На днях познакомился я с Толстым, Американцем. Очень занимательный человек. Смотрит добряком, и всякий, кто не слыхал про него, ошибётся» [582] . Выходит, поэт больше доверился циркулировавшим нелестным слухам и анекдотам, нежели личным наблюдениям и интуиции, — и, следовательно, ничего не расчухал в собеседнике.

Извлечём отсюда полезный урок: ведь мнительность причиняет вред не только поэтам, но и биографам.

В главе, раздробленной на тематические этюды, время не всегда расчислено по календарю. Ради должной экспрессии и полноты той или иной картины мы порою будем вынуждены и забегать вперёд, в николаевское царствование, и поворачивать вспять, возвращаться в десятые годы позапрошлого столетия.

Так, причём дважды, отозвался в стихах о Фёдоре Толстом возненавидевший графа Александр Пушкин.

А в «Горе от ума» (в действии четвёртом, явлении 4) персонаж, прототипом коего, очевидно, был Американец, назван Репетиловым несколько иначе. Он — «ночной разбойник» (читай: картёжник), который «крепко на руку нечист». Правда, ознакомившись со списком грибоедовской комедии, принадлежавшим князю Ф. П. Шаховскому, наш герой отредактировал последние стихи, написав вместо них: «В картишках на руку нечист». И тут же, в скобках, как бы произнося «Ат а нде-с», разъяснил суть ремарки: «Для верности портрета сия поправка необходима, чтоб не подумали, что ворует табакерки со стола; по крайней мере, думал отгадать намерение автора».

Лев Николаевич Толстой (коллекционировавший правдивые и — чаще — надуманные повести о родственнике) сообщил в частной беседе, что «Фёдор Иванович, встретив однажды Грибоедова, сказал ему:

— Зачем ты обо мне написал, что я крепко на руку нечист? Подумают, что я взятки брал. Я взяток отродясь не брал.

— Но ты же играешь нечисто, — заметил Грибоедов.

— Только-то? — ответил Толстой. — Ну, ты так бы и написал» [583] .

По мнению авторитетного учёного Н. К. Пиксанова, этот знаменательный диалог мог случиться в мае 1824 года [584] .Таким образом, граф Фёдор Иванович вовсе не считал нужным скрывать, что является chevalier d’industrie,картёжным вором [585].

Стесняться подобного ярлыка и таиться ему не было нужды: надувательство за зелёным сукном не противоречило тогдашним нормам этикета.

Кодекс чести дворянина (у Грибоедова в «Горе от ума» — «высокой честности») игнорировал азы мещанско-интеллигентских добродетелей (вроде «приличия» или «порядочности») и моральных допущений (типа «Не пойман — не вор»). По словам князя С. Г. Волконского, «шулерничать не было считаемо за порок, хотя в правилах чести были мы очень щекотливы» [586] .

Зато публичное обвинение в плутовстве выглядело поступком неэтичным, оскорбительным, затрагивающим честь пройдохи, — и вело (по настоянию пойманного за руку или всех участников конфликта) к размену выстрелами.

Не ставя на кон честь, жрец сложной и поэтичной ночной науки всё же мог подмочить собственную репутацию. Умелых плутов, «служителей четырёх королей» (Ф. Ф. Вигель) побаивались (по слухам, они были не только меркантильны, но и скоры на расправу), многие их сторонились и откровенно не жаловали, даже призывали проклятия на их головы. Однако подвергнуть бессовестных шулеров остракизму или поставить к барьеру токмо за шельмовстворазобиженные партнёры не имели формальной возможности.

576

Каменская. С. 179–180.

577

Булгарин. С. 207.

578

С. Л. Толстой. С. 31.

579

РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 125.

580

Цявловская Т. Г.Рисунки Пушкина. М., 1986. С. 146. Позднее, в 1829 году, Пушкин уверял Ф. И. Толстого, что тот «в чертах лица и в их выраже<нии>» разительно похож на генерала А. П. Ермолова (XIV, 46).

581

РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 96 об.

582

Цит. по: Летопись жизни и творчества Е. А. Боратынского / Сост. А. М. Песков. М., 1998. С. 172.

583

С. Л. Толстой.С. 54.

584

Пиксанов Н. К.Летопись жизни и творчества А. С. Грибоедова: 1791–1829. М., 2000. С. 50.

585

То есть «мошенником», «обманщиком», «хитрым, лукавым человеком» (В. И. Даль).

586

Цит. по: Ивченко Л.Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года. М., 2008. С. 269. Ср.: «Выработанный к началу XIX века неписаный кодекс дворянской чести игнорировал „низкую“ примитивную мещанскую честность, как и вообще все заурядные добродетели, и признавал существенную важность лишь за „высокой честностью“, рыцарской доблестью, трактуемой в духе безоглядного утверждения собственной исключительности, шляхетского достоинства, которое очень часто не отличалось от надменности и самолюбования. Дворянин мог плутовать и даже разбойничать, если при этом у него хватало мужества „честно“ рисковать собой. Самое искреннее благонравие награждалось лишь презрением, если хоть в чём-то смахивало на трусость» (Парчевский Г. Ф.Карты и картёжники. СПб., 1998. С. 92).